***
Гэвин понимает, что его чертова жизнь катится в тартарары. Всё плохо изначально. Всё плохо, всё очень скверно и мерзко, и ему не выбраться из замкнутого круга, который удавкой сжимается на его шее. Его раздражает абсолютно всё: свет, звуки, мельтешение, собственное грёбанное тело, отказывающееся нормально функционировать с перепоя. Его пока ещё живой, мыслящий мозг, отчаянно сигнализирующий о том, что он обязан хоть сделать вид, что работает; его истоптанная, забитая до полусмерти совесть, которая слабо повякивает что-то про его поведение и моральный облик в целом. Гэвин отчаянно не понимает, на кой чёрт его вообще понесло в участок. Он мог спокойно отсыпаться дома, а после накатать Фаулеру какой-нибудь трогательный отчёт, почему его, такого прекрасного и сердобольного, на рабочем месте не наблюдалось. Почтовый ящик на столе пиликает, и Гэвин, с трудом разлепив один глаз, щёлкает на иконку. Два сообщения: одно — от нового напарничка, которое он вчера не прочитал (Гэвин мимоходом замечает, что текст настолько сухой и официальный, будто его составлял робот), второе же — от вездесущего Фаулера. К письму начальника приложен документ, который оказывается докладной на Гэвина; тот ощущает, как начинает заводиться, и мысленно благодарит богов алкоголизма, — если бы он чувствовал себя хоть немногим лучше, то давно пошёл бы бить морду этому сраному тостеру. Радует только одно: на Хэнка, кажется, этот поганый моралист тоже что-то накатал. Настроение Гэвина пробило дно, когда он вспомнил, что теперь они вроде как напарники: Андерсона он не переваривал от слова «совсем». Хэнк был умнее, опытнее, в редкие минуты трезвости — язвительнее. Но он, как и Гэвин, был одиночкой, работать с кем-то в команде для старого матёрого полицейского было пыткой. Своих стажёров Хэнк не раз и не два доводил до истерик, и хоть Фаулер орал так, что слышал весь участок, Андерсон клал на все претензии капитана большой болт. Впрочем, последние полтора года Хэнку новичков не доверяли, хватило случая с Кристиной Ли, молоденькой криминалисткой, которая в слезах поклялась спрыгнуть с крыши, если она ещё раз попадет на место преступления в компании лейтенанта Андерсона. А ведь когда-то он, можно сказать, был кумиром Рида. В письме Фаулера неоднозначная просьба зайти в кабинет, и Гэвин со вздохом отрывает задницу от насиженного места. Новоиспеченного напарника нигде не наблюдается; Андерсона, ясное дело, тоже. Кряхтя, Гэвин без стука вваливается к Фаулеру, на ходу салютуя. Голова начинает предательски гудеть. — Гэвин, — лицо Джеффри не предвещает ничего хорошего. — Полагаю, моё письмо ты получил? — Да получил, получил, — Рид без приглашения падает в кресло. — Этот мудак заложил меня с потрохами, сдал, как последнюю проститутку. Ну не ублюдок ли? — И правильно поступил, — железно проговорил Фаулер, — я не буду поощрять твоё распиздяйство. Ёще один такой проступок — и лишу премии. — А что, Хэнк у нас пожизненно без премиальных? — не смог удержаться Гэвин, внезапно осознавая, насколько у него пересохло в горле. Эх, сейчас бы кофейку… Фаулер сморщился, будто Гэвин надавил на больную мозоль. Ну, в метафорическом смысле так и есть. — С Андерсоном у нас будет отдельный разговор, не переживай, — Фаулер тяжело вздохнул. — Гэвин, пойми, времена нынче тяжелые… — А то я не понял, — фыркнул Рид, с трудом выпадая из мыслей о кофе. — Только ты мне вот что скажи, капитан, ты моей смерти хочешь? Я же под тобой стажером ходил, и ты знаешь, что с напарниками у меня… ну, туго. И ты с легкой руки ставишь мне в команду Андерсона, который людей в радиусе трёх метров от себя вообще не переносит, и какой-то ебаный чайник, что в первый же день меня закладывает?! В кабинете царит тишина. — Это не «ебаный чайник», — как-то неприятно усмехаясь, после молчания начинает Фаулер. — Его зовут Ричард Морган, конкретно в нашем участке он работает уже семь месяцев. Перевёлся сюда после того, как отделение центрального морга переехало в наше здание. Умён, эрудирован, хладнокровен, нестандартные подходы, высокая раскрываемость дел… — А так же паскудство, лизоблюдство, морализаторство, отсутствие чувства юмора и хоть каких-то навыков командной работы, — рычит Гэвин, заканчивая за Фаулером. Тот смеряет его тяжелым взглядом. — Что? Мне пяти минут хватило, чтобы понять, что за дрянь ты мне подсунул. Я не собираюсь ложиться под этого сучёныша. Увольте-с, капитан. — Его «морализаторство» отлично впишется в вашу с Хэнком команду, — осадил детектива Джеффри. — Вам нужен тормоз и ходячий устав, и вы его получили. Поэтому, если не убьёте друг друга на первом выезде, считай, сработаетесь. На этом разговор был закончен. Гэвин выпал из кабинета как раз тогда, когда Ричард переносил свои вещи на соседний с ним стол. Пожитков, кстати, было немного: пара ручек, папка, кипа бумаг и крохотные песочные часы. Гэвин даже не успел удивиться, когда заметил на столе Ричарда два стакана с восхитительным, дымящимся горячим кофе. От одной мысли о животворящим напитке у него потекли слюни. Ричард, заметив Рида, вскинул бровь, лицо его оставалось столь же бесстрастным и постным. — Детектив Рид, — начал Морган, — я Вас искал. Возможно, наше знакомство началось не самым приятным образом, предлагаю предпринять ещё одну попытку. Позвольте предложить Вам кофе. Я рассудил, что в Вашем состоянии… На самом деле, Ричард бы не догадался сварить для похмельного напарника кофе, если бы не Коннор, предложивший начать знакомство с маленького подарка, который призван направить отношения коллег в положительное русло. «Люди любят внимание», — сказал он, протягивая брату стаканчик. Тот намёки понимать умел. Вот только Рид был не человеком, а невоспитанной скотиной. При одном взгляде на Ричарда в нём закипела ядовитая злоба. — Слушай сюда, говнарь, — прорычал он, хватая Ричарда за воротник. Тот замер, сжимая в руке стаканчик кофе. — Я тебя сейчас поучу уму-разуму. Ты вообще кто такой, чтобы доносы на меня Фаулеру строчить, а? Я тебе сейчас так уебу, что ты не вспомнишь, как мать родную звать! Или ты думаешь, что мы с какого-то хуя друзья-приятели?! Так я тебя огорчу до невозможности: такая падла, как ты, человеком зваться не может, уёбище. Твой постный ебальник вызывает во мне такое отвращение, что аж кулаки чешутся, и если твой мерзкий рот произнесет ещё хоть одно слово, я… Дальше Ричард не слышал. Вдохнуть. Выдохнуть. Сосчитать до трёх. Выдохнуть. Сосчитать до четырёх. Представить дом. Кухню. Представить, как размазываешь лицо этого ублюдка по чистому кухонному столу, оставляя кровавые пятна на белой столешнице. Ошибка. Вспомнить месторасположение всех вилок. Представить, как засаживаешь одну детективу в спину. Ошибка. В ушах звенит. Чужое дыхание обжигает подбородок. Вспомнить месторасположение ложек. Представить, как ломаешь детективу пальцы, прищемив их кухонным ящиком. Ошибка. Ошибка. Ошибка. В ушах звенит. Ледяная кровь кипит. В себя Ричард приходит только тогда, когда опрокидывает стакан с обжигающим кофе на голову Гэвина. Офис замирает. Гэвин, кажется, не дышит. А потом засаживает кулак Ричарду в челюсть. Тот даже не сопротивляется, падая спиной на стол. У него уже разбит нос и скула, когда над головами звучит сварливый голос: — Какого хуя вы тут оба устроили?! Ричард поднимает голову. На работу, наконец, прибыл третий участник их тандема. Хэнк Андерсон недовольно скрещивает руки на груди.2.
11 июля 2018 г. в 05:29
В морге тишиной и не пахло.
В помещении холодно. Огромные металлические камеры поблескивают в тусклом свете, разгоняя неприятный полумрак. Призрак кислого запаха разложения преследует Ричарда при каждом вдохе. Кофе начинает жечь ладони.
Бешеные, хаотичные звуки хеви-метал разрезали мёртвую (ха-ха) тишину.
Коннор возился в подсобке, заполняя документы. В маленькой каморке, отделённой от остального помещения хлипкой перегородкой, было намного светлее. Ричард замер в дверях. Его старший брат был совсем на него не похож.
Они родились недоношенными.
Отец, едва взглянув на новорождённых, заявил, что мальчики не принадлежат ему. Фраза «нагулянные ублюдки» была единственной, что он сказал о собственных детях. Больше близнецы никогда о нём не слышали. Мать, Патрисия Морган, измученная тяжелыми родами, получила нервный срыв, и её срочно увезли в другое отделение, а детей она не видела до самой выписки из больницы.
Имена придумывала, ковыряясь пальцем в пуховой подушке.
При первом знакомстве с собственными отпрысками её разобрал смех. Старший был крошечным, щуплым, тщедушным, в два раза меньше своего брата, младший — суровым, огромным по меркам младенцев, тихим и будто бы задумчивым. Старшему она дала имя Коннор, нарекая, что он вечно, как охотничий пёс, по чужому приказу будет гнаться за желаемым, но всегда будет лишь загонщиком; будь то слава, деньги, женщина или даже жизнь, «подстрелит» добычу всегда другой. Младшего, здоровяка, едва не погубившего брата в утробе, она решила назвать Ричардом: «И пусть твоё благородное сердце будет само решать, кого карать, а кого миловать».
Так одним прохладным августовским вечером на свете появились Коннор и Ричард Морган.
Коннор так и не смог догнать брата в росте: он до сих едва доставал ему до носа. Глаза у старшего Моргана, в отличие от близнеца, были тёмно-орехового цвета; лицо, плечи и спину украшала россыпь родинок. Голубоглазый Ричард был в этом плане девственно чист.
По сравнению с Ричардом, Коннор всегда казался хрупким.
Сегодня на смене он был один. Патологоанатом Маргарет Мелроу, его глубоко пожилая коллега, с утра попросила выходной, сославшись на плохое самочувствие, поэтому Коннор был в «домашнем»: не стал вытаскивать пирсинг из брови и носа, не стал прилизывать волосы, выставляя на обозрение бритый висок, вместо привычной белоснежной рубашки с длинным рукавом была простая чёрная майка, на плечах — форменный халат.
Он не любил выставлять руки напоказ; многие его коллеги считали, что почти полностью забитые татуировками плечи и предплечья — это непрофессионально. Ричард же так не думал: пусть лучше татуировки, которыми братец начал увлекаться лет в семнадцать, чем то, что под ними.
Чёртова старшая школа.
Коннор замечает его и улыбается — глазами и уголком губ. Ричард так не умеет. Это ещё одно отличие, — однажды Аманда сказала, что Коннор получился более человечным. Его брат чувствует, чувствует ярко и живо, пропускает эмоции через себя, зависит от них, и в этом его главная проблема.
Однажды Коннор сказал, что эмоции чем-то похожи на наркотики.
В этом плане Ричард тоже девственно чист.
Коннор забирает кофе, выключает музыку и бросает короткий взгляд на стул. Ричард послушно садится. Им никогда не нужны были слова, все россказни про мистическую связь близнецов в чём-то правдивы. Возможно, именно поэтому у них никогда не было друзей, — два парня, беспрестанно пялящиеся друг на друга и изредка указывающие на какие-то предметы, не внушают доверия.
Мать всегда бесилась, когда они так безмолвно «общались». Говорила, что нормальные люди так себя не ведут. А вот Аманде наоборот нравилось.
Коннор на секунду задумывается, а затем окунает пальцы в кофе и с наслаждением слизывает напиток; Ричард чувствует что-то, похожее на умиротворение. Это старая, общая привычка, оставшаяся с тех времён, когда они часами бродили по двору, исследуя мир, но Ричард её почти искоренил, а вот Коннор — нет. Младший из близнецов обращает внимание на левую ладонь брата, — та опять покраснела и была словно исцарапана каким-то тупым предметом. Ричард еле заметно вдохнул. Видимо, Коннор испытывал какие-то трудности при составлении отчёта и заметно нервничал.
— У тебя галстук съехал, и ты уже по третьему кругу начинаешь хрустеть пальцами, — вдруг говорит Коннор, задумчиво отпивая кофе. — Ты опять сорвался?
Ричард не удивлён, они слишком хорошо друг друга знают. Он мрачно кивает, прикрывая глаза.
— Участки соединили, и теперь у меня два напарника. Знакомство прошло не очень... гладко, — Ричард смотрит на Коннора, но его лицо непроницаемо. — Я не знаю, что ожидать от них. Личные дела в закрытом доступе, та информация, которую удалось собрать, выставляет обоих как сложных, но интересных личностей. Об их личных взаимоотношениях я тоже не осведомлён.
— Считаешь, что раз вы теперь напарники, то должны друг к другу притереться?
— Считаю, что отсутствие знаний о сильных и слабых сторонах коллег может пагубно сказаться на расследовании, — поправил Ричард. Коннор посмотрел на него долгим, пристальным взглядом, и на душе у Ричарда вдруг потеплело.
— Тебе не стоит так переживать, — сказал брат, — вы обязательно сработаетесь. Ты — востребованный и умный детектив, способный распутывать даже самые сложные дела. Если отношения партнёров будут невозможны, то отношения коллег всегда останутся альтернативой.
— Почему мы пошли в полицию, Коннор? — вдруг спрашивает Ричард, и Коннор замирает, а его рука сама тянется к расчесанной ладони.
Этот один из трех вопросов, на которые брат никогда не отвечает. Остальные менее таинственны, — какая у Коннора ориентация, и почему всё-таки собаки, а не кошки, — но вопрос с полицией так и оставался открытым на протяжении почти одиннадцати лет. Когда Коннор положил перед братом брошюру Полицейской Академии, и Ричард впервые спросил, что они забыли в органах, старший лишь туманно отмахнулся: «Они помогают».
Но сегодня был необычный день: сразу два новых напарника, отсутствие заядлого трудоголика Маргарет Мелроу на рабочем месте, «домашний» вид Коннора, задушевные разговоры вслух. Возможно, именно поэтому парень легко жмёт плечами и как-то обречённо, чуть тоскливо бросает:
— Потому что наше место — здесь.
Ричарду нечего на это ответить.