Кто вы, командир Пиксис?

      Командующему пришлось сделать долгий глоток, чтобы промочить горло после длительного рассказа. Он ненадолго задумался, припоминая подробности тех далеких событий, когда ему, еще совсем молодому солдату, довелось получить боевое крещение. Его слушатели, Жан Кирштейн и Эрен Йегер, не прерывали молчания офицера, заинтересованно ожидая продолжения рассказа. Улыбнувшись им, Пиксис продолжил:       — Как я уже говорил, ребята, гибель моего друга, Энди Николаса, подействовала на меня крайне угнетающе. Тогда я почти не спал, чтобы не видеть кошмаров с участием обезображенного тела друга. Как раз поэтому меня перестали ставить в караул на ворота — чтобы не свалился со стены ненароком. Это и неудивительно: невыспавшийся, да еще и похмельный, тогда я являл собой поистине жалкое зрелище.       И в этот момент приехал Заклай. Узнав о том, что со мной происходит, друг, на какое-то время, забыл о критерии целесообразности, которому была подчинена вся его военная карьера, взял отпуск и приехал учить меня уму-разуму.       — Наверное, вы были очень близкими друзьями, сэр, — Эрен воспользовался возникшей паузой.       — Почему же были? — возразил командующий, улыбаясь пареньку. — Мы и сейчас друзья. Очень большие друзья, Эрен. Я никогда не забуду, что он сделал для меня тогда. Я не буду рассказывать, какие беседы мы с Дариусом вели вечерами. Главное, что друг сумел убедить меня в бессмысленности таких переживаний. Можно каждый день ходить на могилу погибшего, реветь там в голос, распластавшись на могильном холмике… Можно. Но что от этого изменится?       — Ничего, сэр, — мрачно вставил Кирштейн, которому этот разговор был особенно тяжек. — Мертвый из могилы не восстанет, не обнимет, и не прижмется к тебе щекой.       — Это верно, Жан. Очень хорошо, что ты это понимаешь, — похвалил Пиксис. — Ведь твое сидение здесь очень похоже на мое нахождение у могилы Энди тогда. Вот только мне потребовалось немало времени, а Дариусу — немало усилий, чтобы я это понял. Это ведь только потом кажется, что все логично. А поначалу разум молчит, а сердце отказывается принимать сам факт того, что неимоверно близкого человека больше никогда не будет рядом, что никогда больше не прозвучит его голос, и не удастся почувствовать тепло руки.       Тут командующий положил левую ладонь на плечо вновь насупившегося Кирштейна. Жест достиг своей цели: парень снова поднял увлажнившиеся глаза на офицера, выражая желание слушать дальше.       — Я знаю, тебе сейчас тяжело это принять, парень, — произнес Пиксис, — но постарайся. Ведь твоя скорбь постепенно будет разрушать тебя изнутри, так же, как это было со мной. Вы не поверите, ребята, но тогда я едва не утратил способность к пространственному маневрированию. Своей скорбью я довел себя до того, что почти ни на чем не мог концентрироваться. А какое же маневрирование без концентрации?       — До пасти первого титана, — грустно ответил Жан. — Выходит, что так можно дойти, считай, до самоубийства?       — Можно и так сказать, — Пиксис вновь приложился к фляжке.       — Жан, вот подумай сам, — неожиданно вклинился в разговор Эрен, — Марко хотел бы, чтобы ты погиб так же, как он?       — Да что ты понимаешь! — вскипел было Кирштейн.       — Отлично понимаю! — оскалился Эрен в ответ. — Поэтому и вытащил Армина из пасти! Потому что он мне даже ближе, чем был тебе Марко — мы всю жизнь вместе росли!       Кирштейн попытался вытащить правую руку из кармана, чтобы, по обыкновению, всыпать своему извечному сопернику, но коробочка с костями друга за что-то зацепилась и рука застряла. Парень уже готов был обрушить на соперника очередную гневную тираду, однако, встретившись взглядом с командующим, смутился. Эрен, проследив за его взглядом, тоже сдержался.       — Простите, сэр, я вспылил. — произнес Жан, и, вздохнув, добавил: — Нет, я думаю, что Марко не хотел бы, чтобы я погиб в желудке титана. Он бы, пожалуй, хотел, чтобы я жил и хранил память о нем.       — Об этом и говорил мне Дариус, — поддержал офицер. — А чтобы у меня не оставалось времени на раздумья и мрачные мысли, он устроил мне веселенькую жизнь, гоняя на тренировках с утра до ночи так, что к вечеру я едва волочил ноги. Постепенно я привык к тому, что могила моего друга вполне может обойтись без моего ежедневного присутствия. Мои походы на кладбище становились все более редкими, а мысли обрели прежнюю ясность. Не говоря уже о вернувшихся навыках пространственного маневрирования. Однако на стену я вернулся не сразу.       — Почему, сэр? — поинтересовался Эрен, наблюдая как Жан сражается со своим карманом, и постепенно остывая от вспышки гнева.       — Потому что не ходить на могилу — это одно дело, — ответил Дот Пиксис, — а победить боль внутри себя — совсем другое. По ночам я, все так же, мучился кошмарами, и эти видения могли возникнуть перед глазами в любой момент, а в бою это — верная смерть.       — И что с этим делать? — Жан, наконец, вытащил коробочку из кармана куртки. — Мне тоже видится труп Марко каждый раз, как подумаю о титанах. Вряд ли я смогу забыть, что испытал, когда понял, что это действительно его труп и ничего уже не изменить.       — Я на всю жизнь запомнил тот момент, когда Энди спас меня, — продолжил командующий. — это воспоминание было настолько неискоренимым, что даже Заклай едва голову не сломал, пока не нашел, что мне посоветовать. Я очень удивился, когда он сказал мне: «Представь себе человека, поглощенного скорбью о твоем друге. Представил? А теперь отодвинь его в дальний угол сознания, как будто скорбь случилась не с тобой. Отпусти своего друга, Дот, позволь ему упокоиться с миром.» Это был самый странный совет в моей жизни, но, знаете, ребята, у меня получилось.       — Вот так, сразу? — недоверчиво переспросил Жан.       — Конечно, нет, — командующий усмехнулся, снова приложившись к фляжке. — Поначалу у меня ничего не выходило. В ночных кошмарах я видел друга без головы, что действовало мне на нервы. И вот тут, Жан, произошло самое важное. Попав на дежурство над воротами, я вновь увидел разрушенное титанами и артиллерией предместье, главную улицу, на которой мы сражались, переулок, из которого вышел титан. Тогда мне пришла в голову безумная мысль: вдруг голова Энди еще лежит там?       — Это и впрямь безумие, — Жан выглядел огорченным и заинтересованным одновременно, — но, если бы я знал, что часть Марко где-то лежит… Черт! Я бы попытался достать эту часть!       — Пожалуй, я помог бы тебе в этом, Жан, — с энтузиазмом подхватил Эрен, — ведь это возможность убить несколько титанов!       — Тише, парни, не начинайте воевать с титанами прямо здесь, — осадил рядовых Пиксис. — Ты прав, Жан, такая мысль пришла и мне в голову. Поэтому я напросился на ночное дежурство. Потому что ночью меньше любопытных глаз, да и титаны менее активны. Дождавшись полуночи, я воспользовался УПМ и улизнул за стену. Это было непередаваемое ощущение — ночной полет в полной тишине, под ясной луной. Настолько непередаваемое, что я едва не приземлился на макушку задремавшего гиганта.       Он сидел на земле, облокотившись спиной на стену дома, как раз в том переулке, где должна была находиться голова Николаса. В былое время, это заставило бы меня вернуться на стену, но только не сейчас. Мной овладела какая-то странная разновидность безумия. С одной стороны, я был полон переживаний, а с другой — как никогда целеустремлен. И цель у меня была только одна — голова друга.       Я приземлился как можно тише и стал обыскивать землю поблизости от титана, но искомого нигде не находил. Земля в переулке была пуста. Можно было отчаиваться и возвращаться, но туша внезапно пошевелилась и в лунном свете сверкнула белая кость черепа. Между стеной дома и гигантом. Это было крайне опасно, но, в то же время, другого шанса у меня могло и не быть. Так что я отодвинул эмоции в дальний угол сознания и полез под титана вдоль стены. Мне почти повезло: я уже сжимал в руках драгоценный череп, когда задел врага одним из коробов с клинками.       — Титан проснулся, да? — живо спросил Йегер, едва не подпрыгивая на месте.       — Сложно представить, что такая туша так быстро просыпается, но это так, — продолжил офицер, промочив горло. — Он просто вскочил и не оставил бы мне ни одного шанса, но я сумел влезть в разбитое окно дома, который едва не стал моей могилой. Сломя голову, я пробежал по коридору, не заботясь более о тишине и выбрался с противоположной стороны здания. Как на грех, шум, поднятый первым титаном, разбудил еще нескольких, а путь до стены был не таким уж близким. Забравшись на крышу, я стал передвигаться по ним, надеясь, что успею добраться до спасительной стены. Как видите, мне это удалось.       — И вас не наказали за самоуправство, сэр? — Эрен был очень взволнован.       — К тому шло, Эрен, — Пиксис устало потянулся, чтобы размять затекшую спину. — На стене меня ждал наш офицер, наблюдавший за моими приключениями. Тогда я сказал ему, что сначала похороню останки друга, а потом пусть наказывает, как считает нужным. Так что наутро я отправился на кладбище, раскопал могулу Энди и аккуратно положил в его гроб добытый ночью череп. С тех пор кошмары по ночам меня не беспокоили, а тот чувствительный паренек, которым я когда-то был, поселился в дальнем уголке сознания, откуда редко выходит. Я стал таким, каким вы меня знаете — спокойным и беззаботным. Вот только от вина отвыкнуть так и не смог.       — Значит, именно это вы имели в виду, командующий, — вставая и прижимая к груди коробочку, обратился к нему Жан, — когда советовали мне отпустить Марко?       — Именно об этом я и говорил, Жан, — офицер поднялся с камня. — Ради себя, своих родных и друзей… Ты сделаешь это?       — Делай, как он говорит, Жан, — Эрен неожиданно встал рядом с Кирштейном и положил ему на плечо руку, — сэр Пиксис дурного не посоветует.       Жан на минуту задумался, потом вытер наполнившиеся слезами глаза, и сказал дрогнувшим голосом:       — Не могли бы вы немного подождать меня, сэр Пиксис? Я хочу проститься с Марко…