Меня ждут в Бруме

Грета привыкла просыпаться рано, но сегодня, разморённая то ли счастьем, то ли доказанно взаимной любовью, проспала на несколько часов больше — а капитан, даром, что его тело сильно болело после тренировок, не помешал ей несвоевременным пробуждением. Всё равно Джоффри решил, что в такой день дисциплину можно и нужно несколько ослабить: все должны вдоволь отдохнуть, даже если надышаться перед смертью было невозможно (но можно попытаться). Поэтому никто не тревожил ни Грету, ни её ночного гостя, и они мирно проспали завтрак, встав с постели лишь в половину десятого. Когда они вместе прошли по опустевшей спальне, никто их не заметил, и никого не удивило то, что в обеденный зал — там сидели те, кто ещё не покончил с завтраком, и те, кто слишком волновался, чтобы тренироваться — они пришли вместе. И даже позднее время никого не смутило. — Кстати, а где Мартин? — спросил Бурд, усаживаясь на скамью перед Гретой и вытягивая из миски грушу. — Он же здесь, правда? — А ты не знаешь? — Грета усмехнулась. — После своей проповеди он сам отправился на лошади в Бруму. Баурус хотел поехать с ним, но Мартин отказался. Полагаю, поехал к графине, хотя мне он и не отчитывался. Надеюсь, она достойно приняла его, и он не расстроился. — Ничего не могу сказать, — Бурд пожал плечами. — Графиня — женщина скрытная, по ней никогда и ничего нельзя понять. — Оно к лучшему. Если бы тебя не раздражала её скрытность, ты бы до сих пор был в неё влюблён. И тебя не было бы здесь, со мной. — Поразительно, — невесело усмехнулся тот, откусывая грушу. — Хотя я всё равно не понимаю, чем заслужил твою благосклонность. — Я сама не знаю. Быть может, ты просто такой же, как я? — словно доказывая это, она взяла из миски вторую грушу и тоже её откусила, изображая движения его рта. Бурд засмеялся. Никогда не думал, что над такой глупостью можно смеяться, и всё же смеялся. Остальные всё ещё собирались, когда капитан и Грета уже стояли на вершине горы, держа за уздцы лошадей и просто глядя вперёд. Брума теперь казалась такой далёкой, такой маленькой и беззащитной. Даже каменные стены не придавали ей видимой силы. Огню всё равно, что жечь — траву или камень… если врагу удастся их одолеть, в Бруме впервые за много лет растает снег, вот только они этого уже не увидят. Их покроет зола, скампы растащат части их тел, и кусочки мяса будут гнить на когтях кланфиров… Бурд сглотнул от одной только мысли об этом; он подумал о каждом жителе города — они просыпались, отправлялись на утренние прогулки по мощёным улицам, обменивались новостями, стучали кружки в таверне у Олава, графиня наводила утренний марафет, был с ней Мартин, или нет… Бурд видел свой город и переживал за него, словно отец за ребёнка, впервые поехавшего на охоту. Он боялся увидеть, как рушатся каменные стены, как оплот его родины, его Брума рушится на его глазах… уж лучше было бы умереть. Тогда он вспомнил о Грете, стоявшей рядом с ним: взгляд её чистых, прозрачных глаз словно и не был затуманен страхом. Он не задавался вопросом, о чём она думает, лишь спросил, даже не успев это как следует обдумать: — Я могу отправиться с тобой? — Грета повернулась к нему, нахмурив брови. — Я имею в виду, в Обливион. Я хочу помочь. — Это исключено, — она покачала головой. — Я знаю, ты из благих побуждений, но ты будешь гораздо нужнее здесь, чем там. В конце концов, я столько раз проделывала это в одиночестве, что… — Столько раз рисковала своей жизнью… — И каждый раз возвращалась, — поправила она. — И всё-таки, я буду страшно волноваться. Такая глупость, наверное, да? — Почему же? — Я не знаю, — он хмыкнул. — Порой мне кажется, что я всё равно ни во что не верю, просто потому что не хочу. Я не верю, что ты можешь не вернуться, ведь тогда столько всего произойдёт… Брума будет разрушена, Мартина убьют… да чего там, убьют каждого из нас. Даже если нет, моя жизнь всё равно будет разрушена, — он горько усмехнулся, словно это смешило его больше всего, но в то же время разбивало сердце. — Не то чтобы я клялся тебе в чём-то, как… герои сказок, но… — На пороге смерти все люди дают невыполнимые обещания, — Грета пожала плечами. — Поэтому почему бы и нет? — Потому что это были бы пустые слова, сказанные не к месту. К тому же, я редко верю им. — И всё же, иногда лучше сказать, чем не сказать, верно? Расскажи мне о том, что могло бы быть, если бы мы остались в живых. Это придаёт сил. Капитан покорно склонил голову и улыбнулся. Ему хотелось говорить о том, как он счастлив, что Грета появилась в его жизни, что неожиданно полюбила его, и как он был за это благодарен, но язык будто присох к нёбу, и ни словечка не вертелось на его языке. Он не знал, как объяснить свои чувства, не звуча при этом глупо и наивно, и он не знал, как объяснить, что никогда не задумывался о том, чтобы остепениться, но то было прежде, а сейчас… сейчас они оба знают, что, возможно, проводят последние часы вместе… и почему Боги не хотят остановить время в такие моменты? Они могут лишь создать подобную иллюзию, но не более того. Секунды капают, словно капли тающего воска, и боль от них настолько же обжигающая. Грета, казалось, прочла его мысли — или просто поняла всё без слов — потому что прислонилась лбом к его плечу и произнесла: — Но лучше нам об этом не думать. Мы живём в такие времена, капитан, что любить кого-то ужасно хочется, даже если это очень опасно. Завтра всё может закончиться, и в твоём сердце останется пустое место, но всё же… всё же, это должно придавать сил. Ты не представляешь, как меня успокаивает мысль о том, что я нужна кому-то, кроме Мартина и этого пресловутого мира, в котором меня будут славить, будут любить, в котором мне всегда будут рады, но… Мы все говорим, что сражаемся за свой дом, за свои земли, но ведь главное — это не замки и не крепостные стены, а люди, разве не так? Даже если замки и стены, то не потому, как они прекрасны, а потому что с ними нас связывают воспоминания… — Теперь и её взгляд был направлен на мрачный город, и Грета улыбнулась. — Дом там, где нас ждут и где нас любят. Раньше у меня не было дома, но теперь… — она опустила голову ему на плечи, уткнувшись затылком в шею. — Правда в том, капитан, что даже если Брума выстоит, я буду безутешна. Всё-таки, я… — она недоговорила, потому что подняла голову и крепко поцеловала капитана в губы. Он даже отпрянул на мгновение, прежде чем обнял её за талию: так решительно она его подталкивала, при этом целуя ласково и вкладывая всю заботу, нежность — то, чем обладают только поистине любящие девушки и то, что неведомо мужчинам. Вкус её поцелуя, ощущение её собранных мягких волос и обволакивающая тёплая темнота становились для него всем. Пусть на какой-то недолгий момент, и всё-таки, он растворялся в этой темноте, погружаясь в неё и забывая обо всём остальном. — Скажи мне ещё раз, почему я в тот раз тебя отверг? — спросил он, когда Грета прекратила поцелуй и выпрямилась. Она улыбнулась. — Ты так боялся Обливиона, что перестал соображать. И не замечал очевидного, даже если близость смерти должна была произвести обратный эффект… Но иногда это не самое страшное. Не страшно быть в темноте, страшно так никогда и не увидеть света. «Темнота», подумал Бурд. Он вспомнил те несколько дней, когда оставался с ней наедине в темноте. Сначала — в общем зале, когда ей не спалось, а он лежал неподалёку. Она шептала «даэдрот» и почти плакала у него на руках… быть может, сказать ей? Грета снова отвернулась. Наверное, она тоже смотрит на Бруму и думает о… да мало ли, о чём она думает. Брума никогда не была её домом, но её настоящего дома, её отца, её семью я и не знаю. Она никогда не говорила мне об этом и, быть может, оно к лучшему. Сказать ей? Что она ответит, когда поймёт, что я знаю её небольшой секрет? Так уж ли это было важно… Нам главное — выжить, а всё остальное… да, если я вернусь, если она вернётся, я скажу ей, и всё получится… Клинки уже начали спускаться по лестнице, и время откровенных разговоров прошло. Грета не отходила от капитана, но их близость была разбита появлением других людей, словно они были ножами, разрезавшими хлипкое пространство, только что принадлежавшее только им, и занимали каждый свою часть, отчего места становилось всё меньше и меньше. Многие здоровались, желали доброго утра или приветственно кивали, и, когда все собрались, отряд тронулся вниз. Мартина среди них не оказалось — он ждал внизу, в том самом овраге, где вскоре должны были открыться Великие врата. Он был один, без графини, и, казалось, он прождал солдат целую вечность, хотя его спокойная походка — словно он просто прогуливался по лесу — не выдавала волнения. Процессия спешилась, Грета и Баурус вышли вперёд и поклонились императору — солдаты повторили за ними. Мартин ответил им тем же. — Ваша Светлость, здесь все, кто присутствовал в Храме Повелителя Облаков, — произнёс Баурус. — Полагаю, мы можем приступать. — Не так быстро, друг мой, — прервал его Мартин. — Думаю, солдатам нужно отдохнуть перед сражением после долгого спуска. К тому же, нам нужно обсудить тактику. Баурус кивнул. Горная тишина была прервана мелкими переговорами, лязгом мечей — кто-то решил использовать временную заминку для тренировок — Баурус и Джоффри подходили к каждому солдату и описывали ему его роль. Каждый имел своё значение, свою игру: всё было так хорошо продумано, что проиграть сражение казалось невозможным. Солдаты разделились на несколько флангов: десять человек, во главе с Мартином, будут сражаться с даэдра из Великих врат; две других группы, поменьше — их возглавляли Баурус и Джоффри — встанут у других. Глядя на этих людей, Грета чувствовала подступающий к горлу страх. Она знала, что многое зависит от неё одной, и что если она сгинет в Обливионе, никто не придёт спасти её, потому что будет уже некому. — Я надеюсь, тебе было удобно спать в моей комнате, — произнёс Мартин, стоявший подле неё. Он мог не переживать, что кто-то их услышит, ведь все были заняты своими делами, и никому не было интересно, о чём перешёптываются будущий император и его советник. — Надеюсь, и ты провёл неплохую ночь в замке, — парировала Грета. Мартин примирительно кивнул. — Ты понимаешь меня даже лучше, чем я сам. Это меня всегда в тебе удивляло. Но сейчас моя очередь читать мысли… Хотя это необязательно, чтобы догадаться, что ты сейчас чувствуешь. — Полнейшее отчаяние? Страх? — спросила Грета как-то неуверенно. — Я не знаю, что должна чувствовать. Наверное, воодушевление? Храбрость? — Мартин сосредоточенно кивал, но его лицо оставалось серьёзным. — Я думаю обо всех этих людях и том, что может произойти, если я не… — она не решилась договорить фразу до конца. — Помни, что у тебя не так много времени. Я знаю, обычно ты предпочитаешь действовать аккуратно и медленно, но… — Я знаю, Мартин. Он снова примирительно улыбнулся. — Извини, если тебе кажется, будто я снова и снова повторяю то, что ты и так знаешь. Наверное, тебе надоело, что никто не воспринимает тебя всерьёз и объясняет то, что и так понятно — но, поверь, это не так. Я в тебе ничуть не сомневаюсь и знаю, что ты приложишь максимум усилий. Даже в себя я верю меньше, чем в тебя. Грета горестно усмехнулась. — Ты же знаешь, что если бы не ты, я бы так и прозябала в тюремной камере. Быть может, меня бы давно повесили, или всё равно отправили бы сюда в качестве наказания, но… — … но Боги сделали так, что ты стала моим первым рыцарем. Боги это были, или случай, я не знаю, но я знаю, что видел. Даже если Боги принимают в этом какое-то участие, даже если они намеренно привели к тебе моего отца… это ты спасла Кватч. Это ты принесла мне эти доспехи, хотя я и подумать не мог, что однажды буду иметь честь надеть их. Это ты победила короля Мискарканда и привела всех этих людей сюда. И ты дала им надежду. — Его тяжёлая рука легла ей на плечо, и перчатка Мартина лязгнула о её кирасу. — Не знаю, правда ли мы — часть Божественного замысла, но даже если нет, тебе всё равно удалось то, о чём многие не смеют даже и мечтать из-за страха смерти. И если сегодня твоя дорога закончится, я могу сказать лишь одно. — Вторую руку он протянул для рукопожатия. — Для меня было большой честью сражаться с тобой бок о бок. Грета смотрела на его протянутую руку, не в силах сдержать эмоции. Ей не хотелось умирать. Ей хотелось, чтобы Мартин стал императором, ведь он заслужил это, ей хотелось… игнорируя его руку, Грета просто его обняла. В конце концов, Мартина она тоже любила — как друга, старшего товарища, даже как наставника. Из них вышла отличная команда, прекрасно дополнявшая друг друга. Она вспомнила собственные слова, сказанные сегодня же утром: «Лучше сказать, чем не сказать». Мартин слегка неловко, но тепло положил руку на её спину и спокойно вздохнул. — Верно. Так лучше. — Извини, — Грета выпустила Мартина из объятий и сделала шаг назад. — Я очень благодарна за то, что ты сказал это. — Я не мог этого не сделать. — А я не могу подвести тебя. И я обещаю, что сделаю всё, что от меня зависит, чтобы ты стал Императором… Ваше Величество, — Грета сделала показательный реверанс, чуть не упав, ведь тяжёлые сапоги совсем не предрасполагали к дворцовому этикету, и Мартин засмеялся. — Да, пожалуй, держать тебя при дворе было бы просто кошмарной идеей. Но время не терпит, как думаешь? Нам пора. Грета кивнула, и Мартин, отвернувшись от неё, стал хлопать, привлекая всеобщее внимание. Остановились тренировки. На месте встали Баурус и Джоффри. На несколько секунд наступило молчание — тягучее, таинственное и болезненное от того, что все понимали, что за ним последует. — Хочу сказать вам ещё раз, что сожалею, что вам приходится стоять здесь и сейчас, держа наизготове оружие. Я знаю, что каждый из вас без страха умрёт за свою жизнь и за жизнь тех, кто ему дорог, и всё-таки, я был бы гораздо счастливей, лежи я сейчас в тёплой постели, как и каждый из вас. Я бы хотел спать и ни о чём не волноваться. Суровые времена требуют суровых мер. Ради нашего будущего и прошлого, ради наших детей, рождённых и ещё нет, ради наших родителей, почивших и ещё нет, мы должны встать на защиту древнего города и выстоять, несмотря ни на что. Мартин говорил небыстро, проговаривая каждое слово и отчетливо его выделяя, так что его фразы падали на дно сознания и отзывались гулким эхом, пока император молчал. И это возымело свой эффект: солдаты смотрели на него молча, с сосредоточенными лицами, все понимали важность и торжественность момента. Грета стояла подле него, выпрямив спину и гордо взирая на солдат, как верная защитница и главный советник. — Возможно, это испытание Богов для каждого из нас. Возможно, мы родились специально именно в то время, когда над миром нависла опасность — нас хотят проверить на прочность, чтобы взглянуть, устоит ли наш мир, и стоит ли и впредь защищать его. И, может статься, Боги не имеют к этому никакого отношения. Мы не можем знать, помогут ли они нам сегодня, или нет… — Это неважно, император! — закричал женский голос из толпы. — Мы сами защитим Тамриэль, помогут ли нам Боги, или нет! — Я рад это слышать, — Мартин улыбнулся. — И всё же, парочка лишних карающих мечей была бы очень кстати. Свою речь он закончил так же, как это делали полководцы до него и, должно быть, будут делать и после, даже если эту битву они проиграют — пожелал удачи, воззвал к силе Талоса, своего же предка, выслушал троекратное «Ура!» в свою честь и в честь каждого солдата и сошёл со своего места, присоединившись к авангарду. Грета осталась стоять на месте, словно никем и не замеченная, и развернулась к солдатам спиной, ожидая открытия врат. Бурд видел, что Мартин говорил с ней ещё до своего выступления, и что ей он, возможно, сказал даже больше, чем каждому из них, и всё-таки, стоя там, она казалась ему нестерпимо одинокой. Ни Мартина не было с ней рядом, ни даже его самого. Конечно, у неё была своя задача в этом сражении, она была таким же солдатом, как и все, кто окружал капитана; и, всё-таки, её он ценил несколько больше каждого из них, и её задача была несколько важнее задачи каждого. Он знал, что каждый солдат заслужил подбадривающих слов, но не больше, чем она, просто потому, что она Грета, и он любил её — ну, или думал, что любил. Он хотел не только сражаться за свой дом, он хотел, чтобы она была в этом доме, чтобы она была в Бруме, а не в любом другом городе… Во всяком случае, на это было похоже, и к этому всё однажды могло прийти — какой был смысл сейчас об этом думать? Он даже сделал шаг вперёд, чтобы в последний раз пожелать ей удачи, прежде чем она пропадёт в Обливионе, но тут раздался громкий треск, и все напряглись. Мечи взмыли в воздух, лучники натянули тетиву до предела, лязгнули чьи-то доспехи, битва начиналась. — Ну, пошло дело, — раздался чей-то голос рядом с ним, и Бурд бросил быстрый взгляд на солдата — это был кто-то из Клинков, и он воинственно поднял перед собой меч и закрылся щитом, словно это придавало ему уверенности. Однако Врата раскрывались не перед ними, а перед отрядом, стоявшим с правой стороны; не прошло и секунды, как все, словно забыв о воинской обязанности, изумлённо смотрели за огненным шаром, сверкнувшим над землёй и тут же взорвавшимся оранжевыми искрами. Взрывная волна была достаточно сильной, и многих, кто стоял ближе, отбросило назад, а те, кто выстоял, едва успели закрыться от искр рукой, чтобы те не обожгли их лица. Кто-то даже вскрикнул от боли, и капитан, оставшийся стоять на месте, мысленно пожелал удачи бедолаге, которому вряд ли уже удастся подняться. Сквозь дым почти ничего не было видно, но когда раздался новый треск, у капитана хватило духу сообразить, что сейчас врата откроются и перед его отрядом, и достаться может и им; потому-то достаточно быстро крикнул «Ложись!», когда всё смешалось, и звуки слились в один: сначала заверещало что-то животное, чудовищное, а потом раздался человеческий крик «За Бруму!», один, второй, третий, и уже было не разобрать, кто за что борется, и все помчались вперёд, к чертям ломая построение и с мечами набрасываясь на мелькнувшие сквозь дым оранжевые полосы на спинах пауков и на метавших молнии грозовых атронахов. Даже капитан, пытаясь осмыслить ситуацию, понял, что на это не нужно тратить время, как вдруг по его голове ударил камень — не самый тяжёлый, однако, ощущения всё равно не из приятных, и он сразу понял, что его задел атронах. Его и, видимо, нескольких других из тех, кто стоял неподалёку от него. Значит, медлить было нельзя и было в высшей степени бесполезно; и, хотя он ничего не видел перед собой, потому что дым заволакивал пространство и застилал глаза, капитан крепче сжал рукоятку меча и бросился вперёд. Ему хотелось взмахнуть мечом, ударить, услышать предсмертный крик какого-то существа, но было ясно, что нападая на кого-то, рискуешь задеть своего; животные кричали, но он не был уверен, что прикладывал к этому хоть какое-нибудь усилие; тогда капитан, памятуя, где раздался взрыв, направился туда — в надежде, что даэдра ещё будут выскакивать, и он обязательно на кого-то наткнётся. Там уже собрался целый ряд из таких же «ожидающих»; даэдра выходили из малых врат, но не армиями, а по одиночке, с некоторым перерывом; за кланфиром выскочил огненный атронах, потом несколько пауков, даэдрот… Кто-то стоял с луком, запуская в даэдра отравленные стрелы и уходя в тыл, оставляя их на добивание мечникам; это, конечно, было идеей Греты, и Бурд позволил себе самодовольно ухмыльнуться. Он занял своё место и был готов дать отпор. Тем временем меж двух маленьких врат, в местечке, несколько свободном от дыма, затрещало снова, и Грета, оставшись одна, сделала несколько шагов назад. Позади неё стояли Баурус, Джоффри и Мартин, защищавшие её одну от возможных атак даэдра, и, дойдя до них, Грета бросила: «Ложись!» и сама кинулась на землю. Взрыв раздался ещё громче, чем два прежде; воздух наполнился едкой гарью, заполнявшей пазухи, как вдруг раздались утробные звуки даэдрота. Да, из всех даэдра, готовых выйти из Великих Врат, первым вышел именно даэдрот, и на мгновение Грета снова опешила. Сделав пару шагов назад, она споткнулась о чьё-то тело и упала на землю. Этих тварей она боялась сильней всего на свете; он зарычал, открыл пасть, и перед её глазами вновь мелькнуло испуганное лицо матери… — Грета, беги! — услышала она крик Мартина; и он, и его соратники уже вскочили на ноги и были готовы защищаться, а даэдрот разевал пасть, рычал, клацал острыми клыками… «Ну и что, что бы он ни делал», сказала себе Грета, «будет ужасно потерять это всё из-за одного только страха умереть от лап, зубов или когтей даэдрота…» Но Мартин отвлёк его внимание, наколдовав огненный шар, и существо, хотя и страшно недовольное, тяжёлыми лапами побежало к нему; Грета, обрадованная тем, что её он не заметил, тут же поднялась и побежала вперёд, лицом к лицу столкнувшись с даэдра-паучихой. Не успела та и рта открыть, как Грета исчезла внутри врат; Баурус рубанул паучиху, но та успела плюнуть на него ядом, и он свалился на несколько секунд; мелкие паучьи ножки затоптали по его телу, словно танцуя на его внутренних органах, и широкая морда матки, окаймлённая подобием красно-чёрного венка, склонилась над его лицом, угрожающе выставив клыки вперёд. «Было бы так обидно погибнуть в битве за Бруму, не убив ни одного даэдра!», успел подумать Баурус, зажмурив глаза и мысленно готовясь к смерти, как вдруг силы вернулись к нему, и он, схватив меч, всадил его в брюхо матки; она заверещала, брызнула зелёная кровь, и обмякшее тело гигантского насекомого рухнуло на землю. Не успел Баурус вытереть меч, как пришлось уворачиваться от новых ударов; Грета, конечно же, экономит время и никого не убивает, вот они и идут сюда, голодные до чужой крови, и наверняка готовы сожрать их за милую душу… Баурус бросил взгляд через плечо, надеясь увидеть Мартина; где-то посреди дыма сверкнула золочёная секира, раздался удар молота о меч; Мартина не было видно, но существо, с которым он сражался, даже если и было похоже на человека, было в два раза его больше, а уж оружие, которое оно держало в руках… боевой молот! Не было времени долго думать, рассуждать, и Баурус отбросил мысли о странном создании прочь, даром что пришлось сосредоточиться на нападавшем на него дремору; тот тоже был похож на человека, но хотя бы одного с ним роста, но здесь был кто-то, о ком, казалось, не знала даже Грета — ведь тогда она бы обязательно им сказала об этом! — и это пугало Бауруса больше всего. Ведь, в конце концов, очень может статься, что Грета просто погибла, ведь время идёт и… и им ничего не остаётся, кроме как ждать и махать из стороны в сторону оружием в надежде не задеть своего, в надежде выжить, когда Великие Врата будут закрыты, и Грета выйдет из них победителем… Небо было залито кровью ровно так же, как и земля с растаявшим снегом, в доспехах становилось жарко, в ушах шумело от звеневшей стали, железа, криков людей, кланфиров, дремор, даэдротов… Мартин едва не упал, продолжая удерживать огромного синекожего даэдра, пока кто-то из солдат не выстрелил тому в спину и не отвлёк его внимание, так что Мартину оставалось лишь полоснуть врага пару раз по груди. Он хотел отдать честь солдату, спасшему ему жизнь, но в пылу битвы не понял, кто это был, и решил не отвлекаться. Баурус с особым ожесточением бросался на пауков, внимательно следя за тем, чтобы больше их лапки никого не коснулись, чтобы больше никто не свалился от внезапно одолевшего паралича. Джоффри было тяжело сражаться, его забрало запотело; он потерял Мартина из виду и чувствовал, как от дыма слезятся глаза. То и дело из этой серости перед ним выскакивали противники, и он быстро сообразил, что, должно быть, находится в гуще людей у Великих Врат, и то едва машет мечом, то, собрав в кулак всю силу воли, закричит и сразу же разрубит врага на несколько кусочков — даже будучи не совсем уверенным, что доживёт до конца этой битвы. В конце концов, он был стар, и в его возрасте погибнуть в пылу битвы — разве может быть участь достойней? Им не нужно было сражаться весь день, достаточно было дождаться Греты, пробудет ли она внутри целый день или несколько часов; а если погибнет она, то всё потеряно, и даэдра победят их, ведь их с каждой минутой становится всё больше, а сил у солдат становится меньше. В очередной раз отступая назад, от быстро топочущей паучихи, Бурд споткнулся о чьё-то тело и ударил спину, но быстро нашёлся и резким движением отрубил пауку голову. Её когти всё ещё тянулись к нему угрожающе, а торчавшие из огромного брюха лапки всё ещё семенили по земле, но Бурд вскочил, ударил по ним, и распоренное брюхо тоже упало, исчезнув посреди дыма. Он оглянулся, пытаясь понять, где находится; его окружали крики и лязганье оружия, но где был кто, где было что, он уже разобрать не мог. Мимо его ушей проскользнула лапа кланфира, кто-то его толкнул, и Бурд снова упал: его ладони упёрлись в железную кирасу, и он, сглотнув от отвращения и горести, увидел застывшее лицо Феррума — оно ещё казалось живым, но глаза не моргали, и через всё лицо проходила огромная царапина, оставшаяся после искусного мазка лапой. На мгновение ему стало страшно, но страх тут же подстегнул ненависть; да, он не был близко знаком с Феррумом, и, всё же, он так долго не видел мёртвых людей, и не видел бы их ещё дольше, если бы не эти проклятые врата Обливиона… Бурд поднялся, инстинктивно двигаясь вперёд: где-то его ждал враг, даже если он не знал, где именно; врага нужно было убить, ударить, врага нужно было стереть с лица земли и навсегда о нём забыть. Капитан не помнил, скольких убил — да, впрочем, едва ли кто-то бы стал считать — когда в дым, окруживший всех, вдруг вторгся луч света; разрастаясь, он занимал всё пространство, ослепив каждого, окатив их волной теплоты, и Бурд зажмурился; ударная волна, точно взрыв, снова отбросила его назад — его и многих других, стоявших неподалёку от Великих Врат. Капитану повезло — он упал на что-то мягкое и тёплое, поэтому обошёлся без синяков; а вот неподалёку от него очередной неудачливый солдат упал на останки грозового атронаха, и камень больно впился ему в спину. «До чего же всё непродуманно», подумал Бурд, вздыхая, «стольких жертв можно было избежать…» Капитан открыл глаза. Вместо кроваво-красного неба ему приветливо улыбались подступавшие сумерки. Значит, у Греты всё получилось. Капитан быстро поднялся на ноги, оглядевшись по сторонам. Окажись тут раненые, им бы понадобилась помощь. Взять хотя бы того парня, упавшего на камень — ему не помешало бы хоть водички выпить… а ещё лучше, конечно, какого-нибудь зелья, но это снова нужно идти к Грете… Бурд посмотрел туда, где не так давно стояли врата: дым уже начинал рассеиваться, хотя то тут, то там, посреди трупов людей и даэдра горели маленькие костерки обугленной плоти. Даже легкое дуновение ветра принесло запах гари, и капитан поморщился; однако врат — ни маленьких, ни великих, уже не было. Всё закончилось хорошо, и солдаты — те, кто остался в живых — теперь подходили к трупам, к раненым и, видимо, спрашивали, не нужна ли кому помощь. Но всё было хорошо. Они победили, а Грета была жива — вон же она, стоит рядом с Мартином и Джоффри, Мартин обнимает её, и они оба, наверное, душевно поздравляют друг друга. «Я должен быть там», решил капитан, но прежде, выполняя первостепенный долг службы, всё-таки оглянулся по сторонам. Никого, кроме того невезучего парня, здесь больше не оказалось; да и он уже поднялся на ноги и, прихрамывая, поспешно направился ко всеобщему сборищу. Ещё несколько секунд капитан стоял и наблюдал за этим; вокруг Греты, Мартина и Джоффри собрались поредевшие ряды солдат; через пару мгновений они уже подхватили Грету на руки и стали подбрасывать её в воздух с всё теми же воодушевлёнными криками. А капитан лишь стоял и наблюдал, наслаждаясь спокойствием и обывательским миром этой сцены. Когда Грету опустили на землю, капитан всё-таки решил спуститься. Ошмётки даэдрического шлема валялись у неё в ногах, а сама она спрятала голову у Джоффри на груди. Ни содроганий, ни всхлипываний — ничего; простая человеческая усталость. Рядом больше никого не осталось, и ей не приходилось притворяться — она могла показать, что чувствует на самом деле. — Ты здорово постаралась, — подбадривающе говорил грандмастер, — теперь останется только достать Амулет Королей и… — Да-да… не затягивать… — ответила Грета, отходя от Джоффри, хотя взгляд её всё ещё был потерян и всё ещё несколько блуждал по окровавленным снегам. Собеседник покачал головой. — Мне придётся проследить за тем, чтобы ты выспалась. Ты очень устала, это очевидно. — Нет, я… — Я могу помочь, — неожиданно вмешался капитан Бурд. Грета одарила его озадаченным взглядом, но стоило ей понять, кто предлагает помощь, как она отвернулась и на ватных ногах последовала к трупу одного из скампов. И капитан, и Джоффри прекрасно понимали, что сейчас произойдёт, и последний горько усмехнулся. — Капитан Бурд! Я был уверен, что не слышал вас в толпе, но знал, что с вами ничего не могло произойти. Рад видеть вас живым. — И я вас, грандмастер, — Бурд учтиво поклонился, и они оба ласково взглянули на Грету. Оба понимали, как благодарны ей, и сердца обоих наливались терпкой теплотой от того, что она осталась жива. — Доставите её в Храм к утру в целости и сохранности? — доверительно спросил Джоффри, будто она была ему чуть ли не дочерью. — Почту за честь, — сдержанно кивнул капитан, и собеседник, похлопав его по плечу, отправился вслед за Клинками. Их в конюшне города ждали лошади, не ведавшие об опасности и о том, через что пришлось пройти их седокам. Грета же водила голой ладонью по замёрзшей чешуе даэдрота, словно видела его впервые и пыталась понять, что он из себя представляет. У капитана сжалось сердце: он и прежде видел Грету за работой, но после того, как она прошла через Великие Врата и вышла оттуда невредимой, его распирало от восхищения её мужеством, упорством и терпением. Да и, в конце концов, она была жива, и он был жив — его это несказанно радовало, хотя она была страшно уставшей и, казалось, даже не обращала на него внимание. Это всё довело её до такого потерянного состояния, что капитану захотелось броситься к ней и… спросить, хотя бы, как она себя чувствует. Обнять. Пусть она бы поплакала на его плече, рассказала бы о том, что видела по ту сторону… Он сделал шаг по направлению к ней, но наступил на осколки шлема, и звук привлёк внимание Греты. Пару мгновений она смотрела на его сапоги, но потом снова вернулась к даэдроту, достав из бокового кармашка кирасы серебряный нож и пристраивая древко к десне поверженного трупа. Нет, ей не нужно плакать у него на плече, она в полном порядке, просто вымотана, и всё. Капитан подошёл к ней не спеша, словно к оленю, которого боялся спугнуть. — Тебе помочь? — Почему-то эта фраза казалась ему лучшим, что он мог предложить в этот момент. — Вокруг полно трупов. Наверняка полно и… — Сможешь собрать соли с тела атронахов? — спросила Грета, не отрываясь от зубов даэдрота. Бурд не представлял себе, как эти соли выглядят, но всё-таки кивнул, и Грета передала ему пару пустых бутылочек. Он взглянул на них, надеясь понять, что делать дальше, но ответ так и не пришёл — и капитан пошёл по кругу, нагибаясь над каждым телом и набирая в бутылочки голубую прозрачную жидкость. Пару раз она попадала ему на пальцы, и их мочило и обжигало одновременно. Бурд шипел, потому что это было неприятно, но старался не шуметь — ему не хотелось, чтобы Грета обратила на него внимание. Атронахов, впрочем, было не так много, и, расправившись с ними, капитан с опаской подошёл к телу одного из скампов. Над ним уже поднимался неприятный запашок, но он всё равно нагнулся, вытянул руку скампа и осторожно срезал кожу ножом. Лезвие царапнуло кость, и капитан снова скривился. Нет, занятия алхимией точно не для него. Он оглянулся на Грету, надеясь, что она уже расправилась с большинством трупов, как это обычно и бывало, но она продолжала сидеть над даэдротом. Не задавая лишних вопросов, Бурд подошёл к ней — её рука лежала на пасти мёртвого существа, а окровавленное древко лежало рядом, на земле. Капитан молча наблюдал, а в голове эхом отзывались её слова, неосознанно сказанные той ночью — об отце и даэдроте в её комнате… — Моему отцу нравилось заниматься магией школы Призывания, — вдруг заговорила Грета, прерывая его раздумья. — Ему нравилось, когда по дому разгуливали даэдра, а скампы помогали возделывать огород. У них, знаешь ли, очень сильные руки, и им нетяжело держать грабли… Мой отец был сильным магом, и он научил меня всему, что я знаю… тому немногому, что я знаю о магии и алхимии. Мы жили на опушке, где-то в лесах Валенвуда, и мне было так хорошо… но одно из его заклинаний неверно сработало, и вызванный даэдрот бросился на мою мать. Отец быстро разобрался с ним, но маму спасти не удалось. У даэдротов очень сильный яд, который моментально распространяется по телу, если в течение минуты не выпить противоядия… Мне было шесть. Капитан вспомнил застывшее лицо Феррума, и ему снова стало дурно. Неудивительно, что Грета так боится даэдротов — сильнее, чем любое другое существо. — Сочувствую, — произнёс капитан, чувствуя, что должен что-то сказать. Он не был уверен, что это верные слова, но Грета его, казалось, даже не услышала. — Отца это, конечно, ужасно разочаровало, но он был очень упёртым человеком. Он никогда не признавал поражений, и поэтому стал вызывать даэдротов вновь и вновь. Ошибок больше не происходило, но это создание стало пугать меня по-настоящему… иногда, ночью, я просыпалась, потому что мне снилось, будто над моим лицом раскрывается его огромная пасть, и я слышу из неё голос матери, которая зовёт меня за собой. Пытаясь защитить себя, я стала учиться владению луком и… потом я сбежала сюда, — неожиданно прервала она свой рассказ. — Денег у нас было немного, а поэтому, когда умер отец, мне осталось только продать наш домик и отправиться зарабатывать тем, что выходило у меня лучше всего… — Воровством? — подсказал капитан, и Грета, закрыв глаза, закивала. — А даже если так? То что теперь? Своё время я отсидела, и напротив меня всегда сидел противный данмер, он без конца отвешивал не самые приятные комментарии. Я вдоволь наслушалась осуждений от него и не хочу выслушивать их от тебя. — Она приподняла голову даэдрота, и зубы, до этого крепко державшиеся на челюсти, просыпались на длинный, похолодевший и от того ставший розовым язык. Грета встала. Время откровений закончилось, а Бурд всё ещё не пришёл в себя. Она оглянулась и спросила взыскательным тоном: — Собрал соли пустоты? — И немножко кожи скампа, — ответил капитан, тоже вставая на ноги и передавая Грете несколько бутылочек. — Ты большая молодец. Этот план казался мне ужасным, честно, но ты столько сделала для Брумы… я не забуду этого. — Вы тоже хорошо держались, капитан. Я наслышана о вашем героизме во время сражения. — Глупости, — отмахнулся он, но Грета взяла его за руку и крепко её пожала. Ссадины, оставшиеся после солей пустоты, перестали пульсировать, и от прикосновения холодной стали ему отчего-то стало легче. Вторую руку Грета положила сверху — на ней перчаток не оказалось, и ледяные кончики её пальцев коснулись его запястья. — Вовсе не глупости. Ты тоже молодец, капитан. Он неловко оглянулся по сторонам — никого больше не осталось, кроме трупов, которые им полагалось оттащить и сжечь… сразу после того, как Грета соберёт с них нужные ингредиенты. Он может приказать сделать это кому-нибудь ещё… а сам может… — Куда ты держишь путь теперь, защитница императора? — спросил он, прежде чем принимать необдуманные решения. Он не знал, где Грета будет завтра. И даже не мог быть уверен, что не видит её в живых в последний раз. — Мне нужно отдохнуть и возвращаться в Храм, — произнесла Грета, выпуская его руку. — Нам осталось совсем немного, и мы сможем вернуть Амулет Королей. Мартин станет императором, и… — И ты уедешь в Имперский город, — закончил за неё Бурд. Это звучало как приговор, и он смеялся с самого себя из-за того, как его это расстраивало. — И мы больше не увидимся. Грета молчала. Она смотрела на Бурда, удивлённая его реакцией, и не знала, как лучше ответить, чтобы не расстроить его ещё больше. Неожиданно всё становилось ещё сложнее — в политические трудности вмешивались и трудности сердечные. Ведь, в конце концов, обсуждать это, прятаться по углам Храма Повелителя Облаков было весьма приятно и радостно, но решать проблемы… думать о будущем, которое всё ещё могло быть разрушено, но уже наступило? Это было крайне странно и неуместно, но… — Мы ещё… не обсуждали это, и… — Да брось, — отмахнулся капитан. — Кому ещё он может доверить столь важный пост? Ты должна быть его личным охранником, иначе никак. Не Баурус, а именно ты… должно быть, когда это всё прекратится, и вы покончите с Мифическим Рассветом, тебе не будут сниться даэдроты. Они уйдут навсегда, и больше не… — Бурд, — вдруг произнесла Грета нежным, почти дрожащим голосом, и, сняв с руки перчатку, положила ладонь на его щёку. — Могу ли я спросить, чего во всей этой суматохе хочется тебе? — Мне? Да я и не знаю, я об этом не задумывался, — произнёс он несколько растерянно. «Тебя рядом было бы неплохо», хотелось сказать ему, но он промолчал. — Вообще-то, наверное, хотелось бы, чтобы ты была счастлива и занималась тем, что тебе по душе… — Неужели я не могу получить этого здесь? — произнесла она всё так же тихо. Капитан наконец-то отважился взглянуть ей в глаза — и в них, как ему показалось, снова сверкала надежда и немой вопрос. — Или ты не можешь мне этого обещать? — Неужели мои слова сыграют большую роль? — А ты до сих пор не убедился в этом? — Нет, я… я не знаю, — капитан зажмурился и вздохнул. — Должно быть, я просто не привык к тому, чтобы моё слово что-то решало. — Человек не может стать капитаном городской стражи, если его никто не слушает, — ухмыльнулась Грета. Бурд вдруг заметил, что её взгляд стал прозрачней, и на губах играла лёгкая улыбка. Значит, такой разговор смог подбодрить её, а именно этого он и добивался. Было бы легко попрощаться с ней сейчас и избежать этого разговора, но это могло бы снова разочаровать её. Скрепя сердце, капитан взял Грету под локоть и повёл её прочь от закрытых врат и сломанного краулера. — Конечно, ты права, если речь идёт о командовании отрядами. Солдатами, я имею в виду, боевыми единицами. Когда перед тобой много человек, и, хотя ты помнишь имя каждого из них, для тебя они все — как один… когда их лица смазываются, и тебе нужно всего лишь отдать приказ, всё гораздо проще, чем когда ты разговариваешь с женщиной и должен решать за двоих. — Бурд усмехнулся. — Поэтому я и не ставлю тебя ни перед каким выбором. Грета снова усмехнулась, но на этот раз как-то совсем горестно. — Да, Мартин говорит мне то же самое… как будто выбор от этого становится проще. Капитан только пожал на это плечами: он и понятия не имел, как нужно отвечать на такое. Грета погрузилась в свои мысли, но всё-таки крепко сжала его руку, и они шли медленно, словно прогуливались, проветривая головы и пытаясь забыть всё произошедшее. Мартин жив, и это главное; жива и Грета, живы большинство солдат, теперь они, конечно, отправятся по домам, обнимут своих жён, детей и… — Ты не хочешь сегодня переночевать у меня? — вдруг спросил капитан. Грета явно не ожидала ни вопроса, ни того, что он вообще заговорит: несколько секунд она просто смотрела на него, нахмурив лоб. — У меня дома должна быть кое-какая еда, хотя я давно там не был. Возможно, я найду в кладовой рис, пшеницу или кукурузу, если мыши всё не потаскали… мало ли что. В погребе есть вино, а ты и представить себе не можешь, каким вкусным оно становится после наших северных погребов. Можешь только подумать, как там холодно, так что в вине начинают плавать снежинки и… льдинки… Это очень вкусно. И спится хорошо, и кошмары не снятся… — Бурд улыбнулся от одной только мысли об этом. Он всё ещё помнил, какова Грета на ощупь, и как хорошо ему было лежать рядом с ней. И ведь это было не так давно — а казалось, будто несколько вечностей тому назад. — А если спать рядом с кем-то, будет гораздо теплее. Грета остановилась, отпуская руку Бурда и глядя в его лицо. Судя по всему, она совершенно не верила в то, что он говорил. Быть может, это было слишком хорошо? Слишком просто? От его слов несло душком обыкновенного счастья, на которое она никогда не рассчитывала. Быть может, она так боялась снов о даэдротах, что теперь ей снится что-то совершенно иное — что-то хорошее, но всё ещё пугающее своей… невозможностью? — Ты, в свою очередь, даже не представляешь, как заманчиво это звучит, — произнесла она, — но у нас не так много времени на последний удар по Мифическому Рассвету… думаю, Мартин не захочет ждать. Я буду нужна ему уже этим утром, поэтому… — На её лице заиграла извиняющаяся улыбка. — Но ты не переживай, капитан. У нас впереди ещё очень много ночей — ты даже не представляешь, сколько, стоит лишь помолиться Алессе или Маре. — Я не думал, что ты религиозна. — Ты — единственное, что Боги сделали хорошего в моей жизни, и за что мне ничем не пришлось платить. Заслужила ли я тебя, или нет, удача ли это или просто история, которая развивается подобно любой истории, мне всё равно. Мне хочется верить, что всё наладится, и все проблемы решатся сами собой, мы даже не успеем глазом моргнуть. И я приду к тебе домой, и мы ночь напролёт будем пить холодное вино, ловить мышей в твоей кладовой и заниматься любовью как все нормальные люди. Так к кому же ещё обращаться, кого ещё просить об этом, как не богов? Кто ещё может дать нам это? — Мы сами. — Ну да. Конечно. Бурд кивнул, попросту не зная, что сказать, да и стоит ли, и заскрипел снег; Грета подошла к нему ближе, подтянулась и поцеловала — на её губах всё ещё была сажа, но как будто ему было до этого какое-то дело. Поцелуй был слишком коротким, дразнящим, словно она быстро говорила ему «Извини» и снова убегала по своим делам; и так оно и произошло — Грета сама отпрянула от него, вздохнула и прошла мимо, оставляя капитана в недоумении. Да, они дошли до развилки — ему нужно было идти в Бруму, ей — вверх в горы… на мгновение он чувствовал спокойствие и не боялся будущего, но что-то снова оборвалось в нём, когда она резко оставила его, и он стоял на развилке, наблюдая за её удалявшейся спиной, и развёл руками, пожимая плечами невидимо для всех, кроме высыпавших на небо ярких, но холодных звёзд.