Палочка и кольцо

— Это… что? — спросил Баб Ягун, глядя на учебник алгебры положенный перед ним. Ванька Валялкин почесал лоб, ведь в глазах буквально зарябило от чисел и дробей, иксов и игреков, а Таня, прекрасно зная что есть риск остаться без ужина, принялась открывать учебник на нужной главе. — Это — учебник, — сообщила сухо Рогозина, — я пообещала, что вы будете заниматься. А свои обещания я, обычно, выполняю. Кстати, это касается и вашего домашнего задания. — Домашнего задания??? — Вы меня слышали, — хлопнула дверь в комнату, и двое пацанов тяжело вздохнули, и принялись за учебники. Таня, хмыкнула, и тоже принялась писать в тетради. *** Парни освободились гораздо позже чем Таня. Им пришлось выучить и понять необходимый минимум, прежде чем Рогозина-старшая их отпустила. Гроттер-Рогозина восседала за столом и поглощала вкусный ужин. — Долго же вы, — с улыбкой встретила их девочка, закидывая в себя одну ложку за другой. Мальчики дружно налегли на еду. — Нам обязательно нужно полетать, — сообщил Ягун неясно сквозь всю еду, что он заглотил, вслух, — иначе Соловей нас просто убьет! Как иначе тренироваться?! — Ты же не в команде… — В следующем году попытаюсь. Много народу выпускается. — Только с наступлением темноты, — сказала полковник сурово, — я вообще не должна, по идее, вас на полеты выпускать… И вы уроки сделали? — Сделали, — ответила за всех девочка. Мать осталась верна себе, и отправила ребят в школу чтобы они целыми днями не сидели у телевизора, и не бездельничали у компьютера. В школе же — в ее старой школе — все было вообще кошмарно. Таня Гроттер-Рогозина и не предполагала, что успела так от нее отвыкнуть. Все предметы казались ей ужасно бестолковыми. Все было скучно и обычно. Ягун, утомив всех еще на первом уроке, уже был просто неприкасаемым — преподавательница смотрела на них с Иваном сквозь пальцы, поняв, что мотивировать пацанов учиться — бесполезнее, чем обучать табуретку пению. Странно, но возвращение в обычную рутину стало настоящим испытанием, и Гроттер уже не была столь уверенна, что быть человеком гораздо лучше чем быть белой колдуньей. Конечно, с магией приятно, и проще… Но теперь, вкусив все прелести колдовства кольцом, она не очень понимала свою маму, которая предпочитала обычную жизнь лопухоидки волшебной. *** Была очень морозная ночь. Выпавший за день снег искрился так, что глазам даже в полумраке больно было на него смотреть. Таня забралась на контрабас, поудобнее перехватила рукой смычок и, шепнув: «Торопыгус угорелус», выпустила из кольца яркую зеленую искру. У-у-у! В тот же миг контрабас сорвался с места и пулей взмыл в черное небо. Недаром Таня использовала самое скоростное из всех существующих полетных заклинаний — ветер лихо засвистел в ушах. Мгновение — и она уже неслась, ловко лавируя между многоэтажными домами и темными окнами, не вспоминая ни о чем. Когда ей нужно было сделать вираж, она наклонялась вперед, крепко обнимала локтем гриф и смычком указывала контрабасу направление. Сзади несся Баб Ягун на своем суперскоростном пылесосе; он ничуть не менее был маневренным, чем она. Ванька, пролетев сотню метров, вынужденно снизился — его старичок начал чихать и барахлить по морозной погоде, угрожая заглохнуть в самый не подходящий момент. А свалиться кому-нибудь на голову — это не лучший способ быть незаметным. В общем, они полетали еще с два часа и снова вернулись под крыло полковника. *** Как долго они были без магической школы! Ребята очень сильно скучали по Тибидохсу, все сильнее недоумевая по поводу лопухоидов, и ненавидя ходить в обычную среднюю общеобразовательную школу. Еще они были и без магических колец — Галина Николаевна отбирала у них кольца когда они находились дома, и еще поставила барьер — чтобы ребята не колдовали лишний раз, привлекая внимание людей. Еще и уроки эти, двойные, по учебникам и магическим книгам… Но вот купидон доставил всем три конверта, и по прочтении троица дружно издала радостный клич — школу привели в порядок, и можно было возвращаться обратно в ставшими родными стены… *** Друзья собрались буквально всего за несколько часов. Рогозина, мельком проверив их на предмет забытых вещей, всучила им в руки их письма, где была персональная карта для каждого, и они, захватив свои полетные инструменты, благополучно поднялись на крышу дома. — Ну, что, давайте прощаться, — скупо проговорила полковник, совершенно по взрослому обращаясь к ним, — надеюсь, свой долг перед вами я выполнила — вы были одеты, накормлены, научены и у вас была крыша над головой. — Спасибо, — честно сказал Ваня, понимая, что в случае чего его отправили бы к родителям-алкоголикам. И все это время ему бы пришлось не сладко. А тут — полная всему противоположность. Даже школа и занятия не были столь в тягость. — Спасибо вам, Галина Николаевна, — затараторил Ягун, и быстро обнял женщину. — Проверьте амулеты, — посоветовала всем полковник, и обратилась уже к Тане: — Тань… Девочка тут же потонула в таких родных и любимых объятиях. Несколько секунд они простояли в объятиях, а потом оно распалось. — Будь умницей, пиши, звони, — сказала Рогозина-старшая, — и еще — не влипай в неприятности! — погрозила она пальцем. Дочка рассмеялась, быстро чмокнула мать в щеку на прощание, и вскочила на контрабас. Друзья уже были в небе и кружили над крышами. Вскоре машущая им полковник превратилась в темное пятно, а потом и вовсе исчезла… *** Пригнувшись к контрабасу, Таня, как и Ваня с Ягуном, мчались над городом. Иногда сама Таня доставала из кармана письмо Медузии, превратившееся в подробную карту, где их вперед вел пунктир, а полетные инструменты обозначались стрелками. Ягун в этот раз не чесал языком — берег голос. Да и вообще — они почти в дороге не разговаривали. Холодно. Иногда им приходилось снижаться — чтобы оттаивать и оттирать налипающий на пылесосы и контрабас лед и снег. Ветер их не особо щадил, и согревающие искры (про них прекрасно знала Таня) были весьма кстати. Когда в гудящем воздушном потоке они наконец пронеслись над континентом, внизу разом исчезли все ориентиры. Таня с друзьями смотрели на карту уже не отрываясь. Тонкий пунктир и красная стрелка уверенно вели их троицу над океаном. Заклинание перехода могло сработать в одной-единственной точке земного шара, где в океане, невидимый для простых смертных, был знаменитый остров магов Буян. Наконец наступил момент, когда кольцо на пальце у девочки потеплело, и на карте вспыхнул вдруг большой остров, похожий на жирафью голову. — Готовы? — крикнула она, пытаясь заглушить ветер, и до нее донеслись двое таких же слабых мальчишеских голосов, обозначавших согласие. Наступал самый ответственный момент — момент произнесения заклинания перехода. Нужно было решительно, не боясь разбиться, направить летающий инструмент вниз и, выпустив искру, крикнуть «Грааль Гардарика». Стоило на миг усомниться в себе или в нем, замешкаться, и их всех ждала бы смерть. Тело оказалось бы в одном мире, а сознание — в другом. Недаром заклинание перехода считалось едва ли не самым опасным заклинанием Высшей Магии. — Грааль Гардарика! — крикнула Таня, не различая своего голоса в рокоте океана. Кольцо дедушки Феофила выстрелило зеленой искрой. Мир завертелся… замерцал… раскололся надвое… Океан и небо слились в единое целое и вновь разошлись… Тане почудилось, что нечто могучее подхватило ее и протиснуло сквозь бесконечно узкую воронку песочных часов. Наверное, схожие ощущения были и друзей, но она о них уже в этот момент не думала. *** Ягун радостно заорал от переизбытка чувств когда они наконец-то опустились на землю, прилетели обратно в Тибидохс. Его снова охватило радостное возбуждение и вернулась привычная бойкая говорливость. Над главными воротами крепости, как и прежде, сияла надпись. Буквы надписи переливались, сотканные точно из живого огня. «ТИБИДОХС — ШКОЛА МАГИИ ДЛЯ ТРУДНОВОСПИТУЕМЫХ ЮНЫХ ВОЛШЕБНИКОВ. БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ». Только теперь к этой надписи добавилась еще одна, более мелкая, но зато четкая: «НА ГЛАВНУЮ ЛЕСТНИЦУ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!» — Чего это? — спросила Гроттер недоуменно, чуя, что тяжелый контрабас придется тащить на себе гораздо больше времени, чем планировалось. — Не знаю, — отозвался Баб Ягун, — но бабуля ничего об этом в письме не сообщала. — Ну если нельзя, — вздохнул Иван, — то значит — нельзя. Не будем испытывать терпение Поклепа, нам нужно идти. *** На следующий день с утра, как и обещала Медузия, в Тибидохсе начались привычные уроки и занятия. Ученикам не дали толком отдохнуть ни единого дня. Перед занятиями Сарданапал и Медузия собрали всю школу в Зале Двух Стихий, иначе — задержали всех на завтраке. Кругленький Сарданапал был одет в новую красивую мантию. Рядом с академиком Черноморовым, высокая и строгая, стояла доцент Медузия Горгонова. Поклеп Поклепыч, больше всего похожий сейчас на нахохлившегося ворона, сидел в стороне на небольшом стульчике. На коленях у него лежала очень толстая пачка пергаментов и берестяных свитков. Над пергаментами само собой порхало обдерганное и не чистое гусиное перо и что-то быстро записывало. Вид у этого гусиного пера был самый что ни на есть кляузный и доносительский. Изредка Поклеп Поклепыч поглядывал на все пергаменты, записи и как-то нехорошо усмехался, иногда ища глазами того или иного ученика или ученицу. Они с парнями обменялись понимающими взглядами. — Дорогие ребята! Рад приветствовать всех в Тибидохсе снова! — сказал Сарданапал. И его речь была вся в приветливо-добром духе-напутствии. — Юные маги-недоучки, оказавшиеся в мире лопухоидов без надзора, совершили множество тяжелейших проступков! — визгливо начал завуч, потрясая стопкой пергаментов, которая грозила упасть. — И я бы вас всех… Гроттер-Рогозина слушала лекцию о том, как бы он рад был всех зомбировать, как и все, без интереса. Старая-престарая заезженная пластинка. Затем Медузия сделала шаг вперед: —…Я уверена, вы серьезно отнесетесь к словам Поклеп Поклепыча. А теперь все классы расходятся на занятия. Учитывая, что два месяца пропущены, расписание составлено очень плотное. Заниматься вам придется с утра и до позднего вечера. Едва ли у кого-то останутся силы на проказы… Так что будьте внимательны. Это все, что я хотела сказать. До встречи на нежитеведении! Прямо из Зала Двух Стихий классы стали расходиться на занятия. Настроение у всех было неважное. Зато Ягун просто лучился от с трудом сдерживаемого восторга — он еще до завтрака успел поболтать с бабушкой и узнал от нее радостную новость: — Медузия не все сказала. — Сообщил он друзьям, когда они шли по коридору. — Она умолчала про чемпионат по драконболу! Когда он начнется, никого попросту не засадишь за книги. Поэтому они с Поклепом такие сейчас сердитые. Только чур меня не выдавать! Мне бабушка по секрету сказала, — с заговорщицким видом прошептал Баб-Ягун, понизив голос. У Тани моментально поднялось настроение. Вот это новость! На часах у первокурсников зажегся булькающий котел. Это значит, что первым у них по счету был профессор Клопп. — «Прыгательный эликсир». — Сообщил преподаватель тему урока, и Таня тут же вспомнила, как они втроем уже учили этот рецепт. Мама молодец, что заставила их не лениться. Двойки сыпались градом — Клопп от первого «рабочего» дня был не в духе, как в прочем и весь преподавательский состав. В конце концов прыгательный эликсир из класса получился только Тани, Вани и Ягуна. Клопп с трудом и нехотя поставил им хорошие отметки в журнал, сообщив, что в кои-то веки, и у неисправимых тупиц бывают проблески. Под конец Клопп испытал эликсир на Гуне Гломове. Весьма забавный был результат — едва Гуня смазал пятки, и чуть, совсем едва подпрыгнул, как его впечатало в потолок с приличной силой. Гломов тут же потерял сознание, а на его лбу выступила приличная шишка. *** Вечером к Тане подошел Баб-Ягун и с таинственным видом прошептал, что Соловей О. Разбойник созывает всю сборную команду Тибидохса для первого инструктажа. В руках Баб-Ягун трепетно держал новенький пылесосик (когда успел?!), из трубы которого капало что-то густое. Стоило каплям оказаться на полу, как к ним немедленно начинали сбегаться многочисленные жуки и муравьи, живущие в трещинах кладки. Таня, после долгих сомнений, взяла контрабас на тренировку. *** Команда Тибидохса как обычно собиралась на игровом поле у драконьих ангаров. Когда Баб-Ягун и Таня подошли, все остальные игроки уже были на месте, и мялись на песке. Соловей О. Разбойник был маленький, широкоскулый и одноглазый мужчина. Его левая нога при ходьбе не сгибалась в колене, а нос был сплюснут от удара. Шептались (но очень тихо), что эти боевые отметины оставлены самим Ильей Муромцем. Теперь он хмуро оглядел всех ребят и велел всем тем, у кого были с собой инструменты, сделать один круг над полем. Другая половина, у которой инструменты остались в школе, терпеливо ждала внизу. Когда все снова собрались вокруг него, Соловей сплюнул себе под ноги и сказал: — Это никакой не полет! Ведьма, которая тащится за кефиром, и то лучше вас всех летает! Это никуда не годится! Весной к нам в Тибидохс соберутся лучшие из лучших! Самые лучшие! Гордость мирового драконбола! Да вас просто размажут по игровому полю. Да что там по полю! Вы все будете сидеть в желудке у их драконов и краснеть за собственную неуклюжесть! — яростно заговорил Соловей О. — Нужно вкалывать, вкалывать и еще раз вкалывать! Никаких прогулов! — жестко велел он. — Тренировки каждый день с шести утра до восьми. Потом после занятий с восьми вечера до десяти. Наш первый матч, чтоб вы знали, с африканскими бабаями, а они были третьими в прошлом чемпионате мира! Третьими! — Е-елки, — выдавил из себя Ягун, — ничего себе у нас соперники! Об африканских бабаях каждому из них приходилось слышать, и не раз. Бабаи были прирожденными драконболистами. — А теперь я хочу, чтобы Баб-Ягун еще раз представил всех членов нашей команды! У нас есть изменения. Оказалось, что один из членов команды ушел, и Ягун наконец-таки занял освободившееся место. Неожиданно для всех крайний левый ангар затрясся. Из отверстий в его крыше повалил густой белый дым. Тотчас со всех сторон к ангару кинулись джинны, выполнявшие в Тибидохсе роль драконюхов. Как раз Соловей Одихмантьевич только-только отпустил всех с тренировки. — Что с Гоярыном? — спросила Таня тренера, четко зная — драконы обязательно должны зимой спать. — Не нравится мне это… — Соловей расстроено покачал головой. — С Гоярыном явно что-то происходит. Сейчас январь, и он должен быть в спячке. А он проснулся. Уже три дня его никак не успокоят, — сказал он печально. — А можно я посмотрю на Гоярына? Может, найду, в чем причина! — неожиданно вызвалась девочка. Тренер по магическому пилотажу внимательно глянул на нее. Долго смотрел в глаза, но положительно кивнул. — Пошли, — велел он. — Контрабас, давай, я возьму. *** Открыть тяжелые ворота ей было явно не по силам, поэтому Соловей пришел ей на помощь — толкнул их, и те, скрипнув, открылись. Но далее он не пошел — остался с контрабасом и присмотреть за девочкой. В ангаре было темно и дымно. Слышно было, как в сумраке хрипло дышит дракон. В ноздри ударил особый запах — резкий, одурманивающий. Примерно так пахнет покрытый водорослями камень из реки, когда его вдруг бросаешь в костер или на раскаленные угли. Она осторожно двинулась вперед. Соловей скрылся в темноте позади нее. Внезапно прямо перед ней вспыхнули разом два зеленых огонька. Таня машинально потянулась к ним, но тотчас сердце у нее словно оборвалось… Упало и разбилось вдребезги. Она поняла, что эти сверкающие в темноте изумруды — глаза Гоярына. Огромный дракон был совсем близко. Вглядевшись, Гроттер-Рогозина сумела даже различить его контуры. Он был так огромен, что перед девочкой словно выросла целая гора. Пряный запах дракона — раскаленного изнутри и влажного снаружи — щипал ноздри. Через некоторое время девочка осмелела настолько, что протянула ладонь и коснулась чешуи на носу у Гоярына. Чешуя была теплой. Такой же, как на ее футляре для контрабаса. Таня вспомнила, как ей нравилось в детстве лежать в футляре, будто спрятавшись от всего мира, гладить его и слушать тихий, похожий на ворчание скрип. Мама тогда улыбалась, когда заставала ее в нем. Она тогда много рассказывала ей о папе и маме… Она начала с ним говорить, рассказывая о своей жизни. Гоярына, видимо, успокаивал голос и тихие поглаживания. Хриплое дыхание стало едва различимым, а щелки глаз — совсем узкими. Он засыпал. Его голова опустилась так низко, что Тане неудобно стало гладить нос, и она провела ладонью по складчатой шее дракона. Неожиданно Гоярын хрипло заревел. — Успокойся! Успокойся! Что с тобой? Все же хорошо! — принялась она мягко успокаивать дракона. Она все поняла, нащупав рукой в складке чешуи шип. Именно он причинял дракону такую нестерпимую боль. Гоярын ярился, выдыхая дым и пламя и ревя. Снаружи послышался встревоженный голос Соловья, но Гроттер-Рогозина, без лишнего страха, уже извлекла шип, который был воткнут в шею. Размером он был с небольшой кинжал и очень холодный на ощупь. Внешний его край заканчивался округлой шляпкой, чем-то похожей на шляпку гвоздя. Больше в темноте разглядеть было ничего невозможно, и Таня осторожно сунула шип в держатель для мячей, все еще закрепленный у нее на предплечье. *** Дракон уползал в угол, где принялся засыпать. Таня очень тихонько, чтобы не разбудить их «ворота» вышла из ангара, и тут же попала в руки встревоженного Соловья. — Соловей Одихмантьевич, — быстро затараторила девочка, перебив его, — смотрите. Вот что я вытащила из шеи Гоярына… — она двумя пальцами извлекла из держателя зловредный шип и протянула преподавателю. — И он благополучно наконец-то заснул. У темного расширились глаза в орбитах, когда он внимательно разглядывал шип. — Ничего себе! Откуда он? — Э-э-э, — протянула Таня, но Соловью не требовалось продолжения, потому что она продолжил сам: — Это призывное клеймо, — сказал он. — Когда-то очень давно маги с удовольствием его применяли. Но это черная магия, по-настоящему черная. Вот смотри, здесь желобок, по которому на клеймо поступает кровь, — продемонстрировал мужчина. — Кровь должна быть всегда свежей. Самая слабая — у лопухоидов. Самая сильная — у гарпий, у единорогов, у драконов. Вонзаешь этот шип в жертву и ждешь. Иногда приходится ждать долго, очень долго. Все зависит от силы крови и еще от многих причин… — судя даже по голосу — Соловью О. жутко не понравилось, что открылось его взгляду, — таким призывают сильного духа… Я немедленно покажу его Сарданапалу. Ты сама не понимаешь, какую опасную вещь ты нашла…