Что за диковинная штука — жизнь! Мы норовим восстановить против себя как раз те силы рока, которые мы хотели бы задобрить. В.В. Набоков
Матильда, уставшая, словно осенний лист под ногами, безвольными движениями перебирала одежду, оставленную мужчинами. Среди ярких платьев — красных, небесно-синих, понуро-серых — она нашла рубаху и тяжёлые брюки. Брюки, явно сшитые на женщину, и, в отличие от платьев, не украшенные сверкающими нитями, стекляшками и камушками, аккурат подходили по размеру девушке. Несмотря на твёрдость материала, брючки, будто по волшебству, мягко облегали израненные ноги. Тиль кончиками пальцев ощущала зажившие красные шрамы. Один из этих шрамов она запомнила особенно. Ярко-бордовое пятно, по своей форме напоминавшее куриную лапу, оставила ей красивая, словно закат солнца в Велене, брукса. В той битве она так играючи калечила Матильду, что на секунду девушке захотелось проиграть. Проиграть чему-то красивому, что за все свои лета она встречала крайне редко. Притрагиваясь к своим отметинам, пока что немногочисленным, ей удавалось воссоздать в своей памяти каждого монстра, что оставлял на ней свои отметины. Идеально гладкий шрам на руке — это зарубка маленького шустрого накера; проткнутое плечо — коготь последнего из стаи утопцев; огромные, рваные шрамы на грудной клетке, которые, стоит отметить, ещё чесались, — это подарок от одной из самых прекрасных вампирш. Найдя среди разбросанных по кровати вещей чёрную, как ночь, рубаху с завязками на шее, девушка довольно хмыкнула. Недолго думая, она надела её на себя и, почувствовав знакомый, свежий запах, улыбнулась. Так пахло масло, память о запахе которого спряталась далеко в уголке её памяти. Она вспомнила, как, будучи едва ли не больше детёныша накера, бегала по забытой всеми богами деревушке, где всегда пахло рыбой, травой и лошадьми. Маленькая девочка с косичкой, в грязной белой рубахе до пят, сидела у деревянной избы, рядом с разросшейся яблоней, чуть дальше которой простиралась холодная река. Время было раннее, но женщины уже пару часов как выгнали коров, и каждая из них занималась хозяйственными делами. Там же, под яблоней, сидела взрослая женщина с маленьким ребёнком. Волосы женщины были чёрными, с заметной проседью, а глаза тёмными, словно кто-то при её создании пролил самые дорогие чернила, когда рисовал радужку. Женщину эту звали Ада. Каждый день, как обязательный ритуал, она стирала вещи в деревянном корыте под яблоней. С ней же, скорее мешая, чем помогая, плескалась и маленькая Матильда. В воду для полоскания простыней Ада всегда добавляла масло из вишнёвых косточек, вот отчего этот запах показался таким родным. Женщина то и дело щурилась, смотря на голубое небо, да напевала песню о каком-то вольном и гонимом народе. Тилли знала, что Ада когда-то давно помогала её отцу, одной из последних помощниц покинув её дом. — Тилли, — женщина прервалась и ласково посмотрела на девочку обсидиановыми глазами, — ну-ка посади гузно на одеяльце, не то захвораешь. Сегодня твой батенька тебя заберет. Приедет и заберёт. Матильда, прикрыв глаза от солнца, посмотрела вдаль, где увидела свой дом, окруженный высоким частоколом. Когда там ещё работала Ада, на веранде с крутой лестницей всегда пахло розами. Стоило открыть дверь, как летний ветерок приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника. Сейчас это казалось выдуманным. Настолько размыта была картина воспоминаний, оставляя более явными разве что запахи, тепло солнца и дуновения ветра. Тогда, сидя на одеяльце, маленькая Матильда даже представить не могла, что увидит свой обедневший дом в последний раз. Дитя даже представить не могло, что спустя каких-то пять лет его жизнь изменится так круто. Что обветшалое поместье она обменяет на обветшалую крепость, отца, что за пять лет умудрился опуститься ниже, чем это возможно, она поменяет на молодого ведьмака, а вместо аромата вишнёвых косточек она будет чувствовать только медный запах крови, пот лошади и мочу. Даже звук шелеста молодых деревьев и журчание реки она невольно сменила на рёв чудовищ и лёгкий свист вспоротой глотки монстра. Собравшись и завязав волосы в косу, девушка посмотрела в окно. Сегодня она твёрдо решила для себя, что хочет узнать, кем она является. В девятнадцать лет она напоминала себе дерево. Дерево хотя и стойкое, проросшее высоко, но, к сожалению, совершенно без корней.***
Путешествие было долгим. Белый Волк хотел, чтобы всё скорее закончилось. Пейзажи достаточно быстро сменяли один другой. Возможно, даже если кому-то сейчас была нужна помощь, ведьмак скакал бы дальше, не обращая внимания на мольбу страждущего. Пару раз Геральт, чтобы не загнать лошадь окончательно, останавливался в небольших трактирах. Этот случай был одним из таких. Ведьмак остановился, передал Плотву в руки мальчишки, работающего на постоялом дворе, и вошёл в маленький бревенчатый домик. Стоило белоголовому переступить порог, как на него тут же обратили внимание все присутствующие. Здороваться Геральт не стал. Он расстегнул ремешок ножен, снял с себя мечи, и сел за ближайший к выходу стол. — Чего-нибудь принести, милсдарь? — к Геральту подскочила юная девушка и, посмотрев в глаза мужчины, тут же стушевалась. — Поесть, — тихо сказал Геральт. Девушка кивнула и поспешно ретировалась. Геральт присмотрелся к присутствующим. Дальше всех от него сидели трое подвыпивших ребят, которые в данный момент, не стесняясь, приставали к другой девушке, на что та лишь смущённо хихикала. Одинокий мужчина недалеко от них, казалось, вообще не замечал ничего вокруг. Окружающих ему заменила плошка каши. Ближе к Геральту сидела странная пара. Высокий, бородатый, худощавый мужчина, одетый в чёрную рубаху с привязанной набедренной сумкой. На вид ему было хорошо за сорок. Было видно, что мужчина отродясь не держал оружия, однако сейчас он перебирал в руках небольшую цепочку, на которой висел кулончик с ярко-красным камушком. Ещё более странным было увидеть в этой деревушке его партнёршу. Молодая, цветущая, рыжеволосая девушка, которая вот-вот перешагнёт порог совершеннолетия. Она, играясь с едой, преданно смотрела на мужчину, обнажив свои белые зубки, улыбалась. Геральт вспомнил Матильду, хотя девица была совсем на неё не похожа. — Красивая, правда? — басовитый голос мужчины прервал размышления ведьмака. — Что? — Геральт угрожающе посмотрел на мужчину, не желая драться с сумасшедшим папашей. — Да ты расслабься, ведьмак, — мужчина хохотнул, — За погляд денег не берём. Я Тормунд, а это моя жена Эйла, — девушка кивнула. — Геральт, — представился ведьмак, — Так это твоя жена? Я думал… Тормунд самодовольно кивнул. — Дочь? Все так думают. Выпьешь с нами? Геральт присел к ним за стол, а Тормунд подал знак трактирщику. — Куда путь держишь, мастер ведьмак? — спросил мужчина, надевая на нос очки-половинки. — На Север, — коротко ответил Геральт. — Вы выглядите необычной парой. Как вы познакомились? — Так мы и есть необычная пара, — мужчина обнял девушку за талию и притянул поближе к себе, — Седой старик и такая огненная красавица! Я ювелирных дел мастер. Услышал в Туссенте о торговке самоцветами, пошёл к ней, хотел купить, но вышло даже лучше. Ухватил самый красивый, редкий и самый драгоценный камень из всех. Кстати говоря, Геральт, скажи мне, ты часом работу не ищешь? Мы с Эйлой направляемся на восток. На большаке много всякого случается, потому защитник нам не повредит. Я щедро заплачу, будь уверен. — Нет, не могу, Тормунд, — Геральт пожал плечами. — А зачем ты на Север направляешься, говоришь? — За женщиной, — брякнул ведьмак, — За… — он не знал, как правильнее было бы назвать Тиль, — За ученицей, — исправился он, немного замявшись, — Мы немного повздорили, когда она уезжала. Геральт вспомнил свой поступок. Совесть больно кольнула в груди. — У меня тоже были ученики, — Тормунд расплылся в широкой улыбке, — но ни за одним из них я так далеко не ездил. — Твои ученики камни обрабатывают, — ответил Геральт, — А не на монстров охотятся. — Тоже верно, — кивнул Тормунд. — А как зовут твою женщину, Геральт? — впервые подала голос Эйла, — Я хотела сказать, ученицу, — девушка прижалась поближе к мужу. — Матильда, — сухо ответил ведьмак. — Ма-тиль-да, — повторила девушка, словно пробуя имя на вкус, — Матильда и Геральт… Интересно. Эйла недолго думая запустила руку в сумку мужа. — Что ты ищешь? — поинтересовался Тормунд, с теплотой глядя на действия жены. — Ох, Тормунд, помнишь тот камень? О! — торжествующе воскликнула Эйла, — Нашла! Девушка положила на стол небольшую подвеску. В золотом кулоне, словно пленённый, находился ярко-голубой камень, с едва заметными проблесками жёлтого цвета. В камне будто соединились горящий огонь и спокойное синее море. — Мы хотели сделать кольцо, — сказал Тормунд, — Но в последнее время они плохо продаются. Возьми его, отвези на Север, к своей ученице… — И, возможно, твоя женщина тебя простит, — закончила Эйла. — Это вряд ли, — ведьмак печально ухмыльнулся. — Эй, — Эйла накрыла своей рукой руку ведьмака, — Если ты кого-то любишь, то можешь простить ему всё-всё-всё. Особенно если он просит. Женщины всегда дают второй шанс. И третий. И четвёртый. У нас в сердце всегда полно надежды. Любящая женщина, даже если не хочет, всё равно простит. Особенно если понимает, что может навсегда потерять. Геральт не знал, любит ли его Матильда до сих пор. Ведьмак боялся признаться себе в своём неравнодушии, однако он бы хотел... Хотел быть равнодушным. Будучи в крепости, он часто вспоминал её. Сначала он испытал облегчение от её отъезда, смешанное в равных пропорциях с муками совести за свой поступок. Затем его наполнило ощущение того, что что-то весомое было отнято у него. Он вспоминал её с поразительным теплом. Он представлял себе, как она изменилась и каждый раз Геральт боялся своих помыслов, потому как ведьмак чётко понимал, какими противоестественными и постыдными они были. Он особенно убеждался в ненормальности вещей, когда понимал, что о Цири он так не думал. Получившая от Геральта такую же заботу и теплоту, Цири всегда была, есть и будет его дочерью. А Матильда? Когда фантазии в голове мужчины приобретали совсем уж бедовый оборот, он посылал Матильду к чёрту, потому как по итогу всего этого девушка приносила ему только безумный стыд и пошлые терзания. — Спасибо вам, — искренне сказал ведьмак, — Мне теперь есть над чем подумать.***
Насвистывая, Матильда вошла в зал. Шаги эхом разносились по всему помещению. Огромная комната с резными колоннами, мраморным полом и исполинского размера камином, в котором только-только разгорались поленья. Всё в этой комнате так или иначе было золотого оттенка. По центру стоял длинный деревянный стол, на нём громоздились блюда, которые раньше девушка никогда не видела. У стола с каждой стороны стояло по меньшей мере двенадцать стульев с высокими спинками. Можно было бы подумать, что здесь часто принимают гостей, если бы всё в этой комнате не было вылизано и начищено до скрипа. Зал этого жилища был мало похож на обеденный зал в Каэр Морхене. Нет ни лавок, ни оружия, ни деревянных чашек. Только ажурные украшения и портреты в золотых, тяжёлых рамах. Матильда подошла к одному из портретов. С холста на нее смотрел пожилой мужчина в богатом одеянии. У него были густые брови, чёрные волосы с проседью и очень-очень колючий взгляд голубых глаз. — Это твой дедушка, — раздался голос из другого конца комнаты, — Его звали Асмунд Хоар. Он был прекрасным и умным человеком. Из любой ситуации, даже самой безвыходной, мог найти выход. Для него не существовало трудностей, однако, — женщина умолкла, — чахотке плевать на то, насколько ты умён или проворен. Матильда опустила взгляд и, не поворачиваясь, отчётливо прокомментировала: — Наверное, ему бы и в голову не пришло бросить своё дитя. — Матильда, — женщина подошла ближе, — Не заставляй меня оправдываться. Я знаю, что заслужить твоё прощение у меня шансов нет, но… — Геральт как-то сказал, что всё, что человек говорит после «но», не имеет значения. Я и не хочу слушать оправдания, — девушка резко развернулась, — Я хочу услышать историю. Только и всего. И, пожалуйста, давай всё выясним на берегу. Я не видела тебя восемнадцать лет. Я тебя вообще никогда не видела. Я не считаю тебя своей матерью, и это нормально. Мою мать зовут Кейра, а отца Ламберт. Ты никогда не станешь мне матерью, — от этих слов женщина нервно дёрнулась, — И чем раньше ты примешь данный факт, тем лучше для нас обеих. Не расстраивайся, — жёстко сказала Матильда, — Эдмира своим отцом я тоже не считаю. А теперь рассказывай, кто виноват в том, что мне приходилось просить милостыню не на сладкий рогалик, а на бутылку ржаной? Омерта шумно сглотнула. Она больше не хотела держать лицо. Уголки её губ опустились, а на глазах навернулись слёзы, отчего Тиль, даже не зная всей истории, вдруг пожалела женщину. — С твоим отцом нас познакомил твой дедушка. Он был сыном друга моего отца, и, я думаю, что всё уже заранее было обговорено. Папа скончался, за ним и мама. Я осталась одна, в большом доме, не умеющая делать абсолютно ничего. Тогда я была даже младше, чем ты сейчас… — Омерта села на стул во главе стола, и знаком пригласила Матильду, — Эдмир единственный, кто вызвался мне помочь. В скором времени мы сыграли свадьбу. Эдмир был талантливым торговцем, но никаким мужем. Хотя и любил меня. Какой-то своей любовью, полагаю… Пил он редко, но метко. Напиваясь до беспамятства, приходил домой, поколачивал. В попытках защититься, я чувствовала не столько тяжелую руку, сколько запах чужих духов и яблочной наливки, — Матильда молча слушала. — Затем родилась ты. Такая красивая, славная кроха. Я думала, что твоё рождение изменит всё, но, увы, ошиблась. Эдмир любил тебя, бесспорно. Он говорил, что на свете его радуют только три вещи, — она усмехнулась, — Вино, гвинт и ты. — Как оказалось в итоге, только вино, — оборвала Тиль. Омерта взяла со стола кубок и немного отпила. Смочив горло, она продолжила: — Я больше не могла терпеть издевательства. Однажды я собралась с духом и ушла. Эдмир тогда был в очередном загуле. Поздно ночью я закутала тебя в одеяло и отнесла Аде, сказав, что ко мне придёт мужчина. Ада лишь понимающе кивнула, сказав, что на моём месте мстила бы неверному мужу так же. Никакого мужчины, как ты понимаешь, не было. Я ушла, в чём была. Эдмир так любил тебя. Я была уверена, что, несмотря на свой нрав, он сможет о тебе позаботиться. Матильда впервые за столь продолжительную беседу заливисто засмеялась. — Даже новиградские шлюхи заботятся лучше, — отчеканила девушка. — Послушай, Омерта. Ты не сможешь исправить то, что произошло, и, признаться, я осталась здесь, только чтобы послушать тебя, — девушка оторвала ягоду винограда и закинула её в рот, — И я послушала. Если бы я не была действующим лицом, то, возможно, сказала бы, что мне жаль. И отчасти это так. — Я думала, у ведьмаков нет эмоций, — женщина улыбнулась, — Если ты испытываешь что-то — это ведь хорошо. Я не могу стать твоей матерью, но ведь другом быть могу? — Я не совсем ведьмак, — Матильда провела рукой по волосам, — но и немного не человек. Всё сложно даже для меня самой. Дружба? — девушка с сомнением покосилась на Омерту, — Я с тобой и не враждовала. — Кейра и Ламберт, о которых ты говорила, — прошептала Омерта, — Кто они? Матильда прищурилась. — Кейра — чародейка, а Ламберт — ведьмак. Именно Ламберт воспользовался Правом Неожиданности, за что я ему очень благодарна. Ладно, — девушка соскочила с места, — Мне пора. Лето наверняка меня обыскался. Работа не ждёт, а до зимы всего ничего. Матильда вышла из-за стола и резво направилась к выходу. — Тилли! — окликнула её Омерта. — Постой! Матильда обернулась и вопросительно посмотрела на мать. — Если дело в работе, я могу предложить её тебе! − Отливать золотые канделябры и ухаживать за розочками в саду — это не моё. Прости. Матильда уже практически скрылась за поворотом, как услышала слова, которые заставили её остановиться. — У меня есть работа для ведьмака…