Ложь или действие

      Тишина в доме настораживает. Мужчина останавливается в коридоре, не доходя до прихожей, и прислушивается. Всё затихло настолько, что он может расслышать даже тиканье небольших настенных часов, доносящееся со второго этажа. Ему уже хочется подняться наверх, как краем уха улавливает непродолжительный скрип. Он выдыхает и продолжает движение, волоча за собой огромный чемодан. Остановившись у самой двери, он с огорчением оглядывает небольшую стопку аккуратно сложенной одежды. Пыхтя и ворча, мужчина бессердечно сминая свои идеально выглаженные свитера и рубашки, старается впихнуть их в и без того забитую сумку. Он вовлечён в этот процесс настолько, что не замечает на себе пронзительного взгляда пары зелёных глаз.              — Мы не поедем попрощаться с мамой?              Его словно окатили ледяной водой. Он тут же отрывается от своего занятия и не спеша поворачивается к лестнице. На ней, упираясь хрупкими бледными ладошками в стеклянные перила, сидит его дочь. Мрачная, серьёзная, с непередаваемой печалью во взгляде. Он ждал этого вопроса. Но так и не подготовил для него правильного поясняющего ответа.              — Нет. — Холодно отвечает он и возвращается к чемодану.              — Почему?       — Ты знаешь почему.       — Но я на неё не сержусь.       — Грейс, спускайся, пожалуйста, быстрее. Нас ждёт такси. — Наконец он справляется со своей задачей и, устало выдохнув, закрывает молнию.       — Что мы им скажем?              — Пока не знаю.              — Что она умерла? — Голос её дрожит. Слышится всхлип и внутри у него всё сжимается. — Что я её больше не увижу?              — Нет-нет… — В секунду он оказывается рядом. Его большие холодные руки накрывают её такие крошечные и тёплые. — Конечно, ты её увидишь. — Глаза уже у самого блестят, но он изо всех сил старается натянуть улыбку. — Просто и ей, и нам нужно немного времени. Мы поживём в другом месте. Ты будешь больше общаться с бабушкой и дедушкой.              — Будем им врать? — Она вырывает из его хватки одну ручку и трёт покрасневшие глазки.              — Правда может причинить им боль. Ты ведь не хотела бы, чтобы им было больно?              — Разве от лжи потом не больнее? Мама говорила, что больнее…              — Эм… Прошу тебя, дай мне немного времени. Прошу тебя…—  Он опускает взгляд не в силах больше смотреть на её алые от слёз щёки и губы.              — Там меня все так будут называть?              — Боюсь, что да. Тебе не нравится?              — Нет… Не очень.              — Ты же всегда любила своё второе имя. Теперь мы лишь притворимся, что оно первое. Сделаешь это для меня? — Мужчина вновь с надеждой всматривается в глаза дочери, стараясь прочитать в них то же самое.              — Если пообещаешь, что когда мы вернёмся, я снова стану Грейс. — Она поджимает губки, и это вызывает у него улыбку. На этот раз абсолютно искреннюю. Он притягивает девочку к себе, зарываясь в распущенные, пахнущие лавандой волосы. Ему никогда не давались причёски. Даже самый незамысловатый хвостик.              — Обещаю.       

***

             Привычно облокотившись о дверной косяк, Ягыз бесшумно наблюдал за девушкой, что так идеально вписывалась в обстановку кухни. Её присутствие делало помещение светлее, уютнее. Он подметил это уже давно. Ещё во время первого их совместного обеда здесь. Хазан утверждала, что довольно плохо готовит и ей стоит больших усилий приготовление сносного блюда. Но он не верил в это. Она просто себя недооценивает. А иначе, как ей удаётся так привычно и уверенно выглядеть среди всей этой кухонной утвари?              Он улыбнулся. Но лишь на секунду. Пока его взгляд не уловил непривычную деталь в её сегодняшнем образе. Вместо нежного цвета свитера или футболки с забавной надписью, в которых она обычно к ним приходила, на Хазан был надет простой чёрный гольф с высоким горлышком. Ягыз скривился.              — Ты не отвечала на мои звонки. Не ожидал, что ты придёшь.              Он опустил взгляд куда-то под ноги, не выдержав холодности и безразличности в некогда сияющих темных глазах. В уме закралась прискорбная мысль. Раньше всё было наоборот — он смотрел на неё с ледяной уверенностью и превосходством, а она, стесняясь, отводила взгляд. Раньше. Пока он всё не испортил.              — Но подозреваю — это только ради ужина. — Его взгляд переместился на листок бумаги и карандаш в её руках.              — Я дала Мире слово, что сделаю. А я всегда выполняю обещания.              — Хазан, это не было игрой.              Расслышав в её уверенном тоне вызов, он решается сделать шаг на встречу. Подходит ближе, но тут же останавливается, замечая, как начинают дрожать пальцы девушки, сжатые в кулаки.              — Это не было чем-то спланированным. Со мной такое впервые. Меньше всего мне хочется, чтобы ты видела во мне только жестокое похотливое животное. Я тоже могу выполнять обещания. И я обещаю, что больше никогда не причиню тебе вреда.       — Я знаю. Потому что всё закончится здесь. Это с самого начала было чем-то неправильным, и ты лишь лишний раз напомнил об этом.              В его голосе было отчётливо слышно раскаянье, но ноющее горло не даст ей забыть о том, как он перешёл черту. Если он врёт — она поступает правильно. Если искренен — она всё ещё поступает правильно. Пусть ему тоже будет хоть немного больно.              — Хазан, не делай глупостей. Ты же не хочешь, чтобы наши отношения вот так закончились.              — Как начались — так и закончились.              — О чём ты? Ничего из этого не было мною продуманно. Тогда я оказался дома случайно. Я не ждал, что мне позвонят из больницы и вызовут к умирающему пациенту. Как и не мог знать о том, что он скончается раньше твоего ухода. Я не врал тебе тогда и сейчас не вру. Я не знаю, что на меня нашло, но разберусь с этим.              — Сейчас ты врёшь. — Слегка дрожащим, но всё ещё уверенным голосом произносит она. — Ты знаешь.              — Хорошо. — Сдаётся он. — Ты уверенна в этом. Можно спросить почему?              Ягыз делает несколько ещё шагов вперёд, и единственным препятствием между ними становится стол. Он прожигает её своим привычным взглядом, так некстати вернувшимся из недавнего забвения.              — Я точно знаю, что ты не планировал задушить меня. Ведь там ты представлял кого-то другого, правда?              Она пристальнее всматривается в потемневшие серые глаза и замечает, как в них что-то ломается. Его напор стихает так же резко, как и взбушевался. Он опускает взгляд на свои руки и шумно сглатывает.              — Почему ты так зол на неё? Настолько ненавидишь за то, что бросила тебя, что в порыве гнева готов задушить? — Хазан продолжает нападать, позабыв, что переходит на высокие тона в доме, где находится ребёнок, имеющий привычку подслушивать. — Её уход настолько задел твоё интеллигентное эго? До такой степени тебя это задело? От тебя ведь невозможно уйти! Ты же идеален! Как она только посмела? Бросить такого жестокого и высокомерного как ты!              — Она меня не бросала. — Цедит он сквозь зубы.              — Что? — Хазан хмурит брови, пытаясь расслышать, что же он бубнит себе под нос.              Он резко поднимает голову. Глаза его словно стеклянные, но злым или сердитым он не выглядит. Ягыз весьма спокоен. Но что-то в нём заставляет её сердце сжаться, а руки — дрожать.              — Она в тюрьме.              И теперь Хазан понимает что. Он разбит.              — Её посадили. Надолго. — Он продолжает всё так же спокойно, не отводя взгляда от её побледневшего лица. — А хуже всего, что весь этот процесс проходил на глазах у моей дочери. От самого её задержания — моя дочь этому свидетель. Моя шестилетняя дочь, которую я заставил лгать о причинах исчезновения её любимой мамы. Я попросил её врать здесь всем и притворятся, что она в порядке, чтобы мой отец от этой замечательной новости не свалился с очередным инфарктом. Чтобы любящая бабушка не заперла внучку в их особняке, не давая ей возможности хоть изредка проведывать мать. — Он впервые за свою тираду делает перерыв на вдох. — Да, я зол. Потому что она свалила нам на голову кучу дерьма. И мне необходимо время, чтобы его разгрести. Ты довольна? — Завершает он, и девушка вздрагивает, делая неуверенный шаг назад.              — Так она знает… — Тихо шепчет про себя Хазан.              — Да. Да, знает. — Ягыз обходит стол, намереваясь подойти к ней как можно ближе. Но её вытянутая рука заставляет его замереть в метре от неё. — Прости меня.              — Нет… Не проси прощения. — Голос её дрожит, а в глазах предательски сверкают слёзы. — Я хочу обнять тебя, но не могу.              — И не надо. Не стоит тебе меня жалеть. Я лишь хотел быть с тобой честен. — Он тянется к её руке и, не встретив сопротивления, крепко сжимает её.              — Так об этом знаете только вы двое? — Тихо спрашивает она, рискнув поднять на него взгляд.              — Ещё Синан. И теперь ты.              — Почему она там? — Хазан не задаётся вопросом, вправе ли она подобное спрашивать. Она просто это делает. Делает, потому что ей не всё равно. Потому что семья Эгемен ощущается в её сердце чем-то таким родным и необходимым, словно они все, включая странных братьев, всегда присутствовали в её жизни.              — Хазан, я и так рассказал достаточно.              — Прости… — Вытирая рукавом свободной руки слёзы, шепчет она. — Не я должна плакать.               Но она плачет. И чувствует обиду. Чужую обиду. Как ребёнку, что в раннем возрасте так несправедливо был лишён матери, ей больно. Но теперь она знает, что есть вещи ещё более несправедливые. Маленькую Миру, разрешившую няням называть себя Эм, разлучили с матерью самым отвратительным способом. Она ведь жива, здорова и, чтобы не сотворила там за океаном, наверняка, любит свою дочь. Её наказали за неизвестное Хазан преступление, но наказание теперь несут сразу несколько людей. И одному из них всего шесть невинных лет. Этот маленький человек сейчас наверху, в своей комнате, играет с куклами, после того, как всё утро улыбалась и поднимала унылой няне настроение. А на плечах у неё такая ноша.              До этого дня Хазан была уверенна, что маленькая госпожа Эгемен, не имея хмурых густых бровей, тёмных волос, ледяной выдержки во взгляде и поведении, должна быть во всём копией своей матери. Но, видимо, она ошибалась. Дочь таскает всё внутри в точности, как отец. С одним лишь отличием. Ягыз выговорился. Он сказал ей. Сказал младшему брату. А у девочки такого шанса не было. Она связанна обещанием, данным любимому папе.              Всё кружится перед глазами. Она знает, что не должна так себя чувствовать. Что это не её боль. Она не может забрать её себе, чтобы потом принести домой и плакать ночью под одеялом, ощущая лишь пустоту и безысходность вокруг, то жалея, то ненавидя себя.              «Отпусти, Хазан. Отпусти»              Ей хочется, чтобы её обняли. Чтобы пожалели, словно это её отрезок жизни только что поведал Эгемен.              Он чувствует её слабость, чувствует как в руке дрожат её хрупкие пальцы. Ягыз выдыхает, отрешённо глядя куда-то в сторону, и притягивает Хазан к себе. Вдохнув знакомый приторный аромат кокоса, ему становится легче.              — Перестань. Не извиняйся передо мной. Никогда так много не извиняйся.              Она понимает, что пока ощущает под головой его твёрдое плечо, можно закрыть глаза и расслабиться.       «Всё в порядке. Я в порядке»              События, пережитые прошлой ночью, ещё висят где-то в воздухе над головами у обоих. Но теперь они прозрачны.              Может быть он врёт, может это лишь часть игры, но ей до сжимающей боли в груди хочется верить ему. Просто так. Как последней мягкотелой дуре. Без причины. Полагаясь лишь на ощущения безмятежного спокойствия рядом с ним. С ним ей гораздо спокойнее, чем без него. И осознание этого пришло к ней уже давно.              От приятного запаха мяты, которым пропитана его рубашка, ей становится легче.              — Не хочу тебя прощать. — Так по-детски обиженно бормочет она.              — И не надо. — Смеётся он. — Пусть я отвечу за это.              — Ответишь.              — Но позволь мне сделать это после того, как я попрошу тебя об одолжении. — Аккуратно произносит он.              — Каком? — Хазан поднимает голову и натыкается на повеселевший взгляд Эгемена.              — Мира кое-что натворила вчера… И…              — Поэтому она сейчас не провожает тебя на работу?              — Да. Боится теперь высовываться. — Пожимает он плечами.              — И как это относится ко мне? Что за одолжение?       — Да пустяковое. — Ягыз прижимает Хазан покрепче, словно боится, что та может сбежать после услышанного. — Рассчитать сегодня ужина ещё на двоих людей. Ну и познакомится за ним с моими родителями в качестве моей девушки. — Не дыша выдаёт он.              — Что?!