Soulmate Drabbles

Соулмейт AU, где ты не знаешь свою вторую половинку, пока не услышишь, как она произносит твоё имя. (п/а: Или скорее получилось «не знаешь её, пока не скажешь её имя») — Я просто говорю, — громко протестует Джирайя прямо в ухо Орочимару. — Разве ты не хочешь хотя бы немного потренироваться? Ну же, ты же не хочешь опозориться перед своей второй половинкой, правда? На виске у Цунаде начинает пульсировать жилка. Орочимару был бы удивлен, что Джирайя этого не замечает, за исключением того, что он давно перестал удивляться чему-либо, связанному с глупостью его товарища по команде. Бросив взгляд на Цунаде и на то, как её кулаки сжимаются всё сильнее и сильнее, он немного замедляет шаг, чтобы уйти с прямой линии огня. Цунаде, как известно, поднимала его и использовала как таран и раньше, и Орочимару не хочет повторять такой опыт. — Дай угадаю, — выпаливает она, и глаза Орочимару расширяются в тревоге, когда он замедляется ещё больше, потому что именно таким тоном она говорит, когда Джирайя крадётся по баням и его кости вот-вот сломаются. — Ты вызвался помочь мне потренироваться? — Ну, да! — Джирайя радостно соглашается, а Орочимару вздыхает и прижимает ладонь к глазам, удивляясь, как этот идиот умудрился дожить до двадцати. Должно быть что-то сказано в пользу идеи, что боги присматривают за пьяницами и дураками, потому что иначе Джирайя давно бы перестал дышать. Он останавливается, потому что не пройдет и тридцати секунд, как Цунаде сорвётся, и ему, скорее всего, придётся их успокаивать, иначе Сарутоби-сенсей даст им своё «Я-разочарован-в-вас-но-также-смеюсь-над-вами» лицо, а Орочимару ненавидит это. Однако за полсекунды до того, как гнев Цунаде может закипеть, раздается громкий крик «Джирайя!» с другой стороны улицы. Все трое автоматически поворачиваются, ссора забывается, и Орочимару изучает приближающегося шиноби. Знакомый, как и большинство высокопоставленных джонинов, хотя Орочимару не помнит, чтобы когда-либо говорил с ним раньше. — Сакумо, — радостно отвечает Джирайя и машет рукой. — Ты вернулся из Суны! Седовласый мужчина улыбается в ответ, переводя взгляд с Джирайи на Цунаде, а затем на Орочимару. — Все прошло хорошо, — подтверждает он. — Значит, это твоя команда? — Прекрасная Сенджу Цунаде, — предлагает Джирайя, и Цунаде смотрит на него, скрестив руки на груди. Глаза Джирайи тут же опускаются к её груди, и вена на её виске снова начинает пульсировать. На этот раз Джирайя, по-видимому, осознает опасность, в которой он находится, потому что он резко поднимает глаза и машет рукой в сторону Орочимару в быстром завершении. — И наш местный змеиный ублюдок. Дамы, это Хатаке Сакумо. Орочимару закатывает глаза, потому что Джирайя придаёт новое значение термину «ребячество», но прежде, чем он успевает поправить идиота, Сакумо одаривает его теплой улыбкой и говорит: «Ах, Джирая уже говорил обо всех вас раньше. Ты Орочимару…». Он останавливается как вкопанный, серые глаза расширяются, и Орочимару моргает. Через мгновение, когда Сакумо только и делает, что пялится на него, Орочимару слегка хмурится и наклоняет голову, потому что у него, по крайней мере, есть манеры. — Я слышал много впечатляющих вещей, Сакумо… Это всё равно что окунуться в холодную воду, как удар молнии, как искра, вспыхнувшая в труте и поджигающая целый лес. Слова застревают в горле Орочимару, не давая ему расслабиться, и он делает шаг назад в немом изумлении. В тот же момент Сакумо делает шаг вперёд, поднимая руки, чтобы поймать Орочимару, даже когда он отстраняется, и этого почти достаточно, чтобы полностью остановить дыхание Орочимару. Он игнорирует внезапный полный надежды вопрос Цунаде, обиженный визг Джирайи и тянется назад. Схватив лицо Сакумо ладонями, он прижимается к нему всем телом, в груди его поднимается лёгкая алчность, и впервые в жизни кто-то, кроме его семьи и команды, не отстраняется от него. Вместо этого Сакумо обхватывает его обеими руками за талию с глубоким, радостным смехом, сбивает Орочимару с ног и раскручивает его. — Сакумо, — шепчет Орочимару ему в волосы, когда они замедляются. Сакумо не отпускает его, только крепче прижимает к себе, дышит на его кожу, когда имя посылает ещё один шепот осознания, раскалывающийся в разуме Орочимару. — Орочимару, — отвечает мужчина, и его голос звучит почти благоговейно. Он немного смеётся, прижимая их щеки друг к другу, и Орочимару нравится это чувство, близость, но он хочет большего. Он наклоняет голову, чуть откидывается назад и наклоняет их рты друг к другу. Без малейшего колебания Сакумо целует его в ответ, тепло и страстно, всё ещё держа Орочимару так, словно никогда не собирается отпускать его. — Да ладно вам! — Джирайя протестует у них за спиной, как всегда слишком громко и без малейшей доли светской любезности. Даже Орочимару это удаётся лучше, чем ему. — Прямо посреди улицы? Эй, да ладно! Вокруг невинные глаза. И… лучше бы это был не язык, который ты только что в него засунул, тэмэ, о мой бог… Закатив глаза, Орочимару прерывает поцелуй ровно настолько, чтобы заговорить, хотя он не отводит взгляда от смеющихся глаз Сакумо, когда говорит: «Цунаде, ты помнишь, когда потеряла свой любимый комплект нижнего белья?» Он практически чувствует, как Джирайя начинает потеть и пятиться назад. — Ах, да, упс, кажется, у меня есть кое-что действительно важное, что я забыл сделать на другом конце страны… Не упустив намёка, Цунаде тут же набрасывается на него, ярость обрушивается, как лавина с горной вершины, и с удвоенной разрушительной силой. — Что?! Это был ты, проклятый извращенец?! Джирайя в ужасе вскрикивает и бросается наутёк. С рычанием львицы, идущей по следу раненой газели, Цунаде бросается за ним, и Орочимару победоносно ухмыляется. Слишком, слишком легко, правда. — Ты просто чудо, — смеётся Сакумо. — Я стараюсь, — без тени скромности отвечает Орочимару. Он проводит кончиками пальцев по скуле Сакумо, скользит ими по его густым волосам. — И ты великолепен в этом. — Я великолепен во многих вещах, — в ухмылке старшего мужчины есть лишь намёк на острые, как у волка, зубы, и его руки сжимаются под бедрами Орочимару. — Хочешь узнать больше? Орочимару смеётся низким горловым смехом и наклоняется, чтобы поцеловать его снова. — Я всегда был поклонником новых открытий, — соглашается он.