Не с тобой

Ким в очередной раз передвинула давно пустую кофейную чашку, повозила пальцем по матово поблескивающей белоснежной поверхности стола и, вздохнув, перевела взгляд на часы над входом в бар. Без четверти час. Она сидит здесь почти полтора часа, с каждой минутой все больше убеждаясь, что сидит зря. Впрочем, сетовать-то особо не на что. Вчера ей ясно дали понять, что в предложенной ею встрече не заинтересованы, и слушать ее, а уж тем более что-либо обсуждать не желают, так что сидит она здесь исключительно из собственного упрямства. Это упрямство и заставило ее в ответ на вежливое, но категоричное «нет» не менее вежливо сообщить, что каким бы ни было решение собеседницы, она будет ждать ее с одиннадцати тридцати в лобби-баре отеля «Авалон». — Боюсь, она не придет, — устало сказала Клодин, когда диктовала номер своей несостоявшейся невестки. — Эли делает все, чтобы вычеркнуть Колина из своей жизни. Не думаю, что у тебя что-то получится. — Я все-таки попробую, — ответила Ким. Попробовала. Результат — три чашки кофе, от которого уже тошнило, изученный до последней буквы, включая рекламу, журнал и бессчетное количество звонков Миранде, няне Джимми, на которые та отвечала неизменным «все замечательно». Ким снова покосилась на часы. Хорошо, пусть будет пятнадцать минут. Еще пятнадцать минут. Для ровного счета. Совершенно понятно, что это лишено всякого смысла, но хотя бы придаст некую завершенность ее бесплодному ожиданию. Так, по крайней мере, Ким казалось. В бар вошло сразу несколько посетителей. Трое мужчин, оживленно переговариваясь по-испански, расположились за свободным столиком у окна. А вот женщина неуверенно остановилась у входа, оглядывая зал. Ким вдруг напряженно выпрямилась, взглядом криминалиста соотнося словесный портрет подруги Колина, полученный от Клодин, с внешностью посетительницы. Завершать анализ не потребовалось: Ким поняла, что ее узнали. Девушка решительно приблизилась, остановилась возле столика. — Привет, — произнесла она с хорошо ощутимым ирландским акцентом. — Полагаю, вы меня ждете. Я Алиса. — Ким, — Ким жестом предложила сесть и, поколебавшись, добавила: — Спасибо, что пришли. Элис опустилась на стул напротив, никак не прокомментировав свою задержку. Некоторое время они молчали. Отбросив условности, Ким откровенно рассматривала свою визави, чувствуя, что и ее изучают столь же пристально. Она и сама не знала, кого ожидала увидеть. По скупым фразам, оброненным Колином, ей представлялась некая сногсшибательная роковая красавица, пленявшая мужчин одним взглядом. На деле же все оказалось по-другому. Никакой роковой красоткой Элис не была. Обыкновенная, на первый взгляд, молодая женщина с ясными серыми глазами, блестящей копной волос и женственной фигурой, бесконечно далекая от усредненного шаблонного идеала голливудской красоты. Но длинные тонкие пальцы, узкие запястья и лодыжки, но идеальные линии носа и подбородка, но высокие скулы и четко очерченные, не нуждающиеся в косметике губы — в девушке чувствовалась отшлифованная поколениями порода. — Вы хотели поговорить, — наконец произнесла Элис. — О чем же? — Я думаю, вы и сами догадываетесь. Полагаю, у нас есть общая тема для разговора. — Возможно, — согласилась гостья. — Однако я не горю желанием обсуждать эту тему. Просто не вижу смысла. — Тем не менее вы пришли, — Ким смотрела девушке прямо в глаза. — Долго колебались, не могли решиться, наверняка боролись с собой, но все-таки пришли. — И до сих пор считаю, что совершаю ошибку,  — пробормотала Элис, отворачиваясь к окну. — Действительно, о чем нам говорить? Вы ждете, что я пожелаю вам с Колином счастья? Или может вы желаете пригласить меня на свадьбу? Это теперь так принято — просить благословения бывшей? Ким изумленно смотрела на нее. — Какую свадьбу? — пролепетала она. — Понимаю, — кивнула головой Элис, — и в самом деле, к чему эти формальности? — Погодите, — растерянно перебила ее Ким. — Вы что же считаете, что между мной и Колином есть какие-то м-м-м … отношения? Собеседница взглянула на нее с отстраненной неприязнью. — Ну, зачем? . Зачем вы пытаетесь отрицать очевидное? Какой в этом смысл? Я ведь совершенно не собираюсь отнимать у вашего ребенка отца, а у вас — мужчину, — поморщилась она словно от зубной боли. — Вы можете быть абсолютно спокойны. — Кто ввел вас в это заблуждение? — тихо спросила Ким. — Какое заблуждение? — так же тихо сказала Элис. — Весь интернет завален фотографиями вашей счастливой семьи, их разве что слепой не видел. А я не слепая. К сожалению. — И на основании каких-то фотографий вы сделали такие далекоидущие выводы? — Не каких-то, а весьма красноречивых фотографий! Знаете ли, их содержание сложно было истолковать превратно. У Ким голова шла кругом. Она долгое время жила в роли невольной разлучницы и, настаивая на встрече, желала внести хоть какую-то ясность в обстоятельства, предшествовавшие появлению на свет Джимми. Что поделаешь, ею руководил не столько порыв реабилитировать Колина, сколько желание хотя бы частично снять груз вины со своей совести. Но она даже не предполагала, что проблема лежала совсем в другой плоскости. Никаких фотографий Ким не видела. С рождением ребенка она выпала из светской жизни, совершенно утратив к ней интерес. В интернете посещала только медицинские сайты и мамочкины форумы, общаясь преимущественно с мамами таких же малышей с особенностями. Да и журналы покупала исключительно соответствующей тематики. И вот теперь выясняется, что у них с Колином не просто близкие отношения, а едва ли не семья! Интересно, сам семьянин в курсе? — Я не знаю, зачем пришла, — Элис начала подниматься, но Ким схватила ее за руку. — Сядьте, прошу вас, — твердо произнесла она. — Раз уж вы пришли, выслушайте меня. Она помолчала, собираясь с мыслями. — Мне тридцать четыре года, — начала Ким. — Три года назад мне поставили диагноз преждевременное угасание функции яичников. Это… — Не надо мне объяснять, что это значит, — перебила ее Элис. Ким кивнула. — Я лечилась. Долго. Сильнейшие гормоны и прочие прелести. Но врачи говорили, что чудо вряд ли произойдет. А оно вдруг произошло. После одного-единственного раза, после случайной, ничего не значащей для обоих ночи. — Ничего не значащей? — холодно переспросила Элис. Ким покусала нижнюю губу. — Я далеко не образец нравственности, — усмехнулась она, глядя в застывшее лицо собеседницы. — А Колин очень привлекательный мужчина. Пляжная вечеринка. Много алкоголя. Ну, и как следствие… — Ким пожала плечами. — Можно сказать, это я соблазнила его. — Разумеется, — съязвила Элис, — а он сопротивлялся изо всех сил! Или, простите, вы воспользовались его беспомощностью, взяли его силой? Было видно, что каждое злое слово все еще причиняет ей боль, и что она уже сильно жалеет о своем появлении здесь. — Не понимаю, зачем вы его выгораживаете? Для чего вам рядить его в белые одежды? — спросила Алиса. — Вам то какой с этого прок? — Даже не пытаюсь. Просто хочу, чтобы вы поняли, что ситуация, в которой мы все трое оказались, совсем не так однозначна, как кажется на первый взгляд. Он оступился. Я со своей стороны подтолкнула его к этому. И так случилось, что наша мимолетная… встреча получила вполне материальное продолжение. Я думаю, теперь вы понимаете, что я не могла избавиться от ребенка. Не могла и не хотела. Для меня это был шанс. Возможно, первый и последний в жизни. И я им воспользовалась. Наверное, нечестно и эгоистично. Наверное, думая только о себе. А Колин… Он оказался заложником ситуации. И в свою очередь поступил так, как подсказывала ему его совесть. — Поздравляю! — тонкие брови саркастически изогнулись. — Безумно рада за вас. Желаю вам семейного благополучия и процветания. Можно я уже пойду? — Вы не поняли, — покачала головой Ким, никак не реагируя на сарказм. — Колин признал Джимми, дал ему свою фамилию, хотя мне и в голову не приходило претендовать на что-то подобное. Он всячески заботится о ребенке, и за это я ему благодарна, ведь… — она запнулась, — ведь Джимми нуждается в заботе больше, чем остальные дети. И это единственное, что связывает нас с Колином. Никаких иных отношений между нами нет. Не было. И не может быть, — проговорила она, расставляя весомые точки. — Это невозможно уже хотя бы потому, что ему нужна только одна женщина. И это не я. Элис молчала, глядя в сторону. За соседним столиком шумно переговаривалась испаноязычная компания, а Ким думала о том, что никогда еще не оставляла Джимми так надолго и боролась с желанием в очередной раз набрать номер Миранды. — Я вам не верю, — тихо проговорила Элис.– Я не понимаю, какую цель вы преследуете, зачем пытаетесь обелить его. Но я вам не верю. «Поверишь, дорогая! — подумала Ким, глядя в широко раскрытые глаза. — Уже сейчас готова поверить, всей душой этого хочешь, только боишься. Боишься признать, что все это время была слепой непримиримой дурочкой. Ах, если бы у меня был хотя бы маленький шанс, самый крохотный, самый ничтожный… Шанс, что он будет не просто с Джимми, а со мной… Я бы сейчас здесь не сидела!» — А какой смысл мне лгать? — задумчиво проговорила Ким. — Это по меньшей мере нелогично. — Я не знаю, — покачала головой Элис. Она нервно сцепила пальцы, сжала их так крепко, что побелели суставы. И, глядя на эти пальцы, Ким произнесла: — Вы можете отрицать, сомневаться или не верить, но я все же скажу. Надеюсь, вы меня услышите. Мне еще никогда не доводилось видеть, чтобы мужчина был настолько одержим женщиной. Это похоже на хроническую болезнь, тяжелую, затяжную. И абсолютно неизлечимую, потому что он болен вами. — Прекратите! — едва слышно проговорила Элис. — Я не хочу больше ничего слышать! Ким пожала плечами. — Собственно, все что хотела, я вам сказала. Я надеюсь, вы не станете рассматривать это как попытку раскрыть вам глаза или наставить на путь истинный. Мною скорее двигали более приземленные и эгоистичные мотивы, — она невесело улыбнулась и через секунду снова стала серьезной. — Просто… Знаете, Элис, все мы совершаем ошибки. Такова жизнь. Но в наших силах не позволить уже совершенной ошибке перерасти в фатальную, способную эту жизнь окончательно поломать. — Поздно, — собеседница отвела взгляд. — Слишком поздно. — Никогда не бывает слишком поздно, — покачала головой Ким. — Поверьте, я знаю. Она смахнула в сумку телефон и поднялась. — Сожалею, но мне пора, — и после едва заметной паузы добавила: —Спасибо, что согласились встретиться со мной. Кивнув, Ким развернулась и пошла к выходу из бара, оставив за спиной оцепеневшую женщину.

***

В больнице с ним приключилось то, чего он больше всего боялся: у него внезапно обнаружилась бездна свободного времени. Просто прорва резиново тянущегося, ничем не заполненного времени. И он заполнял его единственно доступным ему видом досуга — собственными мыслями. Эти самые мысли вгоняли его в такую черную меланхолию, что порой он всерьез задумывался: а не открыть ли окно и не шагнуть ли на волю? Правда, здравомыслие всякий раз подсказывало, что осуществить это, находясь в палате на третьем этаже, куда его перевели из бокса интенсивной терапии, несколько проблематично. Сей демарш почти гарантированно закончился бы в травматологии, откуда прямой путь в психиатрию. Добавить к своему состоянию алкоголика и наркомана еще и статус психа он был пока не готов. Особенно тяжело было ночью. Днем он ухитрялся как-то отвлекаться, таскался на процедуры, на ежедневные сеансы у психотерапевта, даже один раз, спрятав разбитую физиономию под непроницаемыми очками и глубоко натянув капюшон толстовки, спустился в больничный парк, откуда быстро ретировался, поняв, что маскировка не удалась. А ночью он оставался со своими мыслями один на один и всякий раз проигрывал в неравной борьбе. Порой, который час лежа без сна, он начинал сомневаться, в самом ли деле все выглядело так, как он истолковал. А вдруг он уже тогда был под кайфом, и его воспаленный разум принял вполне невинную картину за нечто иное? В самом деле, не мог же его близкий друг и его девушка… Мгновения сладостного самообмана были быстротечны. Отрезвление наступало почти сразу и всякий раз было подобно ударной волне от взрыва. Сбивало с ног, оглушало, выворачивало наизнанку тупой болью. К душевной боли привыкнуть он не мог. Что ж, достойное наказание ему за самонадеянность. Женщина, которую он любил, которая всегда принадлежала только ему, отдала себя другому. Признайся, такой вариант тебе даже в голову не приходил? Ты готов был ревновать к некоему абстрактному сопернику, не особо веря в его существование, но не мог предположить, что этим соперником станет друг. Он всегда нравился ей, этот обаятельный голубоглазый красавчик. Колин знал это, но, пренебрегая бесценным даром верности сам, он был абсолютно уверен в Алисе, видя в ее симпатии лишь интерес к личности Джареда. Теперь он ужасался собственной слепоте. Теперь ему казалось, что все было очевидно едва ли не с самой первой встречи. Теперь он был уверен, что она смотрела на Джея совсем не так, как на других знакомых мужчин, совсем не так улыбалась ему, сам звук ее голоса менялся, когда она обращалась к нему. А Марокко! Тогда в день ее приезда, проснувшись и не увидев ее, он вышел на балкон и обнаружил их обоих на территории Джея. Они сидели рядом, очень близко друг к другу, и она смеялась, откровенно наслаждаясь обществом его приятеля. Тогда что-то шевельнулось в нем, не ревность, нет, скорее чувство владельца, на собственность которого посягнули, но он сразу же беспечно позабыл об этом, едва лишь ощутил на руках ее упругую покорную тяжесть. Каким же идиотом он был! Все вставало на свои места. Этот концерт, на который она полетела накануне Рождества. Ведь Джаред тоже говорил о выступлении своей группы в Лондоне, но он просто не обратил на его слова внимания. А ее неожиданное решение встретить Новый год в Европе. Тогда у них все и случилось? Или случилось гораздо раньше, а он попросту не замечал гордых раскидистых рогов, объясняя трещавшую голову привычным похмельем. Колин рычал в бессильной злобе, вгрызаясь зубами в безвинную подушку. Предала. Изменила. Задыхаясь от желания, раскрыла объятия другому. О, она умела наслаждаться, он сам научил ее этому. И его чертовски заводила мысль о том, что лишь он один знает, какая пылкая натура скрывается под ее сдержанным и холодным обликом русской Снегурочки. Теперь выяснилось, что не один. Слепая ярость подрывала его с постели. Мысли о Джареде рождали лишь одно желание — убить. Он метался по просторной палате, в темноте натыкаясь на малочисленную мебель, и представлял, как его кулак обрушивается на скулу, как с хрустом ломается тонкий нос, как трещит, прощаясь с зубами, челюсть, как теплая кровь заливает красивое лицо. Эта картина странным образом отрезвляла его. Было. Уже было. Легче не стало. В тупом опустошении он съезжал по стене, запрокидывал голову. Отчего-то вспоминались слова Алекс, которые она бросила ему в Лондоне: «Падать тебе некуда, ты и так в самом низу». Тогда он был уверен, что и терять ему уже нечего. Как же он ошибался! Он был настоящим богачом. Ведь тогда в нем жила уверенность, что его любят, любят несмотря ни на что, и это давало надежду, что со временем все можно будет исправить. Все вернется. Все наладится. И пусть не сейчас, пусть не так скоро, но они будут вместе. Теперь эта надежда его покинула. Пожалуй, впервые за время, прошедшее после их расставания, он с отчетливой ясностью понял — поздно. Слишком поздно. Ничего не будет. Уже не будет. Ни сейчас, ни потом. Он потерял ее. Она. Его. Разлюбила.