… правда есть ценное зерно, ложь же — ни на что не годные плевелы.
Ночь прошла очень быстро, что, объективно говоря, было типичным для Каэр Морхена. Дело близилось к поздней осени, погода и уличный пейзаж были соответствующими. Облезлые деревья, пожелтевшая листва и лёгкий, морозный ветерок. Стены крепости еще имели возможность согревать своих обитателей в этот осенний период, в отличие от зимнего, во время которого полыхающие ярким пламенем камины и тысячи тёплых волчьих шкур всё равно не спасали. «Зима уже совсем близко», — подумал младший из ведьмаков, выйдя на небольшой каменный балкон. Ламберт был самым мерзлявым из всех обитателей Каэр Морхена. Даже старик Весемир был полностью приспособлен к холоду, хотя, казалось бы, ведьмак был стар, да и здоровье было не то. Ламберту часто припоминали, как в одну из зим он просидел всю ночь возле огня, закутавшись в шубу, матерясь и дрожа при этом. Сегодня для выхода на утренний морозец была особая причина. В прошлом письме Матильда указала, что именно сегодня ему принесет письмо ворон. Почему ворон? Матильда нашла этот способ самым верным и удобным, потому как не в каждом месте, а уж тем более посреди переезда от одного городка в другой, можно найти гонца. Да и какой дурак попрётся в самую глушь Каэдвена, рискуя заблудиться или ещё хуже — стать поздним ужином для стаи волков? Изначально они пользовались заговорёнными предметами, чары на которые щедро наложила Кейра. К сожалению, эти предметы, будь то колечко, кулон или ещё невесть что, легко было потерять во время боя. Так его уже не маленькая девочка давала понять Ламберту, что с ней всё в порядке на охоте. Хоть за Матильдой и присматривал Лето, Ламберт волновался, потому как Лето из Гулеты он особо не доверял. С самого момента отбытия Тиль в замке стало непривычно тихо. Честно говоря, ведьмаки даже растерялись. За все эти годы они привыкли к определённому укладу, а также к тому, что вся их жизнь, или, по крайней мере, добрая её часть, стала вращаться вокруг их новой ученицы. Ламберт даже не удивился, когда увидел в библиотеке спящего в кресле Весемира, хоть и оного там быть не должно. Мастер-ведьмак заснул с учебником в руках, содержимое которого он знал наизусть. Комнату Матильды Эскель собственноручно запер, чтобы та ожидала свою владелицу на зимовку. Не так давно в крепость заглядывала Йеннифер из Венгерберга. На кой чёрт, Ламберт так и не понял. Она не крушила и без того скудную мебель ведьмаков, и этого было достаточно. Побыв здесь пару дней, она уехала не попрощавшись. Молодой императрице Нильфгарда внимание пытливой чародейки необходимо больше, чем четверым взрослым ведьмакам. Сильный ветер выдернул Ламберта из воспоминаний. Поёжившись, мужчина посильнее укутался в меховой плащ и посмотрел вдаль. Пару мгновений спустя он увидел подлетающую к нему массивную черную птицу. Грозно каркнув, она аккуратно приземлилась на край каменного балкона. Ламберт, едва заметив небольшое пожелтевшее письмо, сразу же потянул к нему руку, а затем цыкнул от удара массивным клювом по руке. — Мерзкая пташка, — Ламберт посмотрел на птицу с прищуром, на что ворон возмущенно крикнул, идя в наступление. — Но умная, — закончил Ламберт, с настороженностью забрав конверт. С нетерпением развязав белую бечёвку, Ламберт раскрыл письмо. В нос ведьмака тут же ударил стойкий медный запах. Он почувствовал, как его сердце забилось быстрее, не то от беспокойства, не то от радости. Сев на край балкона, он ещё раз обнюхал письмо. Этот запах он узнает сразу, и не нужно обладать сверхчеловеческими рефлексами, чтобы угадать в сладко-горьком, медном и резком аромате запах крови. Он чуть вышел на свет и присмотрелся. Почерк был рваным, размашистым, кривым. Будто мысли пишущего работали во сто раз быстрее, чем рука. «Здравствуй Ламберт! Как вы там? Перейду сразу к делу. Ты, наверно, хочешь узнать, приеду ли я на зимовку? Отвечу прямо, но не без скорби — нет. Почему? Да потому что это, по крайней мере, в данное время, процесс бессмысленный и беспощадный. Мы с Лето уже как два месяца работаем в Ковире и Повиссе. Думаем остаться до теплоты. Тут хоть и зима уже, однако от монстров отбоя нет. Хотя, дело, наверно, не в чудищах вовсе, а в плате за этих самых чудищ. Знаешь, за убийство утопцев в том же Оксенфурте дают всего тридцать флоренов, и то если сторгуешься, в то время, как в Лан Эксетере дают уже шестьдесят за голову. Лето предлагает подзаработать тут деньжат и отправиться на отдых в «край вина, турниров, вшивых рыцарей да разгульных девок». Я очень хотела на Скеллиге, но Лето против. Устал, старикашка. Ты выпытывал в прошлом письме о моём здоровье. Отвечу, что переживать не стоит, потому как лысая голова в случае непредвиденных ранений очень хорошо за мной ухаживает. Я охочусь на мелких чудовищ, которые докучают селянам. Утопцы, накеры, гули, туманники да гнильцы. Переживать не стоит, тем более, что мои острые мечи для убийства монстров всегда со мной. Да и Мойра везёт со скоростью ветра. Недавно охотилась на накеров, и один из воинов слишком прытко накинулся на меня, и я не успела отреагировать. Теперь на моём лице красуется шрам, аккурат от середины нижней челюсти и до уха. Он не такой глубокий и уродливый, как у Эскеля, но всё же. Засим кончаю, хоть числа не знаю и календаря не имею, месяц в небе, год в книге, а день такой у меня, как и у тебя. П.С. Я знаю, что ты учуял кровь, но не переживай. Пергамент валялся рядом с требухой недавно убитых накеров. Эскелю и Весемиру привет. Геральту не передавай, в жопу его. И да, отнеси Моксу самогонки. Наверно, страдает без меня, бедненький Твоя luned*». Ведьмак провел замёрзшими кончиками пальцев по последней строке, которую написал его ребенок. Новость его опечалила. Матильда игнорировала уже третью зимовку, каждый раз прикрываясь то расстоянием, то работой. Эскель видел её в один из жарких дней лета, когда брал заказ на катакану в Новиграде. Это произошло, конечно, случайно, но он рассказал, что их девочка была в приподнятом настроении и весьма добром здравии. Они отлично провели время в одной из таверн, познакомились с Лютиком. Младший ведьмак тогда получил восторженное, полное женской радости письмо с рассказом о знакомстве с самим Юлианом Альфредом Панкрацем, виконтом де Леттенхофом, в котором отмечалось его прекрасное чувство юмора и глубоко зарытая мудрость. Ламберт тогда напрягся, потому как упаси боже, если эта девка свяжется с этим бардом. Он Геральта-то впутывал в самые неоднозначные ситуации, а о Матильде и говорить нечего. Его Беда с радостью поддержит любое начинание сиплого фазана и с огромной радостью ныряет в водоворот приключений. Хорошо лишь то, что Матильда даже не пытается встревать в государственные дела. Истинное сохранение ведьмачьего нейтралитета и отсутствие амбиций. Ламберт, улыбнувшись, закрыл письмо и, сложив его напополам, спрятал свою драгоценность в карман. — Ответ напишу завтра, — улыбнувшись грузной птице, прошептал Ламберт, — лети, отдыхай. Ворон встрепенулся и, немного потоптавшись на месте, улетел.***
«— Долго я тебя ждала, — раздался монотонный женский голос в тёмном пыльном амбаре, сквозь доски которого, проходили жалкие лучи солнца. — Подумывала, что ты не придёшь… Стройная пышногрудая блондинка нежно улыбнулась и ласково провела тонкими хрупкими пальчиками с длинными ноготками по грязному колесу телеги. — В глубине души я надеялась, что ты меня не найдёшь, — голос девушки был мягким, убаюкивающим. — Сколько за меня дают, если не секрет? Матильда поднялась с поломанной скамьи и, чуть наклонив голову вбок, прошептала: — Три тысячи всего-то… На новые доспехи хватит. — И не боишься меня? — закусив губу, прошептала девушка, скинув с себя зелёное платье одним невесомым движением, представ перед ведьмачкой абсолютно обнаженной. Матильда, не уступая своей собеседнице в лёгкости, достала из ножен, что находились за спиной, два серебряных, коротких клинка. — До усрачки боюсь, — звонко хихикнула Матильда, — но куда денешься, судьба такая стерва… На глазах Матильды в буквально одну секунду красивая, сексуальная девушка обернулась чудовищем. Лицо из персикового стало мертвецки серым, вены просвечивались сквозь тонкую кожу синим огнём, а рот, растянувшись практически до ушей, оброс острыми клыками. Конечности вытянулись, мышцы исчезли, и тело её стало похожим на скелет, обтянутый кожей, а аккуратные ногти стали чёрными когтями. От былой манящей привлекательности не осталось и следа. Она захохотала. Захохотала во всю глотку. Матильда лишь сосредоточенно наблюдала и ждала, когда мерзкий хохот перерастет в смертельный крик. Долго ждать не пришлось. Матильда с лёгкостью увернулась от крика и перешла в наступление, заведомо подвергая себя опасности. — Давай, сука, давай, — молила Тиль, подходя всё ближе и ближе, крепко держа в руках оружие. Брукса кинулась в ту же секунду, но добраться до своей жертвы не удалось, потому как, прочувствовав на себе всю мощь ведьмачьего знака, она застонала и отступила, схватившись за опалённое лицо. Матильда играла с ней. Играла без зазрения совести, отсрочивая своё же желание, неизбежную потерю. Она, смеясь в душе, отталкивала от себя издержки профессии. Как только вампирша исчезла, Матильда перекрестила на груди мечи и слегка расслабилась. Вот-вот… Чудовище появилось позади ведьмачки, и, хоть Матильда и ожидала такого исхода, на подсознательном уровне она вздрогнула. — Слишком легко, — гортанно просипел монстр, вцепившись когтями в грудную клетку Тиль. — Р-р-рах! — сквозь зубы проорала девушка, чувствуя, как когти разрывают её плоть и царапают кости. В тот же момент она почувствовала, как острая пасть впивается в её ключицу. Превозмогая острую боль, она наконец-то отняла клинки, покоившиеся на её груди, и, не скрывая, удовольствия, воткнула их между рёбер чудовища с двух сторон. Брукса завизжала, чувствуя, как по её глотке разливается горячий металл, выжигая саму жизнь, саму душу, если бы она у неё была. Она даже не обратила внимания на воткнувшиеся в неё клинки, которые Матильда использовала, скорее уж, «на всякий случай», и испытывая адскую боль, упала замертво. На последнем издыхании Матильда вернула оружие в ножны и, пройдя лишь пару шагов, прошептала: — Лето, блять. Глаза Тиль закатились и она мешком свалилась на сырой пол сарая».***
Ночь была в самом разгаре. Звёзды на небе светили очень ярко, и, если обратить внимание, можно без труда заметить прекрасные созвездия. Горящий костёр освещал стены деревьев и грел пару ведьмаков, что разбили свой лагерь далеко от густо населённой людьми деревеньки, но близко к озеру, от которого веяло холодом и в без того северном государстве. Птицы, животные, в том числе и хищники, затихли и даже не думали о том, чтобы приближаться к уставшим путникам. Они, словно осознавая свою печальную долю и риск умереть от острого меча, притаились в своих норах, с нетерпением ожидая, когда противоестественные матери-природе создания покинут их территорию. Тишину нарушали лишь периодически раздающиеся булькающие хрипы да жалобные, почти детские стоны боли. — Ты снова бредила, — тихо сказал Лето, отжимая воду с ветоши в металлический котелок, — вспоминала… Матильда повернула голову направо и сквозь едва открывшиеся глаза посмотрела на великана, чья лысая голова сверкала от света костра. Она слегка улыбнулась и, собравшись с силами, вопросительно прошептала: — Ведьмаков? Лето подобрался поближе к девушке и, задрав промокшую от крови некогда белую рубаху, аккуратно прикоснулся к покрытой холодным потом горячей коже. — Лихорадит… — констатировал Лето, — нет, не ведьмаков. Ты маму звала, — ведьмак продемонстрировал свою улыбку-оскал, — как девка сопливая. — Как я могу вспоминать то, что не помню? — слабо сказала Матильда, пытаясь бороться с трясущимися бледными, как молоко, губами. Лето лишь пожал плечами. — Слишком сильно она тебя подрала, — сменил тему ведьмак. — Больше, чем обычно. Надеюсь, эти потери окупятся… Если не помрёшь, — добавил он, сорвав без сожаления присохшую к груди повязку. — В моей крови течёт то, что отравляет их, — Тиль закашлялась, подвывая, как побитая псина. — Единственный плюс от того, что будучи мелкой пропиздёнкой, я пустила себе по венам «Чёрную кровь». Как ты поохотился? Лето, пережевав листья какого-то растения, положил их на тряпку, затем приложил к ране и с легкой иронией ответил: — Лучше чем ты. Готовься, ближе к утру будет хуже. Он убрал её седую прядь с её мокрого лба, а затем, осмотрев укус, цыкнул. — Ты опять соврала Ламберту? Уставшим, мутным взглядом Матильда дала понять, что не понимает о чём идёт речь. — Да брось! — чересчур громко сказал Лето. — Я ведь не дурак. Ты пишешь письма заранее, дня за три до отправки. Нет, не подумай, я не читал их, когда отправлял ворона… Просто, я готов поставить все свои сбережения на то, что ты слегка пиздишь. Или ты рассказываешь, что в свободное от срывания в поле васильков и купания голышом в речке, убиваешь вампиров? — Нет, — в голосе чувствовалась дикая слабость, — охочусь на утопцев, накеров и других, неопасных некрофагов, пока мой товарищ убивает больших монстров. Не рассказывай, Лето, прошу, не рассказывай никому… — прошептала она, прежде чем отключиться. Лето провел рукой по гладкой коже головы и, стыдя самого себя за сложившуюся ситуацию, поправил медальон волка, который покоился на груди девушки. Лето привык к ней. Нет, не полюбил, не привязался. Просто привык, смирился. Матильда не только словом, но и делом показала, на что она способна, тем не менее, всё еще учась, в том числе и у него. Лето чаще всего соглашался исполнить её небольшие просьбы, но эту он выполнить не мог. Не мог, потому как уже дал обещание другому человеку. Обещание не только заботиться по мере возможности, но и держать этого человека в курсе того, что происходит с Матильдой. Уйдя на свой лежак, Лето достал бумагу и принялся делать то, что делал уже три года. Ведьмак принялся писать письмо своему доброму другу, которого судьба юной ведьмачки волновала едва ли не больше всех. Об этих волнениях знал лишь Лето, да и сам Геральт.