Michelle, ma belle

Я никогда раньше не испытывала такого сильнейшего шока, как сейчас. Ужас от услышанного парализует мое тело и разум, мне не просто страшно, мне страшно до чертиков. Ощущение такое, что у меня внезапно, в одно мгновение, отняли право на счастливое будущее и нет больше никакого смысла продолжать жить. А дальше… Дальше приходит чувство скребущего душу недоверия — а вдруг врач ошибся? Ведь такое случается и довольно регулярно, правда? Затем наступает острое, яростное отрицание случившегося — нет, только не со мной! Со мной такого не могло случиться от слова «никогда»! Я, наверное, веду себя как и все нормальные люди, пребывающие в шоковом состоянии, — меня словно здесь нет. Нет в этой палате, в этом мире, в этой Вселенной. Как будто моя душа навсегда хочет покинуть мое тело или притвориться, что ничего плохого на самом деле не случилось. — Итак, она больше не сможет… не сможет иметь детей? — произносит  Майкл, задыхаясь от горя. — К сожалению, нет. Больше нет, — доктор Фрай печально качает головой. — И совершенно ничего нельзя сделать с этим? — Если бы мы могли что-то сделать, то обязательно бы сделали, можете в этом не сомневаться, мистер Джексон. Но от этого газа пока не придумали противоядия, и я не вижу смысла лгать вам и говорить, что еще есть хоть какие-то шансы. Потому что на самом деле их нет, — его слова словно тысяча ножей, которые одновременно вонзаются в мою грудь. Я смотрю на Майкла и вижу слезы в его глазах. По тем немногочисленным статьям и интервью с певцом, которые смотрела в интернете, я успела понять, насколько сильно он любит детей. И теперь, когда он знает, что я больше не смогу иметь своих…наших… Это должно быть просто убивает его. И меня тоже… — Я, пожалуй, оставлю вас двоих наедине, — печально говорит доктор Фрей и поднимается со стула. —  Полагаю, вам есть о чем поговорить. — Майкл, мне очень жаль, — я горестно шепчу, когда дверь за доктором тихо закрывается. Я не ожидала, что заплачу, но тем не менее это происходит. Слезы без остановки текут по моему лицу, и я начинаю дрожать от внутренней пустоты и холода. — Я так сильно сожалею… И тут я начинаю плакать по-настоящему, плакать навзрыд, изо всех сил. Когда кто-то плачет так сильно, что начинает саднить горло, чаще всего это происходит от сильнейшего разочарования или от горького осознания, что независимо от того, что ты можешь сделать или попытаешься сделать, ничто уже не сможет изменить ситуацию к лучшему. Это когда ты чувствуешь, что необходимо плакать только лишь для того, чтобы просто вытащить всё это из себя, снять мощнейшее давление изнутри — это и есть настоящая боль. Потому что абсолютно не важно, как сильно я стараюсь или как сильно я хочу этого — я не в силах что-либо изменить. И эта адская боль… она просто остается внутри меня, она никуда не уходит, не становится меньше или слабее. И тогда, если очень повезет, одна маленькая слеза может скатиться из глаз, вторя саднящей душе, которая не переставая плачет. Всего одна слеза, такая крошечная соленая капелька влаги, но именно она — единственное средство спасения от ужасающей внутренней боли. И хотя это всего лишь маленькая, почти невесомая слезинка, в моменты глубокого отчаяния она самая тяжелая вещь в мире. Тем не менее, и она не делает ничего, чтобы улучшить мое состояние. Эти гребаные слезы ни черта мне не помогают! Я слышу, как Майкл тоже начинает надрывно плакать, беспомощно уткнувшись лицом в свои руки. — Это не твоя вина, Мишель, — он шепчет сквозь тихие всхлипы. Майкл плачет так же безутешно, как и я. Я знаю, как сильно он хотел детей, и теперь эту светлую мечту отняли у него. Я отняла. — Моя, Майкл, — я рыдаю, кивая головой, — это только моя вина. Он застает меня врасплох, когда решительно утирает глаза от слез и заползает ко мне в постель. Он натягивает белую больничную простыню на нашу головы и крепко обнимает меня, глядя прямо в мои зареванные глаза. Майкл проводит длинными пальцами по моим волосам, утешая, и его губы трогает светлая подбадривающая улыбка. — Шшш… — он нежно целует меня в щеку. — Это не так, Мишель. Ты ничего не можешь с этим поделать, даже если бы очень сильно захотела. Это всего лишь наше с тобой невезение, вот и все. Майкл тяжело вздыхает и громко шмыгает носом. Что может быть более великим для двух любящих душ, чем чувствовать, что они соединены на всю жизнь для того, чтобы укреплять друг друга во всех трудах, поддерживать друг друга во всех печалях, служить друг другу во всех страданиях, быть несгибаемой опорой другому в безмолвные, невыразимые словами моменты? Нет ничего более великого, — вот ответ на этот вопрос. И когда я смотрю на этого прекрасного мужчину, который укачивает меня, словно безутешного маленького ребенка, я вдруг понимаю это. Сейчас Майкл как никогда напоминает мне одного из тех ангелов, которых можно увидеть на старинных картинах. Светлый ангел, утешающий смертного в беде. Майкл — мой милый кудрявый ангелочек… Внезапное грубое вторжение тревожных мыслей и воспоминаний, прерывает мои размышления об ангельской природе Майкла. — Подожди-ка минутку, — я хмурюсь, начиная что-то смутно нащупывать в своем подсознании. И вдруг воспоминания о той злополучной ночи ярким фейерверком вспыхивают у меня в голове. Удушающий запах гари заставляет меня проснуться. Я резко сажусь в кровати и начинаю громко кашлять, задыхаясь и пытаясь понять, откуда взялась эта чудовищная вонь. Когда я более или менее прихожу в себя, то сразу же смотрю на постель рядом с собой — Майкл нет. Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что его нет и в комнате. Я спускаю босые ноги на пол из темного дерева и бесшумно подкрадываюсь к двери. Пока я иду, то замечаю, что на мне надета красная рубашка Майкла, которая для меня слишком большая, из-за чего выглядит как короткое платье, падая на середину бедра. Мои легинсы тоже вернулись — Майкл, должно быть, надел на меня всю эту одежду, пока я спала, ведь я точно помню, что засыпала абсолютно голой. Снаружи дома по-прежнему темно, и лишь луна испускает зловещее, бледное свечение в черном ночном небе. Я кладу руку на золотую ручку и медленно открываю дверь. Высунув голову в коридор, я прислушиваюсь к происходящему в огромном доме. Вокруг стоит мертвая тишина. Определенно, в коридоре никого нет. Я иду на цыпочках по коридору, лунный свет Неверлэнда преследует меня по пятам. Моя тень пляшет на оштукатуренной стене, пока я продолжаю медленно продвигаться в дальний конец коридора, чтобы спуститься вниз по лестнице. Спускаясь по ступенькам, я стараюсь изо всех сил избегать тех мест, которые могут издавать скрипящие звуки. Я сама не знаю, для чего пытаюсь сохранить хрупкую тишину в доме, просто действую на уровне каких-то животных инстинктов. Как только я достигаю нижней части лестницы ужасный запах возвращается, что приводит меня к входной двери особняка. И вот тогда я понимаю, что она широко открыта, — громкие звуки стрекотания сверчков раздаются снаружи. По какой-то необъяснимой причине холод бежит по моему позвоночнику, когда я быстро подхожу к двери и закрываю ее, не забывая запереть на замок. «Боже, пожалуйста, храни нас в безопасности», — я тихо молюсь вслух, закрыв глаза и потирая лицо руками. Все вновь повторяется в моей голове. Этот тошнотворный запах гари повсюду… Должно быть это и был тот самый газ. Но каким образом опасное химическое соединение оказалось в воздухе Неверлэнда? И тут я вспоминаю, что там была женщина. В доме Майкла была женщина, но я не могу вспомнить, кто она и как выглядела, только крошечные, неясные обрывки ее образа. Я не помню, как звучал ее голос, не помню, что она говорила, но мне кажется, она мне угрожала. — Знаешь, ты действительно пугаешь меня, когда говоришь «подожди-ка минутку», а потом впадаешь в это странное «мыслящее» состояние минут на пятнадцать, — голос Майкл вплывает в мои тревожные мысли. Я смотрю на него, а он смотрит на меня, и его карие глаза ждут ответа. — Что? — это все, что я могу выдавить из себя. — Ты сказала «подожди минутку», а потом просто уставилась в пустоту… —   Майкл усмехается. — Ты странная… Он легонько щелкает меня по носу, и это заставляет меня улыбнуться. — Я просто размышляла кое-над чем… — Ну это очевидно. — И не надо смеяться надо мной… Я просто вспомнила, что до того, как та женщина напала на меня, я проснулась от ужасного запаха, — я зажимаю нос, тем самым демонстрируя, насколько запах был отвратителен. — И когда я спустилась вниз, я снова почувствовала тот же самый запах. Я думаю, что это и был химический газ. Да, это был именно он. Майкл вздыхает и еще крепче обнимает меня. — Вероятно, та самая женщина и распылила химикат в воздухе, чтобы навредить нам, или же у нее был сообщник. — Нам? — Ну она же не могла знать, что меня нет в доме, поэтому вполне логично допустить, что хотели отравить нас обоих. Я согласно киваю, прижимаясь носом к изгибу его шеи. Слезы снова начинают течь по моим щекам, и я крепко сжимаю в кулаке футболку Майкла, словно она — мой спасательный круг посреди враждебного, бушующего океана. — Ты все еще любишь меня? — тихо шепчу я, боясь даже взглянуть на него. — То, что ты больше не можешь иметь детей, не значит, что я перестал любить тебя. Я по-прежнему люблю тебя, Мишель. Люблю больше, чем самого себя. *** Две недели спустя — Нужно просто отпустить ситуацию, Мишель, нельзя зацикливаться на одном лишь негативе, ничего хорошего из этого не выйдет. Пришла пора взять себя в руки, хорошенько встряхнуться и начать двигаться дальше. Это не произойдет автоматически, никто не сделает это за тебя. Придется подняться и решительно сказать: «Мне все равно, насколько это тяжело, мне все равно, насколько я разочарована, я не позволю этому взять верх надо мной! Я продолжаю жить полноценной жизнью, и я наслаждаюсь тем, что меня окружает». У тебя разбито сердце, но ты всегда можешь усыновить ребенка… —  «моя» мама читает мне долгую, назидательную лекцию по телефону. — Я знаю, но я хотела бы иметь своих детей, — я закрываю глаза, изо всех сил стараясь, чтобы не пролилась больше ни одна слезинка из моих глаз. — И у тебя будут свои дети, если ты просто усыновишь ребенка, — продолжает настаивать женщина, и хотя я не вижу ее, я могу с уверенностью сказать, что она сильно хмурится в данный момент. — Нет, я имею в виду биологических детей… — я почти шепчу, когда вижу Майкла, входящего в гостиную в темно-синем махровом халате. Он садится рядом со мной на диван и ставит свой кофе на журнальный столик. — Доброе утро, любовь моя, — Майкл нежно шепчет на ухо, его мятное дыхание щекочет мою шею, из-за чего я издаю приглушенный вскрик. — Доброе утро, Вонючка, — я хихикаю, зажимая телефонную трубку ладонью. Я наклоняюсь чуть вперед и целую его, чем, видимо, застаю врасплох. Его глаза мгновенно расширяются, губы приоткрываются, и он целует меня в ответ, упоительно прижав свои мягкие, теплые губы к моим. Невыразимое словами чувство блаженства словно ласковый океан омывает мое тело и душу. Это так удивительно, так прекрасно, что когда наш поцелуй прерывается, я не могу и не хочу отстраняться от него, — мое лицо так близко к его, что я могу чувствовать тепло его тела, смотреть в эти невероятные карие глаза, и это все, что я могу видеть. И это все, что я хочу видеть в данный момент, если честно. Майкл сексуально прикусывает губу, прежде чем поцеловать меня снова, испуская при этом волнующий гортанный стон. — Мишель Мэрайя Лавин, чем ты там занимаешься?! Алло?! — мама недовольно кричит на другом конце телефонной линии. Майкл быстро разрывает наш поцелуй, коварно улыбаясь. — Я собираюсь пойти приготовить нам завтрак, — Майкл указывает большим пальцем в сторону кухни, все еще тихо посмеиваясь от удовольствия. Я смеюсь вместе с ним, киваю головой и произношу одними губами «Хорошо». — Прости, мам…я была…ммм… я просто залипла на фильм в телевизоре, — я пытаюсь неуклюже оправдаться перед матерью и, зажав телефонную трубку плечом, начинаю собирать волосы в небрежный высокий пучок. — Мм, конечно-конечно. А кто там у тебя сказал: «Я пойду приготовлю нам завтрак»? Ты живешь с мужчиной? И где Кимми? — она просто фонтанирует вопросами, и в этот момент я понимаю, что совсем позабыла рассказать маме о том, что переехала к Майклу. — Я больше не живу с Кимми, мама… — я застенчиво сообщаю ей, боясь того, что она скажет. — Что значит, ты больше не живешь с Кимми?! И с кем ты тогда живешь?! — Это Майкл, мама, — я почти шепчу, сгорая от стыда. Мама знает, что мы с Майклом уже какое-то время встречаемся, но она еще не знает, что я переехала к нему. — Майкл? А тебе не кажется, что ты слишком торопишься, детка? — Нет, на самом деле, всё очень мило, — я улыбаюсь самой себе, думая о своем пребывании здесь, в Неверлэнде. — А что, если вы двое не уживетесь под одной крышей? И что тогда? Что ты будешь делать, Мишель? — я слышу разочарование в голосе женщины, которая продолжает задавать мне вопросы. — Мы с Майклом словно… словно ладонь и перчатка, мам. Но если, не дай Бог, мы с ним расстанемся, я просто перееду обратно к Кимми, вот и все, — говорю я беззаботно. — Ты не можешь просто так ворваться обратно в ее квартиру, Мишель! Думаю, тебе стоит просто вернуться домой, — предлагает она. — Я бы не возражала, мам, но мы с Майклом пока не собираемся расставаться… — я говорю это тоном, не терпящим возражений. — Мм… это ты сейчас так говоришь, — сухо бормочет она. — Что? — Ничего! Наслаждайся утром, детка! Позвони мне позже! Люблю тебя, пока! — она быстро тараторит все это в трубку телефона, и прежде, чем я успеваю ей ответить, слышу щелчок на другом конце линии. — Пока… — я вздыхаю и кладу телефонную трубку обратно на рычаг. Мой взгляд падает на журнальный столик, и тут я замечаю, что Майкл оставил свою кружку с кофе. Схватив ее, я встаю с дивана и шлепаю босыми ногами по прохладному деревянному паркету в сторону двери. Задержавшись на пару секунд возле огромного зеркала, я кидаю оценивающий взгляд на свою персону: волосы небрежно подколоты, на лице ни грамма косметики, на мне пижамные штаны нежно-сиреневого цвета и белая футболка с изображением подмигивающей Минни Маус. Задорно подмигнув ей в ответ, я продолжаю свой путь на кухню. Как только я выхожу в коридор, то сразу же улавливаю легкий запах гари. Что опять происходит в этом доме? Чем ближе я подхожу к кухне, тем отчетливее становится запах, и густое облако дыма быстро заполняет воздух, заставляя меня задыхаться и непрерывно кашлять. О Боги, что натворил Майкл на этот раз?! Дым уже настолько густой, что ничего невозможно разглядеть вокруг. Я вытягиваю руку перед собой и начинаю осторожно нащупывать предметы, чтобы добраться-таки до кухни без каких-либо увечий. Второй рукой я пытаюсь максимально зажать нос и рот, в попытке спастись от едкого, удушающего запаха гари. Как только я оказываюсь на кухне (ну, я думаю, что это именно она), первое, что я слышу, как быстро хлопают дверцы шкафов и гремит кухонная утварь, словно кто-то пытается что-то найти. Я, продолжая зажимать нос и рот рукой, открываю сильно слезящиеся глаза и первое, что я вижу — огонь. — Майкл, что ты натворил?! — кричу, резко убрав руку ото рта, и тут же сильно закашливаюсь от едкого дыма. Пока я ищу аптечку, в которой должна быть кислородная маска, Майкл выбегает из кухни. Через несколько секунд он возвращается с пожарным гидрантом в руках и начинает тушить пляшущий на плите яркий огонь. Его глаза просто огромны и в них читается паника. От огня становится нестерпимо жарко, и я инстинктивно делаю пару шагов назад. — Мишель, посмотри в шкафу слева! —  Майкл кричит мне, продолжая свои попытки потушить огонь. Я делаю, как он говорит, и открываю верхний левый шкафчик. Как только дверца распахивается, моему изумленному взору предстает тайник водяных пистолетов на любой вкус и цвет. — В самом деле, Майкл?! — я с сарказмом во взгляде смотрю на него, прежде чем взять один из пистолетов и броситься к плите. Я начинаю брызгать водой на плиту, делая все возможное, чтобы помочь Майклу справиться с пожаром. Когда огонь наконец потушен, Майкл, сильно запыхавшись, опускает гидрант на пол. — Мими, я совершенно не умею готовить… — разочарованно произносит он, словно маленький ребенок, который только что натворил дел. — Тогда зачем ты пытался приготовить завтрак? — я смотрю на него таким взглядом, словно вижу перед собой абсолютного сумасшедшего, после чего плетусь вслед за ним в коридор и стою там, пока он устанавливает пожарный гидрант обратно на место. — Я хотел произвести на тебя впечатление, — Майкл смущенно хихикает, возвращается обратно на кухню, берет белую фарфоровую тарелку, покрытую ровным слоем сажи, и кладет на нее мокрый, сгоревший до черноты блин. — Тебе это понравится, я уверен, — мурлыкает он, протягивая мне тарелку. — Ах, ах! Пожалуй, я уже не голодна! — я ставлю тарелку на барную стойку и кладу рядом с ней водяной пистолет.—  Майкл, этот блин выглядит… отвратительно! — я игриво ругаю его и наблюдаю, как он складывается буквально пополам от смеха. Я улыбаюсь и закатываю глаза на Майкла, прежде чем мы отправляемся осматривать повреждения, нанесенные кухонной плите в процессе его «готовки». К счастью, она вполне себе неплохо сохранилась, лишь в нескольких местах видны темные пятна от пожара. — И как мы собираемся все это исправлять? — я спрашиваю Майкла, указывая на черные пятна сажи и копоти по всей кухне. — Я просто попрошу кого-нибудь прибраться. Это не такое уж трудное дело, — он беззаботно пожимает плечами, потягиваясь при этом. — А разве не должен убираться тот, кто все это натворил? — говорю я саркастическим тоном. — Не думай, что я лодырь, потому что это не так! Просто я знаю людей, которые разбираются в подобных вещах лучше меня! — Майкл ухмыляется и направляется к выходу из кухни. — И поторопись, Мими! Тебе необходимо срочно принять душ и очень быстро собраться, чтобы мы не опоздали на самолет! —  кричит он мне из коридора. Я улыбаюсь сама себе, думая о том, каким я увижу Лондон 80-х, когда мы туда доберемся. *** Я еще раз окидываю взглядом «место катастрофы», задумчиво накручивая на палец прядь волос, которая выбилась из сильно растрепавшегося пучка. Затем подхожу к окну и открываю обе створки настежь. Я делаю глубокий вдох свежего уличного воздуха и наконец выхожу из кухни, как это сделал Майкл несколькими минутами ранее. Поднимаясь по мраморной парадной лестнице особняка, я начинаю продумывать наряд, в котором полечу в Лондон сегодня. Ничего особенного, что-нибудь простое и непременно очень удобное. Дойдя до верхней ступеньки лестницы, поворачиваю налево, в противоположную от спальни Майкла сторону коридора. Утреннее солнце сияет мягким, успокаивающим светом сквозь оконные стекла, пока я добираюсь до своей спальни. Взявшись за позолоченные ручки, я распахиваю двери в комнату. — Здравствуйте, миссис Джексон. Тиффани, новая ассистентка Майкла, стоит по центру комнаты. — …Привет, — говорю медленно. Я понимаю, что Тиффани новенькая и все такое, но почему она находится в моей спальне без моего на то разрешения?