Палочка и кольцо

На другое утро на первом уроке — на магии-практике, профессор Клопп выглядел почему-то крайне довольным. Он покачивался из стороны в сторону у себя в гамаке, болтая в воздухе тонкими кривоватыми ножками, и радостно пояснял, как приготовить невидимую смесь невидимости из цветка папоротника и акульего жира. Гроттер едва сдерживалась от порывистых действий — как следует высказаться на тему безалаберности некоторых профессоров. Но она следовала правилу матери — иногда лучше промолчать, чем ляпнуть сгоряча, и не нарываться лишний раз, и закрыла сама себя от подзеркаливания. Кое-как урок прошел, и Таня с некоторым облегчением вздохнула. *** К их удивлению, вместо Зубодерихи на следующий урок по снятию сглаза, явилась в класс Медузия Горгонова. Значит, будет еще одна пара нежитеведения. Она выглядела очень мрачной и озабоченной, и целиком и полностью погружённой в своих мыслях. — Не удивляйтесь! Я буду у вас заменять, — сухо сказала она замершим за партами удивленным студентам. — Зубодериха помогает Поклепу Поклепычу устанавливать на Жуткие Ворота дополнительные запоры, заклинания и чары с защитными барьерами. После того, что случилось вчера, — и доцент тяжело вздыхает, — это теперь представляется совсем нелишним. Циклопы с жаром утверждают, что все нижние уровни Тибидохса буквально заполнены нежитью. Правда, пока удается ее сдерживать… Уверена, теперь вы куда серьезнее будете относиться к моему предмету! — Аи! А если Жуткие Ворота откроются! — воскликнула первая паникерша школы Верка Попугаева. А Гроттер непроизвольно съежилась — с нечистью поближе знакомиться как-то не хотелось. Хватало и дошкольного события. Но она и знала главное, о чем ей тогда, на матче, рассказала ее мама — Волос Древнира мог перерубить только белый маг. А это значит — среди них, светлых, засел предатель. *** Когда Гроттер-Рогозина засела за уроки, и была в самой середине доклада по нежитеведению, к ним в комнату постучались. Дверь затем открылась, и заглянул… Да, это был сам академик Сарданапал. Оба его уса топорщились сурово и многозначительно, перестав наконец играть друг с другом и дразнить. Таня с Гробыней оцепенели. Появление академика на жилом этаже в детских спальнях могло значить лишь одно: случилось нечто из ряда вон экстраординарное. — Я жду вас в гостиной! Скорее! Они с Гробыней затем услышали и то, что Сарданапал стучит в следующую комнату, значит собирает всех. Собравшись в гостиной, все ребята увидели, что прямо на ковре стоит большой медный котел, в котором кипит какая-то вязкая, неприятно пахнущая жидкость, цветом похожая на темно-зеленую болотную жижу. — Если это надо будет пить, я сразу грохаюсь в обморок! — предупредила громогласно всех и всякого Гробыня, поведя носом. — Постараюсь даже опередить Шурасика, хотя это и непросто! Шурасик в дальнем углу заалел. С недавних пор он почему-то часто падал в обмороки, и большая часть студентов считала, что это от перенапряжения. — Пить это будут все без исключения! В том числе и ты, Склепова, — резко оборвал ее «против» Сарданапал, и Рогозина-младшая поняла, что дело очень серьезное. Видимо, преподаватели реально боялись за сохранность жизней всех учеников. Казалось, перед ними теперь совсем другой директор Сарданапал — не тот спокойный и всепрощающий глава Тибидохса, которого они все знали, не тот веселый старичок, немного «с приветом», а могущественный и сильный маг. Даже осанка у него изменилась. «Так вот он какой, величайший маг!» — не без восхищения подумала Таня, рассматривая академика. Тем временем, Сарданапал раздал всем студентами ложки. — Вкус кошмарный, сразу предупреждаю! Из чего готовил, не скажу — спокойнее будете пить! — сообщил он всем. — А для чего это хотя бы? — робко спросила Верка Попугаева директора, но этот вопрос услышали все. — В этом котле обережное зелье, очень сильное. После той истории с волосом и многих других событий, о которых вы даже не знаете, и, надеюсь, не узнаете, я хочу быть уверен, что ничего плохого с вами не случится. А теперь пейте! — приказал директор. Гроттер-Рогозина, первой черпая из котла зелье, тут же выронила ложку. Та упала на ковер и пролила жидкость. Уж что-то, а ложь она различать и чувствовать умела. Да и зелье было явно не обережное. Те имеют сладкий вкус, и приятный запах, а тут — почти что вяло кипящая грязь! Зажимая носы, все стали зачерпывать зелье и глотать его, а Таня просто сделала вид, что уже заглотила его. — Ну и славно. А теперь спать… — сказал академик, как-то загадочно улыбаясь студентам. — Эта ночь будет долгой, очень долгой… *** Гробыню вырубило сегодня на удивление рано. Таня окончательно закончила нежитеведение, написала несколько рецептов по практической магии и уже взялась зашивать Ванькину майку (по его просьбе, так как ее разодрали в клочки жар-птицы, а это, считай, единственная вещь из прошлой жизни, дорогая ему как память) как вдруг ощутила… Она даже сама не смогла толком описать, что именно… Неясная тревога разлилась вдруг от кончика ее носа и прошла горячей волной по всему телу… Таня не смогла усидеть на месте и вскочила, опрокинув чернильницу. Все было как будто спокойно в ночи, но вот внутренняя тревога никуда не уходила, а только лишь усиливалась. А потом Таня поняла, что не слышит дыхания товарки. Она вскочила и прикоснулась к ледяной руке Склеповой. Даже стукнула костяшками пальцев — девочка из темных одревенела! Наверное, это все зелье! Она побежала к другу. Таня бросилась к лежащему на постели Баб-Ягуну и стала тормошить его, но тело Баб-Ягуна точно окостенело. Оно было твердое и застывшее, как тело Гробыни. *** Странное ощущение, что она осталась одна среди живых мертвецов, не покидало ее. Она как потерянная бродила среди пустых комнат и закрытых дверей, пока ее из потока мыслей не вытащил окрик: — Эй, ты куда? Я услышал, как ты хлопала дверями… За тобой что, слоны гонятся? Из комнаты выглядывал сильно заспанный и взъерошенный Ванька Валялкин. — Это все Сарданапал! Разве ты не одеревенел? Он же всех усыпил своим зельем! Помнишь его слова про «длинную ночь»? — крикнула Таня, радостная, что не она одна не одревенела или оцепенела. — Нет, меня зелья не берут, — гордо сообщил ей Валялкин. — Такой, вот, я уродился. — Если Сарданапал всех напоил этой гадостью, значит Чума здесь! — пришло само собой знание, и Гроттер-Рогозина заговорила, все уже понимая: — Скорее в подвал! Там Чума! — Сдавленно проговорила девочка. — Она хочет открыть ворота! — ударило ее будто обухом по голове. — Ну, пойдем, — сказал Ваня, кое-как надевая кроссовки на ноги. Слова про Чуму его встревожили. Сбежав по лестнице, Таня едва узнала свой любимый Зал Двух Стихий. Полоска огня, разделявшая его прежде на две половины… нет, не погасла и не исчезла. Но то, что случилось с ней, было невероятно. Никогда еще в жизни Таня не видела замерзшего огня! Синеватые языки пламени причудливо замерли, неподвижные, схваченные плотным льдистым панцирем. Разумеется, такой огонь уже не мог служить надежной преградой. Создания света и создания тьмы перемешались и сражались друг с другом. Жар-птицы, полыхая заревом и вспышками ярчайшего света, отбивались клювами, крыльями и когтями от нетопырей, а конек-горбунок, высоко подпрыгивая, топтал копытцами больших тарантулов. С десяток различных кобр, разозлено шипя, сразу же устремились к ним с темной половины зала. Ребята поспешно отскочили обратно на лестницу и залезли на перила, а кобры вытянулись у подножия, преграждая им дорогу и не пуская при этом в зал, шипя и раздувая капюшоны, сворачиваясь в клубки. Пара штук даже высоко прыгала, но не доставала, к своему сожалению, до них, и они разочарованно шипели, замирая. Таня всем сердцем не любила змей, даже несмотря на то, что они могли своим ядом и лечить. Но ядовитые и опасные змеи были не единственным препятствием на их опасном пути. Мраморные атланты, видневшиеся в дальнем углу, там, где была невидимая арка, ведущая к подвальной лестнице, тоже сейчас не спали. Они намеренно придвинулись друг к другу поближе, встав так, что их могучие каменные тела надежно преграждали арку. И дальнейшего прохода было не видно. — И как мы, интересно, попадем в подвал? — спросила Таня иронично, одергивая ноги от острых клыков змей. По ее ощущению — время таяло, как мороженное на жаре, приближая по-настоящему страшный час. — Сейчас, — Валялкин достал свою скатерть-самобранку, точнее клок от нее, и с трудом добился от нее морковки. И начал приманивать ею конька-горбунка. Тот, привлеченный вкусным запахом хрустящей морковки, вскоре оказался перед ними. — Забирайся к нему на спину! — живо распорядился Ванька. — Скорее! Таня первой забралась на сказочного конька, крепко ухватившись руками за его уши, а Ванька запрыгнул сзади, на круп, обхватив Рогозину руками. Конек-горбунок, почти полностью скрывшийся под своими двумя седоками, оттолкнулся копытцами от ступени лестницы и, храбро топча змей и тарантулов, пронесся через Зал Двух Стихий, полный ядовитых тварей и светлых существ. Здесь он, созорничав, резко подогнул передние ноги. От неожиданности, друзья перелетели у него через голову, подкатившись прямо к мощным ногам атлантов. — Зачем пришли? Мы никого не пропустим! Таков приказ! — просипели сразу атланты. Гроттер нацелила кольцо, и наложила кратковременное заклятие щекотки. Его хватило, чтобы атланты захотели почесать свои стопы и начали мяться на месте. И невольно открыли проход, куда друзья и рванули, не сговариваясь. Их окружила нежить. Столько темных неприятных тварей Гроттер-Рогозина еще не видела в своей жизни. — Нам не пройти! — Иван оглядывался на потоки из живых темных красноглазых тварей, и невольно отступал к стене. — Тогда разделяемся! — сказала Таня, и ее огненное заклятие удачно уложило с десяток темных тварей. Валялкин подхватил, и скоро путь стал чуть свободнее. И Гроттер-Рогозина простилась со смелым мальчиком, который продолжал отбиваться от существ, а сама начала продвигаться вперед, по подземным галереям. И вскоре она очутилась у Жутких ворот. Там и тут валялись какие-то плошки, битые тарелки, кувшины и прочее. Охранники-дуболомы спали. Ворота теперь содрогались каждую минуту. Хаос стремился вырваться в мир, но пока ворота были надежной заслонкой. Таня нерешительно ступила на самую первую ступеньку, ведущую к Жутким Воротам. Тут же послышался отвратительный булькающий хохот, ничего омерзительнее и кошмарнее которого нельзя было вообразить. На первой ступеньке, ведущей к Жутким Воротам, прямо напротив Тани, возникла высокая старуха в длинной фиолетовой мантии. Ее сухие отрубленные руки были переброшены через плечи, как веревки. Одна из рук сжимала золотой меч. Из глазниц высохшего лица, больше похожего на череп, струился красный свет. Гроттер отшатнулась в отвращении. *** — Чума-дель-Торт! — воскликнула Таня. Та-Кого-Нет перестала леденяще хохотать и булькать. — О, ты не боишься произносить мое имя! — удивленно прошипела она. Ее голос был похож на скрежет наждачной бумаги или на шипение змей. — Твои покойные родители тоже не боялись. И посмотри, что с ними стало… Костлявое лицо Чумы исказилось, смазалось, и в нем на секунду проступили иные черты. Таня увидела лицо мужчины с небольшой бородкой и смуглое лицо молодой женщины, чем-то похожее на ее собственное. Мама… ее родная мама. — Нет, не трогай ребенка! Ты не посмеешь! Он такой маленький! — ТАНЯ! Нет! Не смей! — вновь прозвучали их далекие голоса. Гроттер оцепенела: она впервые слышала голоса своих родных. — Ничтожества! Слышишь, как они унижались, лишь бы сохранить тебе жизнь? Они думали разжалобить меня своими стонами! — смеясь, сказала Чума, принимая свой прежний злой и мрачный облик. — Я тебя ненавижу! Искрис фронтис! — крикнула во весь голос Таня, вскидывая палец. Больше ее ненависть ничем не сдерживалась. Но это было глупо, и она это понимала… Вылетевшая зеленая искра скользнула по мечу и, отлетев от него, снова помчалась к той, кто ее выпустил. Только теперь искра была красной… Гроттер телом ощутила удар, затем ее подкинуло в воздухе, и она приземлилась прямо на клубок нежити. Приземление было бы мягким, если бы не красноречивые вопли темных существ вперемешку с проклятиями. Кое-как она отцепилась от мерзкой нежити. — Десять лет в гробу, десять долгих лет — в полном сознании, но без сил! — хрипела с гневом и яростью Чума-дель-Торт, которую сохранность девочки беспокоила в самую последнюю очередь. — Я все время задавала себе вопрос: что уничтожило меня тогда, растоптало, раздавило?! Это точно не сделали твои родители, нет, не они… И наконец я поняла, что это было! Талисман! Талисман Четырех Стихий, который твой отец ухитрился как-то передать тебе! Тот талисман, за которым я и пришла тогда к вам! Он у тебя, я знаю! Отдай его мне! Чума-дель-Торт шагнула к Тане. Ее кости сухо побрякивали под мантией, будто бы были полые. Девочка поспешно отползла, но уперлась спиной в холодный каменный столб. Жуткие Ворота вздрогнули, очередной раз загудели. За ними билось и пока не могло прорваться что-то могучее, страшное, безликое… *** Гроттер-Рогозина собрала всю волю в кулак и под прицелом кроваво-красных глаз выпрямилась, с омерзением глядя на убийцу ее родителей. Путь эта темная дама не думает, что рулит в этой ситуации. Боюсь, придется ей спутать карты… Рука нашарила позади себя увесистый мраморный кирпич-осколок. Коль в магии она точно не выиграет, то посмотрим, насколько поможет «рядовой» вид борьбы… — У меня нет никакого талисмана! — рыкнула девочка, и одним ударом запустила «метательный» снаряд в Чуму. Попала, и тут же нырнула за мраморную колонну. Вопль Чумы грянул будто бы разорвался снаряд боеголовки. Пока она толком не очухалась, Таня метнула ей под ноги простой, но в тоже время хитрый амулетик. Она четко знала — Чуму надо каким-то образом обезвредить. Но как?! Чума вмерзала в ледяную глыбу. Вопя благим матом, Чума приказала нечисти избавить ее от ледяных оков. Те, толкаясь, понеслись к своей госпоже. Гроттер получила короткую передышку. А заодно — и задумалась. Почему все думают, что амулет-талисман у нее?! Она не имеет понятия, как тогда спаслась! Хотя… Гроттер невольно коснулась своей родинки, и неожиданно поняла, что на носу у нее больше ничего нет! Родинка легко отделилась от кожи. Талисман на самом деле был у нее! «И его надо уничтожить…» — услужливо подсказал голос матери глубоко у нее внутри, — «он принесет немало бед, особенно если попадет не в те руки.» *** Гроттер, пока Чума безуспешно пыталась отодрать себя ото льда, нашла булыжник, и быстро опустила его на родинку-амулет. Странный звон, отдающийся в ушах, потом гром высвобождавшейся энергии, подтвердивший, что она не ошиблась, и Чума вопит в несколько раз истеричнее своих предыдущих криков: — Амуле-е-ет! Мерзкая соплячка! Найти ее и убить! Но Таня Гроттер-Рогозина была уже готова к этому. Она в два счета огородила себя тройным огненным кольцом (нежить огонь ненавидела и боялась) и парой рун, наспех начерченных на мраморной колонне своей помадой. Нежить не рискнула подходить к ней, а Чуме, похоже, ярость десятикратно придала сил — и послышался треск льда. Она наконец освободилась… Щелчок — и прямо перед Гроттер стоит, пошатываясь, страшная, но изрядно покалеченная старуха — часть головы превратилась в кровавую кашу, и один глаз не открывался и заплыл. На одежде все еще поблескивал лед. — Итак, ты уничтожила мой амулет, — изрекла Чума-Дель-Торт, глядя на жалкие пыльные останки от талисмана, — но ты точно не знала, что он, к тому же, и защищает тебя от меня… Теперь, милая, ты не спасешься от моих чар, как тогда, и я закончу начатое. Она смяла первую линию огня, будто бы ее и не существовало. Затем под ее обстрелом пала и вторая. Сзади послышались грызущие и чавкающие звуки — это нежить начала грызть колонну, чтобы сделать Таню уязвимой для ведьмы и с другого края. Гроттер упала на колени; она мрачно смотрела на то, как падает последняя линия обороны, и то, как отрубленная рука поднимается с золотым мечом — чтобы опустится на ее голову. Руки с земли сами собой схватили мраморный кувшин и меч перерубил его, остановившись в середине. Дальше снова грянул гром, а Тане стало тяжело дышать. Она упала без сил, почти ничего не видя, но все равно упрямо слышала — крики Чумы теперь были полны паники и ужаса. Великая темная колдунья от кого-то отчаянно отбивалась всей своей черной мощью… Но тут силы покинули девочку, и она окончательно лишилась чувств.