«Вообразите, что перед вами множество людей в оковах, и все они приговорены к смерти, и каждый день кого-нибудь убивают на глазах остальных, и те понимают, что им уготована такая же участь, и глядят друг на друга, полные скорби и безнадежности, и ждут своей очереди. Вот картина человеческого существования.» Блез Паскаль
Учебный год начался как обычно. Местечковые гранд-дамы наперебой закидывали комплиментами о нескромном загаре, природной худобе и вновь обретённой молодости. Если бы слыша это, Игорь Чернов столько же раз худел, «коричневел» и омолаживался, то давно превратился бы в рахитичного младенца афроамериканских кровей. Но что с них взять — академические грымзы, каникулярно ограниченные общением с собственным телевизором, набрасывались на него в сентябре, как верные коммунистки на полосы свежих передовиц. — Не иначе как на Ибицах отдыхали, Игорь Артемьевич? — статусно опережая нижестоящих товарок, приветствовала завкафедрой, за глаза прозванная студентами Манюней. — А вот и не угадали, Марья Семёновна, снова не было такой буковки этим летом. На дачке прозябал, бывшей тёщеньки. В трудах и заботах о ближних. Всякий раз Игорёк застенчиво отводил глаза от колышущегося третьего подбородка начальственной собеседницы и тут же, забывшись, тыкался взглядом в огромную багровеющую на шее родинку, щедро поросшую чёрными щетинистыми волосками. Университетские бабы, невзирая на опровержение всё знающей кадровички, считали его счастливо женатым непривычным для их понимания гостевым браком. Но Чернов никого и не разубеждал — по крайней мере, не приматывались с предложениями непременно познакомить со своими недозрелыми красавицами-племяшками и перезрелыми, но домовитыми, разведёнками-дочерьми, как было на предыдущей работе. «Далась им каждый год эта Ибица, откуда только прослышали о курорте лазоревом, кошёлки старые. Вроде по центральным каналам у нас всё больше про Крым вещают». Не то чтобы капиталистические порочные удовольствия были Чернову не по карману и не по возрасту — он вполне бы вписался в тамошнюю разгульную жизнь. Ехать ему было не с кем, а одному не хотелось. Тяготившие гетные отношения были давным-давно завершены без скандала, с бывшей по сию пору прекрасно ладил. А новых так и не обрёл, понимая с годами, что встретить свою половинку не натуралу становилось сложнее. И находясь в окружении юных пылких мужеских особей, постепенно замыкался в себе, опасаясь ненароком обозначить свою настоящую ориентацию. Каждый новый набор вместо чистых разумом свежих ручьёв, готовых наполниться скрупулёзно собранными для них знаниями, приносил в стены в прошлом знаменитого университета мутные потоки. Закономерные последствия от внедрения ЕГЭ и планомерной работы по***
Небрежно оттарабанив половину лекции, он случайно оторвал глаза от ненужного ему конспекта — этот текст он смог бы воспроизвести без бумажки, растолкай его среди ночи после бурной попойки — и, как написала бы в дешёвеньком ЛыРе экзальтированная нимфетка шестидесяти лет, «утонул в бездонных синих насмешливых глазах». «Почему всегда синих? Что это, извечная тоска по голубым озёрам, синим омутам, бирюзовому небу? Или отсылка к тому, что только в синих, как в воде, можно утонуть, а в карих — лишь увязнуть. Вернее — перемазаться. Тупые штампы.» Он запомнил мальчишку с того времени, когда факультативно читал сокращённый курс юриспруденции детям в лицее. Детям?! Чернова мысленно передёрнуло. Хороши детки. Обманываться — удел родителей. По тому, что он видел и слышал, разбитные отродья как по форме, так и по внутреннему содержанию давно не тянули на деток. Кроме одного. Смирнов. Александр. Алекс, как на иностранный манер звали его одноклассники. Блондинистое чудо с огромными карими глазами. Игорёк здорово трухнул тогда, узрев у себя кроме гомосексуальности ещё и наклонность к педофилии. И был почти счастлив, повредив ногу, неудачно поскользнувшись на раскатанной доброхотами ледяной дорожке, возвращаясь зимним вечером из школы домой, вместо того, чтобы смотреть под ноги, возвышенно фантазировал о несбыточном. Если, конечно, похотливые мысли о школьнике-переростке можно принять за возвышенное. После этого в школу Чернов не вернулся — сначала заменили другим педагогом, а потом и вовсе, перекроив расписание, оставили университету лишь сугубо профильные факультативы. Недавний школьник, парень вытянулся и похорошел (куда ещё-то...), так и не утратив природную «щенячью грацию», обрёл дерзость и любовь к явно дорогой модной одежде. А может, Игорёк не замечал в нём этого раньше из-за навязанной школьным Уставом формы. Рядом со Смирновым, с интересом поглядывая на соседа, расположилась красивенькая яркая деваха того же возраста. Игорёк непроизвольно облизал губы и на мгновение прервался. Забавно, парнишка и знать не знает, что во влажных фантазиях препода он давно стал его Алексом. Иначе насмешка в глазах паренька быстро бы сменилась на яростное негодование. «Что же, милый, люблю, когда ты сопротивляешься». На ум быстренько пришёл один из сценариев, а их у скучающего на больничном Чернова рождалось тогда немало. Ммм… подкараулил под лестницей после уроков задержавшегося допоздна в школе — кропать стенгазету (лицей всегда отличался консерватизмом и в эпоху интернета, судя по школьным стенам, такая хуйня в нём не просто существовала — она процветала). В своих мечтах Чернов, появляясь внезапно, стаскивал Алекса с нижней ступеньки. За шкирку, словно непослушного, нуждающегося в наглядном воспитании щенка. Несильно, лишь чтобы показать, кто здесь главный, отшвыривал к стенке и, самозапретно не прикасаясь к желанному блюду, чувствовал, как дрожь жертвы нарастает вместе со смелостью и желанием, как крепнет немалый для его роста и возраста член. Сколько ему было — пятнадцать? Вряд ли. Шестнадцать. Наверняка шестнадцать, даже в фантазиях Чернову не хотелось выглядеть негодяем, преступающим закон. Обычно долго не выдерживая придуманной жаркой картины. Потом мечты становились затейней. В их первой будущей встрече Игорь, насладившись собственным доминированием, поворачивал подросшего парня к себе и, опустившись перед ним на колени, послушно принимал в рот, вживую ощущая вкус несдержанной плоти, наивно представляя, что был у юноши первым. Единственным. Прикрывая происшедшие в организме изменения как нельзя пригодившимся ему здоровенным конспектом, догадывался, чем могла быть вызвана эта насмешка — сейчас, на первом занятии, Чернов читал им ту же хрень, что и в школе — слово в слово. Недолго думая, он экстренно перестроился на план «Б» — лекции, частично основанные на собственных размышлениях, а частично спизженные у Майкла Сэндела, профа из Гарвардского университета. А что, где мы, и где тот Гарвард? Поди найди. Когда-то план «Б» был единственным, но со временем Игорь понял, что не стоит напрасно разбрасывать бисер, искромётные лекции заменив на нудянку из рекомендованных минобром учебников, изредка доставая иноземные знания из сундуков своей памяти и перетряхивая для лучшей сохранности перед незаслуживающей аудиторией. Чернову было приятно наблюдать, как с каждым новым посылом усмешка в шоколадных глазах сменяется интересом (знай наших, парень) и даже восхищением («ойюшки-караул!»), так и не затронув мимику скучающей соседки (ну не судьба тебе, девонька). После занятий Чернов специально задержался в аудитории. «Подойдёт или нет?..» Подошёл, но неспешно, словно и не собирался вовсе. — Здравствуйте, Игорь Артемьевич. — Здравствуй, Смирнов. И как тебе? — Интересно. — Так же, как в школе? — попытался провоцировать Игоряша. — Нет. В смысле — да. Ну… вы поняли же, — окончательно запутался Алекс, слегка покраснев. — Да нормально всё. Рад, что не разочаровал, — довольный, что сумел ма́лым смутить предмет своего давнего вожделения. — А ты вырос. Сколько тебе? Он удивился вопросу, но послушно ответил: — Шестнадцать. Игорёк изумленно уставился на своего бывшего ученика, без слов говоря «не может быть». — Родители решили сделать из меня вундеркинда, засунув в школу пораньше. — Ну это-то понятно. У нас, спасибо военному комиссариату, что не парень, то чудо-ребёнок, — раздражённо отреагировал Игорёк, разом прощаясь со всеми своими фантазиями. «Да сколько же тогда-то было — четырнадцать, блядь?!» — В этом году семнадцать будет. В ноябре, семнадцатого, — не понимая причину, отнеся слышимое недовольство преподавателя на свой счёт, поспешил уточнить Смирнов, по-детски заулыбавшись схожим числам и тому, как это прозвучало, полностью теряя выказанный в начале занятия юношеский снобизм. Отлегло. Но тут же прилетело обратно. Скорпион, значит. Ещё один. Не многовато ли для одной банки — на ум пришла его однокомнатная малогабаритка. Вдвоём им не разместиться, даже с учётом огромной кухни, переделанной Черновым в жалкое подобие кабинета и гостиной одновременно. «Блядь, скоро стукнет… Да неважно, сколько. Главное, взрослый уже мужик. А такой фантазёр: не ровён час, женишься на нём, а через два — парень уже родит. Двойню. А чего? Один ребёнок — не ребёнок, морока одна. Блядь, блядь, блядь, ну вот опять, ещё немного — и привидятся внуки плюс тихая седая старость. Чернов, ну хоть сегодня можно без романтики? Ебля, ебля и ещё раз ебля — всё, что нужно одинокому невостребованному самцу с «активной» жизненной позицией. Да и с пассивной, наверно, тоже — если судить о скорбных попытках отыскать постоянного партнера.» Нет, ну не то чтобы он был девственником, так, снимал временами бойцов посмазливей, но всё это было не то… Обслужить себя он мог и сам, а вот любви, теплоты, привязанности, настоящей мужской дружбы — всего, что душа просит помимо шального секса — всё равно за деньги не купишь. — Алекс, пойдём уже. Ещё в столовку нужно успеть, — заканючило поджидавшее было молча создание, по худосочному неземному виду которого можно было предположить, что объекты, имеющие отношения к пище, не входили в разрешённый круг её интересов. Неужели такие и вправду едят? Чернов был уверен, что только пьют. Кровь своих домочадцев и преподавателей. — Ну я пойду, Игорь Артемьевич?.. — нерешительно проговорил «его» Алекс. «Мне послышалось или он и вправду испрашивал разрешение? Как бы хотелось ответить «нет» и распластать его прямо здесь, на столе, под охуевшим взглядом длинноногой спутницы, после увиденного навсегда позабывшей бы дорогу в столовую. Растерзать ремень и молнию на дорогих джинсах — ничуть не заботясь о сохранности, приподнять бёдра и одним движением содрать статусные штаны вместе с бельём, как частенько проделывают в порнофильмах. А после, перетянув его ноги длинным кожаным жгутом, захватить яйца и…» — Конечно. Увидимся ещё. На лекциях. Или так приходи, мало ли что, днём я постоянно на кафедре. «Ебать, как ты любезен, Игорёк. Да что ему с тобой, старым козлом, делать? У него совсем другие интересы.» И вмиг погрустневший, он стоял и смотрел, как недоступный ему в реале парнишка, обнимая навязчивую подружку, покинул аудиторию.