Меня ждут в Бруме

«Велкиндский Камень у меня. Ты был прав насчёт охраны — его стерегли гоблины, зомби, скелеты… должна сказать, компания не самая приятная, и я буду рада вернуться в Храм как можно скорее! Но сначала загляну в Имперский город — мне есть что продать. Нашла кое-что интересное, сломав все отмычки, которые взяла с собой. Всего 9 отмычек, Мартин! У меня их было всего девять, а сундуков и контейнеров в руинах было немерено! Ты можешь осудить меня за это, и будешь прав, но у меня сердце кровью обливается от мысли, что зачарованное оружие и зачарованные доспехи, драгоценности, готовые зелья и многое другое лежит там, недоступное никому, и даже не видимое человеческому глазу. Ведь за ним больше никто не вернётся! Пойми меня правильно, ведь это очень важно: я не мародёр, я ценитель. К тому же, мне нужны деньги, и ты прекрасно это знаешь. Более того: если бы у меня хватило сил всё это унести, мы могли бы стать сильнее в битве против Дагона. Конечно, я могу жить и в Храме Повелителя, но мне бы хотелось скопить на собственный дом в городе, в котором я окажусь, когда это всё закончится. В общем, ладно, мы можем обсудить это, когда я вернусь, если тебе будет что сказать; а сейчас я отправляюсь в столицу Империи. Да, я сейчас в Скинграде, и меня встретили с редким радушием. Братья Сурили подарили мне несколько бутылок с вином, и я привезу их в Бруму, чтобы ребятам было чем побаловать себя перед битвой. Теперь она совсем близко, Мартин! Я страшно боюсь и страшно хочу, чтобы это всё поскорее закончилось, а ты стал Императором. Неужели я так много прошу? И да, пожалуйста, передай Ферруму, что один из зомби украл у меня шлем. И я сожгла перчатки. Боюсь, это сведёт его с ума, но мне понадобятся новые доспехи к моменту возвращения». Заковыристая подпись гласила: Грета. Мартин не изменился в лице, лишь кивнул, складывая письмо пополам, и бросил его в уютно горевший огонь. Баурус, стоявший рядом, тоже молчал. — Грета в пансионе Лютера Броада, — наконец произнёс Мартин, прерывая тишину. — Должно быть, тебе это будет интересно. И нашим друзьям из замка — тоже. Осталось совсем немного времени до Битвы, которая решит всё. — Вы хотите, чтобы я сказал об этом кому-то конкретному? — лукаво уточнил тот. — Нет, — улыбнулся Мартин. — Говори только если спросят. Грета любит приезжать без предупреждения и делать сюрпризы. Но если есть те, кого волнует её судьба и кто боится за её безопасность… Баурус усмехнулся. — Вы, должно быть, говорите про капитана Бурда? Нет, он пока что не спрашивал меня о ней. Быть может, он боится за неё не так сильно, как нам всем казалось? — Я бы не был так уверен… — задумчиво проговорил Мартин, глядя на то, как языки пламени пожирают бумагу. От слов Греты, пока они горели, было тепло почти так же, как если бы она сейчас была здесь, освещая комнату одним своим присутствием. Однако насчёт капитана Баурус ошибался. Оставаясь в полном одиночестве, он не мог себе места найти от беспокойства. Ему всё не давало покоя то, что он позволил Грете уйти, даже не попрощавшись с ней; что он не взглянул ей в глаза, прежде чем она покинула Храм, и так и не узнал, что она чувствовала после того злополучного вечера. Ненависть? Обиду? Злость? Она сказала, что разочарована в нём — могла ли она быть разочарована в себе? Возможно, он и сам поступал несколько неправильно, думая об этом сейчас, но… но война оставалась войной, и его съедала совесть за то, что Грета может погибнуть, и всё так и останется… нерешённым. Он ей так ничего и не объяснит. Не поцелует её, чёрт подери, не распробует её губ как следует. Ему осталось бы одно только небо, безразличное ко всем просьбам и безмолвное к каждой мольбе… Одним словом, Бурду не терпелось дождаться момента, когда Грета вернётся, чтобы наконец-то во всём перед ней объясниться. В тот раз она просто не дала ему времени, а он растерялся, потому что… впрочем, он бы и сам не мог ответить на этот вопрос. Он только и знал, что ждёт её возвращения очень сильно — настолько, чтобы однажды не выдержать и напрямую спросить у Бауруса: — Сколько времени должно пройти, чтобы мы начали переживать за Грету? — слегка злобно заметил капитан, на что Баурус удивлённо произнёс: — Ты разве не знаешь? С ней всё в полном порядке, она в Имперском городе. — В Имперском городе? — Бурд нахмурился. Он ничего не понимал. — Что она там делает? — Отдыхает, — Баурус усмехнулся. — Она выполнила задание и решила заглянуть туда, прежде чем возвращаться. Она там частенько остаётся, потому что больше нигде теперь не осталось эльфийского оружия, а там — есть. Неужели она не писала тебе об этом? «Она мне вообще больше не пишет», подумал Бурд, но вслух, конечно, ничего не произнёс. Баурус заметил, что с ним что-то не так, и хотел было задать вопрос, но капитан отвернулся и ушёл сам, всем своим видом изображая нежелание дальнейших обсуждений. Что же, дело было его. Баурус уже успел понять, что что-то между этими двумя нечисто, но всё ещё не мог сообразить, что именно. Быть может, когда вернётся Грета, он у неё об этом спросит, а она, быть может, честно ему ответит… За обедом он случайно обмолвился об этом Джоффри, на что тот самодовольно ответил: — Кажется, Грета всё-таки прислушалась к моему совету. Надеюсь, его это не сильно обеспокоит, тем более, что она скоро вернётся. — Не знаю, грандмастер. По мне, так на нём лица не было. Он один из наших главных капитанов, он не имеет права вешать нос. Джоффри покачал головой. — Да, невовремя это всё как-то. Понимаю, что от них это не зависит, и всё же, совсем невовремя. Наверное, это очередное испытание от Богов для Греты — ведь ей нужно и удержать его, и помочь нам. — Всё-таки думаете, что нужно удержать? — Джоффри усмехнулся. — Ты что думаешь, я совсем деспот? Если они друг друга по-настоящему полюбят — ведь это чудесно. У Греты не самая простая жизнь, так что человек, который всегда будет ждать её дома, ей не помешал бы. На это очень похоже. Она умная девочка и, насколько я понимаю, у неё никого нет, кроме нас, а с нами ей, может, и не захочется оставаться. Я ни за что не буду препятствовать, когда это всё закончится. Не о чем беспокоиться. Но Бурда это обеспокоило. Он и не задумывался прежде, каково бы это было — потерять Грету. Её молчание вызывало именно такие фантазии, и даже когда ему сказали, что с ней всё в полном порядке, на сердце всё равно остался какой-то груз… неужели обида? На кого — на неё ли, или на самого себя за подобную недальновидность? Он же и мысли себе не позволял о том, что она погибла, нет, ничего подобного. Он злился на одну только неразрешённость между ними, ничего более. Сказать было тяжело, но время шло, и бесконечные усилия и тренировки дали знать о себе: капитан забылся. Или ему казалось, что забылся. Время шло, и Грета, вдоволь отдохнув в Имперском Городе, вернулась обратно, о чём Бурд снова узнал совершенно неожиданно. Грета не показывалась в тренировочном зале весь день, зато когда наступило время ужина, и она неожиданно появилась в дверях, её встретили бурными аплодисментами. Все были ей рады — у кого-то от воодушевления даже пропал аппетит. Никто толком не знал, откуда она вернулась, но всем было всё равно: героиня Брумы, Кватча, Королла, Скинграда, Анвила и всего Тамриэля наконец-то была здесь — одно её присутствие и умение выживать, казалось, вдохновляло солдат на мысленные подвиги. Если раз за разом это получалось у неё, получилось бы и у всех остальных. Но вот капитан отчего-то даже не был ей рад. Когда она вошла, взорвав привычную тишину столовой — прерываемую лишь редкой болтовнёй и стучанием посуды — он почувствовал, что что-то ёкнуло в его сердце; поднялось, как стрела, с низов живота, кольнуло его в грудь и так же неожиданно рухнуло вниз, оставив после себя лишь неприятное ощущение и ком в горле. Вот, она вернулась, а проблема так и не решена. Капитан сглотнул. Она будто и не замечала его. Несколько секунд он просто высматривал её, пожирал глазами по частям — голову и блестящие глаза, довольную улыбку; потом его взгляд опустился на широкую грудь, голые руки, бёдра в кожаных штанах, снова поднялся вверх как раз когда она засмеялась… он себя вдруг одёрнул, прокашлялся — никто этого не заметил — и бросил взгляд в сторону, прежде чем вернуться к Грете и ожидать, пока и она обратит на него внимание. Но Грета, казалось, даже и не думала об этом: поглощённая вниманием поклонников, она смеялась, пожимала каждому руки и наконец-то села с кем-то рядом, на скамью напротив его, но очень далеко. Капитан снова почувствовал, как что-то забурлило в его сердце. Наверное, раньше всё было хорошо, но она пришла и всё испортила. Солдаты, окружавшие её, подыгрывали ей и её маленькому спектаклю; ведь она намеренно ведёт себя так, словно не замечает его, не так ли? Она рассказывает им о том, что увидела в Мискарканде; она рассказывает им о даэдрическом оружии, спрятанном в тамошних сундуках, и лишь некоторые ухмыляются, словно и не верят ей. Ей до них даже нет дела — она питается лучами любви из сердец её слушателей, к которым Бурд себя не относил. Он не чувствовал любви, он злился. — Слышал, вы были в Имперском городе? — спросил он с неожиданным даже для самого себя ехидством, когда рассказчица отвлеклась от своих историй и решила сделать глоток вина. Грета, слегка удивлённая, пару секунд молчала, глядя на капитана, а потом всё-таки ответила с ухмылкой: — Да. И заезжала в Скинград, чтобы привезти привет будущему императору от братьев Сурили. — А заодно и всем нам, — проговорил Теренс, разводя руками. — Присоединяйтесь, капитан, вино ещё есть. Нечего сидеть там с кислым видом. Мы говорим о Сиродииле и его городах. Я вот, например, никогда не понимал, что можно делать в Имперском городе. Кажется, что скука смертная, а люди — высокомерные, кроме, конечно, нищих, — Теренс хмыкнул, — но с ними и так всё ясно. А если ты не стражник из Легиона, то что тебе тогда? На Арену идти? Одни деньги там вертятся, как пить-дать. В Скинграде хоть хорошо выпить можно, но их скрытному графу я не доверяю. Нехорошо это, когда все проблемы горожан за тебя решают твои слуги. Брума гораздо лучше, и воздух здесь чище. — В Бруме нет озёр, — вмешалась Грета, пожав плечами. — Недалеко от Имперского города можно прогуливаться по побережью Румара, попутно стреляя грязекрабов и собирая их мясо. — А потом ты будешь жаловаться, что у тебя быстро ломаются стрелы, — пробурчал Феррум себе под нос. — Но это часть исследований! — резонно заметила та. — Вы всё время удивляетесь, что я «скачу по горам» — Каролин назвала это примерно так — зато я знаю форт, на стенах которого растёт столько ипомеи, сколько вы и в жизни не видели. Кроме того, что это полезно для алхимии, это ещё и страшно красиво. И знаю местечки в горах Чейдинала, где растёт очень много аконита… — Аконит же ядовит, — блеснул кто-то. — Да, — согласилась Грета, — и поэтому из него выходят великолепные яды. — Ты как знаешь, а я лучше буду зелья в магазинах покупать. В Скинграде, кстати, у Синдериона, неплохая алхимическая лавочка, хотя и в подвале. — Ты удивишься, но если таскать с собой даже простые ступку и пестик, это значительно упрощает путешествие. — Не сомневаюсь. Либо ты привыкла готовить, — Теренс невесело и весьма грубо усмехнулся, — женщине без готовки никуда. Шутку оценили немногие; самые смелые только хмыкнули, но остальные явно боялись Грету гораздо сильнее, чем Теренса. Никто не произнёс ни слова, глядя на то, как холодно Грета смотрит на своего обидчика, словно подбирая слова для равносильно грубого и неприятного ответа, но она лишь усмехнулась и сказала: — Знаешь, есть ингредиенты, временно повышающие Интеллект. Если собрать их в одно зелье, можно на пару минут притвориться Архимагом. Тебе, наверное, даже это не поможет. На это замечание не отреагировал никто, зато взъелся Теренс; его лицо залила краска, а грудь он выпятил вперёд, словно готовый переть напролом. Бурд понял, что самое время вмешаться. — Ладно, ребята, будет вам. Вовсе ни к чему вести себя как придурки. — Действительно, — с подозрением заметила Грета, — только капитан Бурд имеет право вести себя со мной как придурок. Поначалу никто, кроме самого капитана, на её слова внимания не обратил, но Грета продолжала настойчиво смотреть на свою жертву, привлекая к ней внимание остальных, и вокруг стола раздались смешки. Об их отношениях в храме чего только ни болтали, и Грета прекрасно об этом знала, не особенно стремясь положить этим слухам конец. Они никак её имя не порочили, а Мартин, про которого лениво судачили прежде, и вовсе был за неё рад. Сколько бы ни говорили о войне, о Манкаре Каморане и Мифическом Рассвете, люди всё равно оставались людьми и продолжали сплетничать, чтобы не скучать, даже в военное время. Грета снова была рядом, и капитану становилось проще разобраться в том, что он чувствует. Он всё ещё злился, но чувствовал, как с каждым днём тает лёд на её сердце, и насколько ему самому приятно вновь находиться в её обществе. В конце концов, Мартин мог оказаться прав, ведь он знал её как никто другой. «Это всё издержки военного времени», утешала себя Грета, беспокойно ворочаясь в неудобном спальнике. «Если бы сейчас было мирное время, и Боги бы всё же свели нас, всё было бы гораздо проще. В конце концов, я солдат, и он солдат, мы оба знаем, за что сражаемся, и почему». Потом она вспомнила их бесконечные споры и то, как Бурд смеялся над ней. Он смеялся ласково, безобидно, и всё же смеялся. «Быть может, я и ошиблась, и мы абсолютно разные, но поверить в это я всё равно не могу. Неужели я к 25 годам не научилась понимать, стоит ли человек моего внимания, или нет?» Ответ не мог быть отрицательным, ведь она слишком высоко ценила свой ум, и не без повода. Она была знакома с силой логических заключений, и ничто не могло переубедить её в её правоте. Она знала, какие ингредиенты можно смешивать, какие нежелательно, и она знала, что с капитаном она смешивается великолепно. Это не более, чем сила реакции, даже с временной тоской в виде побочного эффекта… Да, все побочные эффекты рано или поздно теряют свою силу, это неоспоримо. Она продолжала ворочаться, но, засыпая, была спокойна: она засыпала с чувством счастливого человека, который знал, что его любят, даже если это было не более чем просто сила самоубеждения. Ночные беспокойства Греты даром не прошли. С утра кто-то — и Грета догадывалась, что это дело рук Каролин — доложил о её маленькой бессонице Мартину, и тот подсел к ней во время завтрака, хотя обычно вовсе не выходил к Клинкам и, по рекомендации Джоффри, всё свободное время проводил либо у себя в спальне, либо в библиотеке. А, впрочем, быть может, он сам стремился к уединению, которое так неожиданно решил сегодня нарушить, чем немало удивил всех присутствовавших. — Слышал, ты сегодня плохо спала? — Переволновалась, — Грета пожала плечами, выливая остатки мёда в кружку. — Какая разница? — Будет обидно, если наша главная надежда не будет высыпаться. Грета оторопела. Подобные слова звучали слишком даже для столь пафосного титула, как будущий император. — Быть может, тебе не очень удобно спать на полу? — невозмутимо продолжал Мартин. Грета, всё ещё лишенная дара речи, покачала головой. — Мы могли бы поменяться местами, я мог бы договориться с Джоффри. Моя кровать очень удобная, в ней тебе будет спаться гораздо комфортнее. — Боюсь, будущему императору комфорт нужнее, — она натянуто улыбнулась, — а солдат привык к лишениям. — И всё же, подумай об этом. — Мартин почтительно кивнул и улыбнулся — так, как улыбался разве что ещё Джоффри — словно она была ему равной. Мало того, что Грета не могла заснуть: теперь у неё пропал ещё и аппетит. Это было странно. Чрезмерная забота Мартина действительно казалась ей странной. А поесть, в свою очередь, нужно было. Чуть ли не силком она запихнула в себя несколько груш и яблок, попутно удивляясь тому, как её не стошнило, и отправилась заниматься единственным, что отвлекало её от настойчивых мыслей — тренировками. Такой уж у неё был распорядок дня: несколько часов в полном одиночестве, занятия алхимией — по мере возможности — потом групповые тренировки, странные лекции, которые не приносили, как ей казалось, никакого толка… — Убивать даэдра — не то же самое, что гонять крыс или гоблинов на бабушкиной ферме, — говорила она, к примеру, в один из дней. — Не хочешь ли ты сказать, что гоблины — крайне безобидные создания? — тут же спросили её «ученики». Её слова почему-то подвергали сомнениям, хотя среди человек сорока, слушавших её с особым вниманием, таких находилось немного. Грету это всё равно несколько пугало и расстраивало: в конце концов, эти неверящие тоже должны были сражаться за Бруму и тоже должны были учиться, а не скептично относиться к каждому её слову. — Увы, я так сказать не могу. Я сражалась с гоблинами и знаю, насколько опасными они могут быть. — Гоблины отобрали ферму Валуса Одила у нас в городе, и его сыновей убили, когда они попытались очистить ферму от этих тварей. Оба умерли, прямо там, и там же похоронены. — Хорошо, — согласилась Грета. — Плохой пример с гоблинами. — А ещё огры, — продолжал тот. — Вот тоже противные создания — гигантские, голубые и… — Много ли огров водится у крепостных стен ваших городов? Кто-нибудь из стражников помог Валусу и его сыновьям вернуть ферму? Вы знаете, каково убивать огров? Вас учили убивать их? Вызвавшийся солдат молчал, понурив голову. Что бы кто ни говорил, всё было очевидно: перед Гретой сидели стражники, понимающие, как вязать мелких преступников и дебоширов, но понятия не имеющих о том, как нужно сражаться даже с такими не самыми жуткими созданиями, как гоблины и огры. Да, они хотели научиться, да, они хотели помочь городу, но времени оставалось крайне мало, и Грета пыталась не отчаиваться. Из головы всё не шли даэдроты — огромные, выше её самой… точно такие же гоблины, но гораздо сильнее, гораздо страшнее, с огромными лапами, способными отбросить самый тяжёлый щит в сторону… — Видимо, нет. Вам всем не хватает практики, и это плохая новость. Но есть и хорошая: мы знаем, когда будут открыты Великие Врата. И мы будем готовы. Вы все умеете держать в руках мечи, луки и стрелы, а поэтому мне не придётся вас учить. Мои слова — лишь теория, которую вы должны применить на практике, если не хотите погибнуть. Просто помните о том, насколько это важно. Не мне вам об этом говорить, и, всё-таки, об этом нельзя забывать. Как и о том, что все стрелы отлетают от атронахов, а подходить близко к даэдротам очень опасно, если только вы не хотите, чтобы огромная лапень не снесла вам голову, а даэдра-пауки выплёскивают яд… Солдаты повторяли за ней почти машинально, и с каким бы скептицизмом она ни говорила о своих преподавательских навыках, всё запоминали. Капитан Бурд наблюдал за ней не без интереса, но не отвлекаясь на вопросы и замечания, которые казались ему неуместными и беспочвенными. Он снова видел её с той стороны, какую она показывала всем — он видел солдата, мудрёного жизнью и мечтавшего передать свой опыт другим. Она мечтала спасти Бруму, словно мать-защитница, словно оживший Тайбер Септим, и солдаты — хотя и не все в равной степени — покорно слушали её, кивали, а некоторые, обладавшие грамотностью, даже что-то записывали… но была ли перед ними настоящая Грета, или она мелькнула перед ним тогда, когда он по неосторожности и незнанию её оскорбил, он не знал, и большую часть её лекций его занимал именно этот вопрос. И он стоял, опершись на дверную балку, наблюдал за ней, слушал её слова и вспоминал то, что она сказала ему обиженно-оскорблённо, что она бросила, прежде чем толкнуть его плечом и начать вести себя так, словно его и не существует… «Это был первый раз, когда я действовала, не подумав, а послушавшись своего сердца. Больше я так поступать не буду». А ему бы хотелось, кажется, чтобы она так поступила. Он просто понятия не имел, как сказать об этом. На ум сразу пришла история с графиней, в которую он так безнадёжно был влюблён всё это время, пока годы и горький опыт не превратили его в верного пса, оберегавшего её покой и днём и ночью. В кои-то веки его привлекал кто-то ещё, а он вдруг понял, что с той поры так и не узнал, что нужно делать, и как себя нужно вести. Даэдра-пауки выплёскивают яд, парализуют, стрелы отлетают от атронахов, даэдроты убивают, скампы горят и плохо пахнут, он любит Грету и не знает, как ей об этом сказать. — Могу я быть честным? — спросил капитан после лекции, удостоверившись, что она его слушает. Настроение у Греты явно было не лучшим, но в помещении никого не осталось, и никто не смог бы им помешать. — Мне кажется, ты к ним слишком сурова. Они простые стражники, только и всего. Они не должны быть мастерами лука и меча как ты со своим опытом… — Только и всего? — Грета усмехнулась. — Нам нужно открыть Великие врата в Обливион, только и всего. Оттуда повалят атронахи, пауки, даэдроты… — она вздрогнула. — Скампы, дреморы, кланфиры. Только и всего. — Они прекрасно понимают, насколько это важно. В конце концов, от этого зависит благополучие страны, если не… всего мира, — добавил Бурд несколько неуверенно. Грета хмыкнула. — И каждого из них. И их семей. Они все хотят вернуться домой, Грета, ты понимаешь? Они же не глупцы. — Мы спасаем мир, в котором даэдра существуют и почти никому, за редким исключением, не делают зла. — Но ведь мы жили в мире и согласии вплоть до этого момента. Что же пошло не так? — добавил он задумчиво. Действительно, и почему никто не задаётся этим вопросом? — У нас нет времени размышлять о том, справедливо ли происходящее, или нет. Единственное, что нам остаётся — это выживать. Они здесь, и им… выпала честь защищать Сиродиил, хотя это звучит ужасно пафосно. — Ты полагаешь? — Грета кивнула, надевая на плечо сумку и направляясь к выходу. Бурд пошёл следом. — Конечно. Для многих капитанов подобные слова становятся последними в жизни, потому что они умирают первыми… — она опустила взгляд. — Меня это всегда раздражало. Когда я слушаю, как Баурус поддерживает солдат, я думаю, скольких не увижу после битвы. Это страшно неприятно. И очень пугает. Ты ведь не знаешь, увидишь ли даже самого себя, или умрёшь. Поэтому мне и нравилось сражаться в одиночку. — Она снова подняла на Бурда голову, и голубые вопрошающие глаза вперились в него, разглядывая спокойное, освещённое лицо. Он вспомнил, как увидел их впервые. И как не поверил в то, что эта странно одетая девушка может закрывать врата Обливиона и спасать целые города. В груди у него что-то тоскливо поднялось, потом упало, опять поднялось тоскливо, тоскующе. Чувство вины. — Тебе вовсе необязательно ненавидеть меня за то, что случилось, — сказал Бурд шёпотом. Он знал, что никто их не слышит, и всё же, полагал, что нужно говорить тихо. Грета остановилась, воровато оглянувшись, но в коридоре было пусто, и она тихо произнесла: — Я и не буду. И очень скоро. — Я просто не ожидал такого, понимаешь? Не успел сообразить. А теперь… — А теперь не время об этом думать, — продолжила за него она. Её взгляд был чист, лицо чуть ли не светилось добротой и нежностью; никогда прежде он не видел, чтобы женщины так на него смотрели. От такого взгляда — честного и неприкрытого — Бурду стало не по себе, и он спросил, немало нервничая: — Когда ещё, как не теперь? — Нужно тренироваться, — произнесла она таким тоном, словно объясняла ребёнку простейшую задачу. — И отдыхать. Отправляйтесь спать, капитан Бурд. Завтра силы вам снова понадобятся. — Времени осталось совсем немного, — добавил капитан, когда Грета уверенным шагом шла к выходу. — Да. Ты прав. Немного, — добавила она, не оглядываясь на него. В день сражения все гарнизоны были переведены в Храм Повелителя Облаков, а Мартин уступил Грете свою спальню, сославшись на то, что ей предстоит гораздо более тяжёлая задача, чем ему или кому-либо другому. Ещё во время ужина в тесном обеденном зале он шепнул пару слов Грете, встал на небольшом возвышении и заговорил, как будто с кафедры: — Братья и сёстры! Не могу передать словами, как рад я видеть каждого из вас. Печально, что лишь на пороге опасности мы собрались здесь, но это вовсе не повод горевать. Мне не нужно говорить, какой ответственный завтра день, ведь я прекрасно знаю от своих капитанов, что вы тренировались достойно и приложите все усилия к тому, чтобы Великие Врата были закрыты, а Брума выстояла. Каждого из вас я надеюсь увидеть здесь же завтра, победившими. Быть может, кто-то из вас не вернётся, поэтому мне бы хотелось напомнить о самом важном. Некоторые из вас оставили в Бруме своих родных — если можете сегодня спуститься к ним, сделайте это. Мы защищаем не земли, мы защищаем царство людей и представителей тех рас, с которыми живём в союзе. Мы защищаем царство людей, способных на нечто, чуждое даэдра — на чувства. Ненависть, любовь, зависть — что угодно, кроме неистового желания порабощения. Помните об этом. У нас есть то, чего нет у них — у нас есть любовь. Используйте её как щит, и врата Обливиона будут закрыты, и вы вернётесь к себе домой. Если же удача отвернётся от вас, вы умрёте с благими побуждениями на сердце, и наши Боги радушно примут вас в раю. Сегодня перед сном вспомните тех, кого любите вы, и кто любит вас, и пусть Боги одарят вас прекрасными снами. Сражайтесь за них, и доброй вам ночи! Зал взорвался от аплодисментов, но Бурд поёжился от последних слов, и его взгляд сам по себе метнулся к Грете — он успел увидеть, как и она отвела от него взгляд. Капитан вспоминал слова Толгана и её поведение всё это время, и ему почудилось, что Мартин обращался в первую очередь к нему… словно хотел, чтобы он, наконец-то разобравшийся в своих чувствах, пришёл к ней и сказал обо всём, что давно его беспокоило… или не так давно. Какая разница? Когда половицы заскрипели, впрочем, капитан не думал о Мартине — он думал о том, что Грета в спальне одна, и никто бы не смог помешать их разговору — кроме, разве что, Стеффона, охранявшего покои будущего императора, и Джоффри, спавшего за соседней стеной. Но стена была достаточно крепкой, а Стеффона на привычном посту не оказалось. Бурд постучал, даже не надеясь на ответ. Грета либо ненавидит его, либо уже спит. Потому что завтра ей и всем в этом месте «понадобятся силы»… деревянная дверь всё-таки отъехала в сторону, и Грета, абсолютно не приготовленная ко сну, взглянула на него взыскательно и изумлённо. — Капитан? — Да, это я. — Что привело вас сюда в такой час? Ведь нам нужно… — Спать, да. Я знаю. Но мне не спится, потому что в голове мелькают слова… я должен их произнести, и я должен произнести их перед тобой. Поэтому… можно я? Она кивнула, отходя в сторону, и капитан вошёл. Дверь закрылась за ним, а Грета, всё ещё немало удивлённая, посмотрела на ночного гостя, ожидая дальнейших слов. Он же, не смея поверить в то, что действительно на это решился, начал издалека: — Честно говоря, я поначалу очень в тебе сомневался. — Серьёзно? — нахмурилась Грета, и капитан кивнул. — Я лично знаю Савлиана Матиуса и представляю, как бережно он относился к своей кирасе, поэтому… увидев её на тебе, я немало удивился. Но подумал, что ты заслужила, особенно если учесть, что он теперь граф, и у него собственная стража, так что зачарованные доспехи ему ни к чему. А ещё, — продолжал он, заметив на лице Греты скромную, почти смущённую улыбку, — ты казалась мне слишком маленькой, хрупкой и уязвимой. — Не забывай, что именно поэтому я хорошо стреляю из лука, — с лукавством напомнила та, и Бурд воодушевился: — О да! Лук с зачарованными стрелами, сжигающими всё на своём пути! — Да, поистине полезная штука, как и все магические предметы… Но ведь ты не об этом пришёл поговорить, верно? — Конечно, нет, — он нервно выдохнул. — Если честно, я просто слишком волнуюсь, чтобы говорить о чём-то… — Мне это знакомо! — взволнованно зашептала Грета и, воровато оглянувшись, сократила между ними расстояние. Бурду стало неловко от её близости, но он крепко стоял на ногах. Грета не пугала его, и всё же, что-то в его сердце нервно заклокотало. В прошлый раз её близость закончилась поцелуем, на который он так и не смог разумно ответить, и она осторожно сделала шаг назад. — Ты думаешь о том же, о чём и я? — Я не знаю. О чём ты думаешь? — О том, что мне… — словно пристыженная девочка, она опустила взгляд. — О том, что мне всё это осточертело, и я просто хочу остаться с тобой наедине как… — она открыла рот, словно хотела сказать что-то, но слова так и не слетели с её губ. Казалось, будто она сама испугалась своих мыслей, потому что зажмурилась, трижды едва заметно дёрнула головой и вздохнула. — По-людски. Да-да, именно так, по-людски. И я хочу знать, что не ошиблась в тебе, и что ты просто… ты не отверг меня, а… — По-людски, значит, — Бурд прокашлялся, сделав шаг и тем самым сокращая расстояние до минимума. Этого он хотел — оказаться прямо перед ней, и сейчас ничуть в этом не сомневался. Грета нерешительно подняла на него голову, наткнулась на решительный взгляд и опустила снова. — Ну, я имею в виду, что… — она замешкалась, закрыла руками глаза, закачала головой. — Мы как раз наедине, — напомнил капитан и, взяв её запястья, отвёл её руки от лица. — И если ты хочешь что-то сказать мне… или что-то… — У меня тоже не хватит духу, — проговорила она на одном дыхании. — Правда? — капитану казалось, что он, сам того не ведая, повторяет ритм её вздохов. Было бы так просто скользнуть выше и сцепить с ней кисти, так… по-людски. Как забавно она выражается, как боится его, боится ошибиться, замешкаться… Но бояться не надо, я здесь, и я буду с тобой, пока мы оба живы. Да, он переплёл свои пальцы с её — и она бросила на них неуверенный взгляд, словно переживая, что произойдёт что-то неизвестное, и горестно усмехнулась. Её дыхание начало сбиваться, и от капитана это не укрылось. — О чём ты думаешь, Грета? — О тебе, — выпалила она всё так же сбивчиво. Её зрачки бегали со лба Бурда на его губы, на шею и плечи. — Я знаю, что нельзя, но… — Можно, — перебил её он, неожиданно подумав, что всё это как-то неправильно, а противиться себе и вовсе вредно, и положил ладонь на её щёку, водя ей сверху и вниз, задевая её волосы кончиками пальцев. Кожа у Греты шершавая, волосы сухие, это всё издержки военного времени… — У нас так мало времени, стоит только… Она не дала ему договорить, подавшись вперёд и накрыв его губы своими — Бурд опешил, точно она ударила его стрелой в спину, и отшатнулся, но быстро пришёл в себя и прижал её к себе. Ей снова удалось застать его врасплох, но теперь он не растерялся. Теперь её тело казалось тонким и податливым, а ладони смирно лежали на его груди, когда он отпрянул от её губ и поцеловал в шею, заставляя Грету запрокинуть голову. Её дыхание стало громче, а руки требовательней: они давили на его спину и подталкивали его к себе, словно Бурду и без того не хотелось просто взять и… и тогда он пошёл вперёд, к кровати, и Грета, поняв, где они очутились, легла сама. Никакие мысли не тревожили её, никакие переживания; она смотрела в потолок, пока капитан разбирался с завязками на кирасе… И почему он не оставил её в спальном зале? Не ожидал такого поворота событий — а может, даже не смел на него надеяться? — Ведь ты тоже не спала, да? — спросил он, сняв кирасу через голову, и Грета кивнула. — Да. Я не могла заснуть, думала про… — он положил доспехи на пол, прислонив к кровати, и тоже лёг на кровать, нависая над Гретой почти угрожающе. Он в одной только рубашке, чёрт подери. Стеклянные её глаза бегали по его лицу и разглядывали морщины и складки у глаз, и три шрама, полученные им в тот самый день… — Ты только подумай, ведь от меня зависит всё. То, о чём говорил Мартин и… если я не вернусь, погибнет столько человек и… — теперь уже Бурд перебивал Грету мягко, но настойчиво, чувствуя, как извивается под ним её тело. Извивается, прижимается к его груди, и потерянно скользят её ноги по заправленной постели. Она прижимается к нему всем телом, принадлежит ему полностью со своими страхами и своими надеждами. — Всё получится, — шепнул он в её полураскрытые губы. — Ты избрана Богами, не забыла? — Боги просто обожают ошибаться, — произнесла она с улыбкой, проведя пальцами по его голове. Прикосновение её было мягким, словно южный ветер, и невесомым, словно порхнувшая мимо него бабочка. — Единственное, что они сделали верно — это привели тебя ко мне. Я устала спать одна. — Ты прежде всё делала одна, но больше не придётся. Он снова наклонился к её шее, поцеловал, слегка прикусив кожу и слушая её томное дыхание. Он слышал, как Грета перебирает завязки на его рубашке и чувствовал, как её мягкие пальцы касаются его — грубой и жёсткой, и даже видел, как она открывает рот, чтобы выпустить воздух и глубоко вздохнуть грудью, отчего та вздымалась и опускалась… это было невыносимо. Это нельзя было терпеть. Они оба были людьми, и оба были на грани смерти. Они знали, что завтра — ответственный день, и что нужны силы, но были готовы устать, потому что больше не оставалось времени. Столько всего нужно было сказать, столько почувствовать, прежде чем судьба могла забрать её или его, а, быть может, и их обоих. Быть может, они потратили бы на это куда больше времени, но совесть не позволяла красть драгоценные минуты у сна — даром что и после тренировок они чувствовали усталость и всё равно помнили о своём долге. Лишь после того, как будет захлопнута пасть Обливиона, можно будет думать о спокойствии. Можно будет любить друг друга, предавшись простому обывательскому счастью — тогда лишь от них будет зависеть всё дальнейшее. Можно будет вернуться в домик, повесить глупые шторы на окна, купить лютню или арфу, ежедневно подкладывать яблоки в миску; можно будет жить… по-людски. До той поры им не оставалось ничего, кроме как обессиленно упасть друг рядом с другом, смотреть в потолок и молчать. Столько всего нужно было сказать, столько почувствовать, что они решили оставить длинные беседы на потом. Любые слова были бестолковым, пустым сотрясением воздуха. Измученные, они лишь тяжело дышали. И не могли поверить, что ради них время могло остановиться. Впереди не было никаких опасностей, лишь мир, любовь и благополучие. Но это было неправдой, серой дымкой счастья, застилавшей глаза, и они оба знали об этом. — Что ты планируешь делать теперь? — спросила Грета, повернув к нему лицо. Сон, казалось, к ней не шёл, как бы она ни пыталась, поэтому Грета решила развлечь и себя, и капитана, так же не спавшего, разговором. Но он молчал несколько секунд, просто глядя на её лицо вблизи. Глаза, всегда казавшиеся прозрачными, в темноте стали совершенно чёрными, словно ядрышки сыпучего перца, и её яркие волосы потускнели, став похожими на грязный снег. — Что делать? Почём мне знать. Сама понимаешь, надо Бруму защищать и всё такое… — Я не это имею в виду. — Она приподнялась, опершись на локоть, и провела ладонью по его щеке. — Ты же знаешь, о чём я говорю. Мне бы не хотелось потерять тебя вот так, просто, по какой бы то ни было причине… Надеюсь, теперь ты уверен, что… — Кончики её пальцев вдруг прикоснулись к так и не зажившим шрамам, и Бурд тихо зашипел. Грета лишь усмехнулась. — Они тебе идут. Раньше ты был простым капитаном стражи, не совсем уверенным в себе, а теперь — пожалуйста… то ли везение, то ли смелость подарили тебе меня — и эти шрамы. Такие бывают только у настоящих героев, ты должен ими гордиться. — Ещё везение подарило мне войну на старости лет. А ведь мог умереть, так и не поучаствовав в настоящем сражении. Она ласково поцеловала его в лоб. — Никакой ты ещё не старый. И ещё многое успеешь. Капитан отвернулся, и её рука соскользнула с его щеки на плечо. И там она продолжала водить ладонью, словно пытаясь успокоить его, словно ей нравилась его кожа. А он злился на себя за то, что не хочет говорить об этом, что ему страшно хочется повернуться и сказать, что он здесь ничего не решает. Что он хочет заставить её остаться рядом с ним, и что он сделает для этого всё что угодно, даже если она воспротивится… Ведь она как-то сказала ему, что нерешительные мужчины никогда не становятся капитанами. Он должен быть решительным, честным… Её рука остановилась, а голова легла ему на грудь. Не будет он сегодня ни решительным, ни честным, он не может позволить себе решать за неё. Грета слушала его сердце и молчала, закрыв глаза. Быть может, вовсе и не стоило ничего ей говорить? Ведь она так мирно устроилась, и так согревало прикосновение её ладони. Бурд, уверенный, что она уже спит, запустил пальцы в её волосы, расправил их и отвёл назад. Её волосы стали жёсткими, и всё же, это доставляло ему удовольствие. Ни у одной другой эльфийки не было таких волос, потому что они не сражались и не подставляли свои изящные тела под стрелы, даже если и были к этому кое-как приспособлены. Они были не такими, как Грета, и всё у них было иначе. Не было таких, как Грета, и все, кого он любил до неё, никогда не смогли бы с ней сравниться. — Я просто надеюсь, что ты ко мне вернёшься, — прошептал он, надеясь не разбудить её. — Я же знаю, что не могу тебя удержать. Грета ничего не отвечала. Не слышала ли она его, или решила промолчать, зная, что ничего хорошего ответить не сможет, Бурд не представлял, и, всё же, успокоился, думая о том, что сейчас им не придётся говорить об этом. Быть может, не придётся вовсе — он повторил себе, что завтра они оба могут умереть… но это было завтра, а до того времени была целая ночь. И он не хотел засыпать, продолжая смотреть за окно и гладить её волосы. Ему было очень тепло. Перекошенный месяц светил на несколько розовых склянок на столике, а снежинки, как и прежде, сыпались медленно и спокойно. Ничего не волновало их, ничего не тревожило. Даже ветер, обычно буйный, молчал. Как бы ни силился капитан оставаться бодрым, наслаждаться, пока есть возможность, сон всё-таки сморил его, и ночь — неимоверно тихая, неимоверно белая — прошла быстро, так, словно никогда её и не было.