Правила игры

Жизнь утекала из тела Прайда. Все собранные души отказывались повиноваться, а виновник всего этого — Кимбли растворился среди безликого хоровода, на прощение издевательски махнув шляпой. И… это конец? — Селиииииим! Когда внутрь мира душ, казалось бы должного принадлежать только Брэдли, прорвался Элрик, гомункул уже почти не удивился. — Ты преобразовал своё тело в философский камень, чтобы проникнуть сюда… — ухмыльнулся Прайд, когда рука, схватившая его за лицо, сжалась. — Я поймал тебя! Ты мой! — Эдвард не собирался подтверждать его догадку. Неожиданно и совсем не вовремя на гомункула нахлынули воспоминания. Приёмная мать, отец-фюрер… который на самом деле сам годился Селиму в дети. Семья… — Прекрати это! — вырвался у Прайда вопль отчаяния, — Прекрати! Пожалуйста, нееееет! Последнее отчаянное усилие — и сотни душ, поглощенных гомункулом, навеки потерявших себя в философском камне, наконец повиновались. Их чувства, желания, увлечения, цели были собраны Брэдли для одного рывка, вырвавшегося с криком. — Я хочу жить! — рука гомункула впечаталась Эдварду в живот, но по телу уже плясали жадные синие молнии, уничтожающие саму его суть, — Я… хочу… жить… — вихрь теней отбросил алхимика на десяток метров, вот только они уже оплывали, сливались с обычными тенями, исчезали. Философский камень запульсировал, обжигая внутренности. — Жить… — в последний раз прошептали рассыпающиеся губы. Тело утонуло в сине-алой вспышке. Когда Элрик кашляя поднялся, схватившись за живот, то не увидел ничего, кроме абсолютно пустого зала. Прайд, которого Эдвард звал Селимом Брэдли, бесследно исчез.

***

Небо. Вот первое, что увидел гомункул, когда открыл глаза. Небо было ярко-голубым, с лениво плывущими по нему облаками — такое редко можно было увидеть в Аместрисе. — Я жив… — тихо выдохнул Прайд, вытянув над собой руки. Тело было как новое, а сила била через край, наполняя каждую клетку. Но не это было сейчас главным, ведь… — Я жив… — повторил гомункул, приподнялся, опершись на локти, и завертел головой. Он лежал на поляне, окруженный шелестящей травой. Одна травинка пощекотала нос, и гомункул звонко чихнул и потер лицо рукой, продолжая озираться. Пролегающая буквально в паре метров от Прайда еле заметная тропка уводила в светлый лес, сейчас наполненный птичьим щебетом, а вела она к… Гомункул судорожно вздохнул, увидев громаду обелиска, каменной иглой ввинчивающуюся вверх по крайней мере на десяток метров. На отполированной, ярко блестящей поверхности выделялись символы, абсолютно незнакомые Селиму. Хотя нет — знакомые символы были — цифры от одного до десяти, стоящие в начале каждой строки. Машинально поднимаясь на ноги, Прайд заметил, что громадина словно давит на него, вызывает желание склониться перед ней… перед величием. Да, именно перед величием. У него, трехсотлетнего гомункула, видевшего очень многое! Стиснув зубы, прищурившись и напоследок мазнув по округе внимательным взглядом, ощущая всё возрастающее давление со стороны обелиска, Прайд развернулся и зашагал по тропинке прочь, совершенно не обращая внимания на пение птиц и прекрасный летний день вокруг. «Прочь! Быстрее!» — твердили ему все инстинкты, а своим инстинктам гомункул доверял. То и дело спотыкаясь он удалялся от поляны всё быстрее, расчищая себе путь тенями и выбросив из головы все вопросы, в конце-концов перейдя на бег.

***

Стоящая около обелиска высокая фигура довольно кивнула. Воздух, до этого скрывавший говорящего, сливавшийся с ним, заколебался, открывая миру молодого на вид темноволосого мужчину с тонкими чертами лица, одетого, — явно не по погоде, — в несколько старомодный классический костюм багрового цвета. В петлицу пиджака была аккуратно просунута алая роза. Мужчина победно улыбнулся, но тут же схватился за грудь. По его лицу градом катился пот, а давление, которое не так давно ощущал Прайд, всё нарастало. — Наслаждайся, Тет. Если ты думаешь, что никто кроме тебя не сможет призвать сюда иномирца и никто не осмелится поломать твои игры, то ошибаешься. Ха-ха-ха… Кха! — после последней фразы мужчины сгусток крови вылетел из его рта, упав на траву. Но тот, пошатываясь, ещё несколько секунд стоял, подняв голову к небу и тщетно ожидая ответа, прежде чем просто растаять в воздухе.