«Жизнь слишком коротка, чтобы оглядываться» Mari Hunter
— Ну что, видел своего? И как, проебать учёбу в Штатах ради тупого препода, того стоило? — Заткнись! — Это не ответ. — Он даже не изменился… — То есть нёс ту же пургу, что и в школе? — Нет. Был сегодня такой… такой увлечённый, ты бы видел. Красивый, как раньше. И тогда тоже никакую пургу не нёс. Придурок, ты же не слышал. А если б и слышал, ни хрена бы не понял, потому что не разбираешься ни в чём, кроме своих идиотских компьютеров. — Сам ты не разбираешься. И подкати теперь со своим. Ха-ха три раза. «Красивый». Ты вот по нему два года сохнешь, а он, небось, трахает своих бывших и нынешних и в ус не дует. — Молчи, грусть, — теряя запал, согласился с железными аргументами Алекс. — Всё забыть не можешь, как он тебе за признание взамен ненаписанного эссе пятёрку поставил? Пойдем лучше сходим куда-нибудь. Нормального парня найдёшь, потрахаетесь, всяко лучше, чем на бывшего учителя без толку дрочить. — Может, он и трахает, а может, и нет. Когда не знаешь, остаётся надежда. — Часть про возможные потрахушки намеренно осталась за кадром, потому как с личным опытом у Смирнова как-то не задалось. — Недоёбанный романтик. Нужно узнать всё, а там уж решить, что делать. А так, как ты — в облачках витать да по утрам самого себя за член дергать, уволь. Хочешь нарою инфы про «Черно́ту»? Неизвестно, кто первый из чересчур избалованных качественным образованием лицеистов окрестил Игоря Чернова «Черно́той». Да и не похож он был вовсе. Но пройдя путь от Чернова, минуя того самого подлинного булгаковского персонажа Чарно́ту, сразу же превратился в Черноту, одного из прототипов героя пьесы «Бег» — генерал-лейтенанта Бронислава Людвиговича Черноту-де-Бояра Боярского. И прозвище прилипло к нему навечно. — Как это нароешь? Следить за ним, что ли, будешь? — Не, нафига мне это? Если б можно было, я из-за компа не вылезал бы. А так… и без твоих любовей приходится в универ таскаться. Сначала по соцсетям сползаем, может, парольчик подберём и «дома» у него на десктопе погуляем. У народа на винтах порой тако-о-ое — уши вянут и кровь из глаз. — Пароль?! — Уверен, твоего чудака даже «брутить» не придётся — хватит личной инфы, типа год рождения или имя собачки любимой. Спорим? — Это незаконно. — А ты чё, с одной лекции в юристы заделался? Смотрю, «Черно́та» и вправду мастер — и влюбил с полпинка, и в веру свою обратил. Не выдержав подколок, Сашка, не глядя, отправил в голову друга подвернувшийся под руку тонкий библиотечный учебник, позабыв, что тот был принесён домой лишь потому, что написан был неким И.А.Черновым. Легко увернувшись, Макс поймал книженцию на лету и, ничуть не удивившись её авторству, философски изрёк: — Клинический случай. Сил не осталось или потяжелей книжки в доме не нашлось? А-а, понял, вас с «Черно́той» только на такие и хватает? — Но глядя на покрасневшего от возмущения Алекса, решил, что продолжать в таком духе небезопасно, миролюбиво закончил: — Эй, извини. Шуток не понимаешь? Давай лучше глянем на твою пассию.***
Домой Игоряша заявился поздно. Сначала были дела в универе, потом захотелось прогуляться по всё ещё летнему городу, втайне ежегодно надеющемуся избежать беспонтовой осенней промозглости и выматывающей зимней непролазной грязи. А после заскочил на традиционный первосентябрьский ужин в любимый ресторанчик. Чернов давно уже перестал заказывать столик — все сотрудники знали, что в этот день он непременно придёт, и придерживали любимое место у окна между двумя колоннами — возможность скрыться от всех, наблюдая и за тем, что снаружи, и за тем, что происходило внутри. Умывшись-переодевшись, первым делом потянулся к компьютеру. «Старичок» радовал большим современным двадцати с чем-то дюймовым экраном, в противоположность без конца сменяемым микроскопическим лэптопам. На экране привычно высветилась установленная вместо стандартной заставки экрана фотография — во весь экран высокохудожественно белел почти разорванный пополам, но аккуратно сложенный вместе разворот тетради, на котором нестройным почерком было выведено: «Дорогой Игорь Артемьевич, я люблю Вас».***
«Дорогой Игорь Артемьевич» больше всего на свете любил порядок и всякого рода классификации. Дай ему волю, средства и, главное, свободную площадь, он бы прикупил несколько пар одинаковых ботинок и с десяток таких же костюмов, чтобы каждый день, не задумываясь о совместимости, надевать их. Один раз он видел подобное в иностранном фильме и искренне позавидовал богатенькому владельцу солидного однообразного гардероба. Но будучи стеснён жилыми квадратами, пока ставил такие эксперименты над рубашками, носками и нижним бельём. Помнится, он сам купил в класс стопку одинаковых дешёвых тетрадей, чтобы не беситься, беря в руки школьное разноцветное безобразие. Раздал ученикам, велев самостоятельно подписать. Всего-то с них требовалось написать несколько СВОИХ мыслей о справедливости, чести, целесообразности законов, преступлении и возмездии. Обо всём сразу или о чём-то отдельно. Неважно. Главное, о своём. Наболевшем. Он не особо следил за учениками, несколько раз ненадолго выходил из кабинета, радуясь стоящей в классе тишине. Значит, думают, чертяки, увлеклись, а не списывают друг у друга, не обсуждают по-быстренькому дорвавшись до интернета. Потом собрал тетрадки, не проверяя обложек, — торопился на педсовет. А зря. Некоторые так и остались неподписанными. Именно в тот вечер, после затянувшегося до ночи унылого учительского шабаша, он и свалился. До проверки работ руки дошли только тогда, когда он из больницы домой вернулся, надолго зависнув на больничном. В целом он был доволен результатом — неожиданно интересные мысли, часто наивные, но сто́ящие, да и чему удивляться — не хухры-мухры, элита, лицеисты… Последний оплот родителей и их дарований, держащийся на системе жесткого отбора, сложнейших экзаменах, конкуренции, а не на блатных знакомствах. Не каждому преподающему здесь учителю удавалось пропихнуть своё чадо. И вдруг на фоне всей этой красоты — «на́те вам, Игорь Артемьевич, кушайте, не обляпайтесь.» «Дорогой Игорь Артемьевич, я люблю Вас». «Где же тебя, девонька, воспитывали? В пансионах для благородных девиц, Татьянушек Лариных?» В том, что это писа́ла барышня, Игоряша даже не сомневался. Сгоряча он поставил размашистую красную двойку и разорвал было пополам ни в чём не повинную тетрадочку, но вспомнив детство своё «счастливое» и преподавателей неустанных да злобных, смягчился. К тому же сложную задачку барышня поставила: тетрадей неподписанных было несколько. Работы остальных были хоть и разные, но в целом неплохи. Решив уважить чужое, не к месту прорвавшееся чувство, и не обижать остальных, сменил гнев на милость, щедро выставив всем «отлично». Оценки переслал в школу по «мылу», а тетради так и не вернул. Со временем выбросил, оставив только одну. На память. Непонятно почему, прикипая к этой нелепой записи всё сильнее. Дошло до того, что сфотографировал, сделав из получившейся картинки фон на мониторе, а ценный экспонат вложил в рамочку да повесил рядом с кроватью. Каждой ночью, отбывая ко сну, неминуемо натыкался взглядом, и как-то по-дурацки на душе у него теплело, словно он сам был накатавшей всё это барышней, а не взрослым мужиком, охуеть скольких лет.