Отчим

В полдень внезапным треском раздался мамин звонок, застав Хинату за поиском темы для диссертации. Разыскав среди разложенных на столе книг телефон, Хината ответила на звонок, прижав смартфон к уху плечом. — Да, мамуль. Привет… Нет, у меня нет планов на эти выходные… Хорошо, — стуча пальцами по клавиатуре, Хината улыбнулась, — я приеду. Конец апреля — особенное время, ведь вместе с цветами и тёплым солнцем в их доме царил праздник. Маме исполнялось сорок пять. — Саске скоро семнадцать, — задумчиво протянула Сакура, глядя на семейный снимок в узкой рамке у экрана ноутбука. На нём брату Хинаты всего пятнадцать — он выпускник средней школы. Одетый в строгую чёрную форму, пиджак которой застегнут на все пуговицы по подбородок, мальчик хмур и неулыбчив. Времени с того дня прошло не много, но Саске сильно изменился, возмужал. Сакура видела его в последний раз несколько месяцев назад, когда он помогал Хинате перевозить вещи в новую комнату. Крепкий юноша вырос из строгой школьной формы, из всех металлических пуговиц и детских воспоминаний, вызывая болезненный ропот сердца девушки. Внезапно разгоревшихся чувств Сакуры не замечал только сам Саске или делал вид, что не замечает. И сейчас Сакура говорила о нём с придыханием, сожалением и призрачной надеждой, которую и саму считала глупой, радуясь его скорому дню рождения, словно этот день мог всё изменить, снова позабыв, что Саске исполняется всего семнадцать. И не сейчас, а спустя долгие три месяца невыносимой жары. — Да. Время неумолимо. В ответе Хинаты затаилась неловкость. Она и сама ещё не знала, как относиться к симпатии подруги. Сакура старше его на семь лет — Хинату бы это не смущало, не будь Саске её младшим братом. Может он и выглядел, как взрослый юноша, но для Хинаты и мамы Саске навсегда останется ребёнком. Даже спустя три жарких месяца и год погодя, начав самостоятельную жизнь. Всегда. Дом Хьюга находился в соседней префектуре. В старой части города, недалеко от горячих источников, поэтому здесь были холодные снежные зимы, а также из окон открывался вид скалистых гор с затянутыми облачной дымкой заснеженными вершинами. Большой двор почти всегда затянут густой тенью могучих деревьев, и ветер шелестел молодой мягкой травой у подножия деревянного старого дома с раздвинутыми сёдзи и распахнутыми ставнями. Дощатый пол отзывался тихим скрипом на каждый шаг Хинаты, и внутри комнат было немного прохладно, царил сладкий аромат цветения, горьковатый привкус корицы и кислая нотка цитруса из кувшина со свежевыжатым соком. Если вдохнуть глубже, то в горле начинало перешить от пряных перцев, измельчённого горького розмарина и тимьяна, превратившегося в жаре духового шкафа в пахучий дым. — Хината, привет, — вышел к сестре Саске, а за ним плёлся старый полосатый кот, обтираясь о его ноги своими округлыми боками, выпрашивая порцию жаркого. Футболка Саске пропиталась насквозь пряным мясом, дымом и ментоловой остротой геля для душа. Игнорируя недовольное бурчание, Хината прижалась к Саске, не сдержав счастливой улыбки. Крепкие длинные руки мягко приобняли узкие плечи сестры, аккуратно раскачивая её из стороны в сторону. — Надо было позвонить. Я бы встретил, — бурчал Саске, забирая небольшую дорожную сумку. Бледное лицо почти без единой морщинки, будто Саске не знал эмоций и не умел ими пользоваться, в тот день исказилось в тревожном напряжении. Уголки ломаной линии губ были опущены, и на скулах образовались ямочки, о наличии которых Хината раньше даже не подозревала. — Спасибо, но я ещё не забыла дорогу до дома. — Сбежали бы вместе. Если твои подруги не возражают, я могу пожить недолго у тебя. Найду подработку и сниму жильё, перееду — исчезну из этого дома. — Стоп, стоп, Саске… Что случилось? — тормознула Хината разгорячённого брата. — Ты что, не в курсе? — изумился парень. Уставившись на сестру, Саске сгорбился, чтобы их глаза были на одном уровне. — Она не сказала тебе? — Что не сказала? Саске заглянул за угол, где суетилась их мать, не замечая присутствия своих детей, и наклонился к сестре, притянув её ближе за шею. — Сегодня у нас ожидаются гости, — прошептал он Хинате на ухо. Девушка заглянула в его чёрные глаза с недоверием. Саске нахмурился, раздражённо выдохнув, и продолжил таким же едва ощутимым шёпотом: — Это — мужчина… Спустя семнадцать лет объявился мой отец. От изумления Хината застыла на месте. Поначалу она испугалась этой новости, но если бы её покойный отец мог навестить их ненадолго, и она получила бы возможность обнять его, поговорить — девушка была бы счастлива. — Замечательная новость! — воскликнула она, и Саске испуганно зажал ей рот ладонью, обронив сумку на пол. — Тише, — зашипел он. — Видеть и знать его не хочу. Эти семнадцать лет я был счастлив без него, так какого чёрта? Не понимаю, как он вообще осмелился объявиться спустя столько лет? Как ему в глаза смотреть, не имея возможности разбить лицо за предательство? Вместо ответа Хината молча хлопнула ладонями по его лицу, и щёки парня обагрились. Саске склонил голову, опустив взгляд, внимая тёплым рукам, продолжавшим сжимать его лицо. — Доверься матери, — коротко успела произнести Хината и выпустила брата из рук, приветствуя вышедшую к ним маму. Невысокая женщина улыбнулась, и от уголков больших серых глаз растянулись лучики морщин. Вдохновлённая предстоящей встречей, она светилась счастьем, со сдержанной благодарностью принимая поздравления из рук дочери, ненароком поглядывая на дверь. А Саске злился. Его душила ревность и в одночасье он чувствовал себя брошенным и забытым. Весь праздник казался чужим, организованным не для матери, а для незнакомого мужчины, которому в этом доме не рады — так думал Саске, и отчасти был прав. Хироми искренне ждала гостя и не желала замечать раздражение сына. Ещё и Хината поддерживала её, готовясь поделиться с посторонним уютом, который они общими усилиями создавали втроём многие годы. Для четверых места мало в большом доме, воздуха недостаточно и материнской любви в сердце Хироми в дефиците. Саске готов был отказаться от всего, чем дорожил, но избежать встречи с Ним. И Он пришёл. Чёрной фигурой пересёк цветущий двор, и его длинные чёрные волосы взметнулись вверх при резком порыве ветра, откинув длинную небрежную чёлку с лица мужчины. От неожиданности Хироми громко охнула, прикрыв ладонью рот, и из её светлых, словно хрустальных глаз скупо потекли слёзы. Она стояла перед ним, желала протянуть руку, но не могла долго унять дрожь. Больше всего от времени постарели её руки, став ещё более худыми, угловатыми, безвольно мягкими и сухими наощупь, как потерявшая эластичность тонкая хлопковая ткань. Волосы, которые в былых воспоминаниях были густыми и очень длинными, поредели, их давно остригли до ровного каре, обнажив вытянутую шею, поперёк которой недрагоценным ожерельем растянулись морщины, указывающие на возраст женщины. Но Хироми была прекрасна и нежна в своём перламутровом платье самого простого кроя, хорошо скрывающего большую грудь, пышные бёдра и талию, которая уже не была так тонка, как восемнадцать лет назад, но имело вполне чёткое очертание под тканью наряда. Сумев взять себя в руки, Хироми выпрямилась, не сводя пристального взгляда с Мадары, который теперь казался незнакомцем, не оставившего в себе ничего от того юнца, которого она любила, и протянула руку, приглашая его войти в дом. Мужчина грубо сжал её ладонь и вытянул Хироми к себе, страстно целуя. Его не смущала лёгкая полнота женщины, некая «задеревенелость» позабывших ласки губ, или это сказывалось смущение Хироми, ведь позади неё стояли дети и наблюдали за беспомощностью своей матери перед чувством любви. — Я тоже рада тебя видеть, — призналась Хироми, выбираясь из цепких рук, с жадностью хватающихся пальцами за ткань платья. Будь воля Мадары, швы уже трещали бы, обнажая белую кожу. — Хочу тебе кое-кого предоставить. Своих детей. — Детей? — переспросил Мадара, и его глаза вспыхнули от гнева. — Это твой сын, Мадара. Хироми отошла в сторону и подтолкнула ошарашенного новостью мужчину вперёд. Мадара споткнулся, встретившись взглядом с высоким юношей, взирающего на него с недоверием и пренебрежением, едва сдерживая в себе ревность, будучи свидетелем нежного щебетания его матери с чужаком. Сын и отец были похожи: от взъерошенных жёстких чёрных волос до идеальных утончённых черт лица, которые были лишними на фоне вечно нахмуренных бровей и холодного взгляда тёмных глаз. От взаимной нелюбви и ревности до предпочтений в одежде. — Мой? — самонадеянно усмехнулся Мадара, вступив в дом. — Он же даже не похож на меня… И умолк, широко распахнув глаза от ужаса. Хината стояла рядом, чуть поодаль от брата, и он старался прикрыть её собой. Побледневшая, дрожащая от переполняющих её чувств, как осенний лист, она едва держалась на ногах. Хинату раскачивало из стороны в сторону, и она могла провалиться в бессознательное состояние — и это было бы её спасением. Образ Мадары расплывался; голос Саске металлическими гвоздями вбивался быстрой дробью. — Вот именно. Ему здесь не место. — Хината? — Мадара сделал шаг к ней, но остановился, придя в себя. — Да, — кивнула Хироми, несказанно радуясь хорошей памяти мужчины. — Ты её до сих пор помнишь! Послышался грохот, и все вздрогнули. Хината упала без сознания, едва мать договорила, и никто не успел её поймать. Саске с Хироми озабоченно кинулись приводить девушку в чувство, а Мадара не шелохнулся. И это бездействие, холодный, безразличный взгляд, обращённый к беззащитной сестре, Саске запомнил надолго. Чужак оказался куда более далёким от них, чем он себе представлял. И холод, источаемый Мадарой, только усилился, когда Хината пришла в себя. У неё так и не хватило сил, чтобы достойно поприветствовать его. За столом пустые упрёки остались дозревать за замком вынужденного молчания. Мадара ел неохотно, бросая недовольный взгляд в сторону Хинаты, которая сидела за братом, чтобы скрыться от испепеляющего взгляда мужчины. Ощущая кожей до мурашек воцарившееся напряжение, накаляющее воздух, Саске считал себя причиной необоснованной злости, которая могла в любой момент вырваться наружу и сорвать их праздник. — Чем ты занимаешься? — спросила Хироми, чтобы сменить тему, и Мадара перевёл своё внимание на неё. — Полицейский. — Так и знала, — с облегчением вздохнула женщина, прикоснувшись ладонью до груди, где ощущалось участившееся биение сердца. — Ты об этом всегда мечтал. Саске тоже хочет поступить в академию. В планах служба в полиции. — Это правда? — спросил Мадара, обратив внимание на сына. Он мысленно придирался ко всему, что видел в сыне. Мужчина противился самому факт существование ребёнка от его семени, и хотел обо всём расспросить Хироми, но старался держаться беспристрастно, хотя бы сейчас. Дожидаясь ответа от Саске, собирающего крупицы самообладания воедино, Мадара интуитивно уставился на Хинату. Она уже не была так бледна и в обморок не валилась, но дрожь её рук зримо улавливалась, как и напряжённо выпрямленная спина. Внешне она старалась выглядеть спокойной, максимально голодной, чтобы потешить самолюбие любимой матери, но внутри ощущалась пустота, и Хината потеряла в ней ориентир, запуталась в собственных чувствах. К Мадаре страшно было обернуться, не то, чтобы заговорить. — Да. С детства решил для себя, — уклончиво ответил Саске. Сказал достаточно, стараясь не подавать повода для дальнейших расспросов. — Хвалю. Но помогать не буду. Мне никто не помогал… — Ты последний, кого бы я просил о помощи, — процедил сквозь зубы Саске и выпил воды. Мадара удовлетворённо усмехнулся, покачивая головой, и тут же осёкся. Улыбка исчезла, глаза пугающе сверкнули. — А ты? — грубо кинул он, обращаясь к Хинате. Девушка мимолётно одарила его испуганным взглядом и тяжело сглотнула еду. — Чем занимаешься, Хината? Бежать от разговора было некуда. Имя произнесено, мать смотрит с надеждой и нежной улыбкой, переполненной гордости, не ожидая от кроткой дочери грубости, как от непокорного сына. — Учусь. Будущий юрист, — даже не пытаясь изобразить любезность, она ответила без интереса. — О, адвокат… Законопослушная семейка. Сколько яда излилось в эти слова, отравляя им сладкую лесть. А Хироми внимала ей с благодарностью, с любовью и нескрываемым восхищением. Это же читалось и во взгляде Мадары, только не так открыто, более тускло и сдержано. Саске и Хината ощущали себя лишними за столом и, возможно, в доме. Дав волю тёмным мыслям, без устали неумело браня Мадару последними словами, Хината пыталась заполнить образовавшуюся пустоту едой. Она жадно впихивала в себя разделённые на куски порции, спешно запивая всё соком, давясь и мечтая задохнуться. Саске пристально наблюдал за сестрой, своевременно доливая ей сок в пустующий стакан. — Хината, хватит, — не выдержал он. Девушка с болью остановилась, но ответить ничего не могла из-за набитого рта. — Не ешь столько, ты ведь поправишься. — Того и гляди лопнешь, — вскинул брови Мадара, и Хинату охватила злоба. Такими тёмными её глаза он ещё не видел; таким хмурым её лицо он даже не представлял. Спешно всё проглотив, она снова смело обернулась к нему, втянув воздух носом, и на выдохе выпалила, с пренебрежением окинув взглядом тёмный классический костюм: — Не беспокойтесь. Даже если и лопну, то ваш костюм я не посмею обрызгать. — Хината, — зашипела Хироми, не веря собственным ушам. Хината растерялась и замолчала, но Мадара и не думал молчать. Он откинулся спиной назад, смеясь, словно услышал задорную шутку, и демонстративно расправил складки на рубашке, погладив грудь и живот. — Спасибо за твою заботу, — с улыбкой поблагодарил он, и не было в этой улыбке того шарма, которым восхищалась Хината. Это была уродливая улыбка, чересчур злая. — Теперь я могу быть спокоен. Продолжай. Его рука махнула в сторону полной тарелки перед девушкой. Хината молчала и выглядела застывшей. Просидев без единого движения с минуту, она внезапно встала, раздражённо кинув палочки на стол. — Я плохо себя чувствую, — солгала она, обращаясь к матери. — Подышу свежим воздухом, если ты не против. — Конечно, — кивнула женщина. В этот быстротечный миг Мадара увидел два абсолютно одинаковых человека по обе стороны стола. Как отражение прошлого, Хината больше походила на Хироми, если только лицо её было более округлым, без чёткой линии скул, и девушка избегала его, в отличие от матери. — Прости. Я не знаю, что на неё нашло. Она никогда не делится своими проблемами. — Не оправдывайся. Твоя дочь — это не ты, тогда почему просишь прощения за неё? Она мне не грубила. Возможно, я сам зацепил её своими словами. — Или своим появлением, — добавил Саске. Хироми сдержанно молчала, медленно заливаясь стыдливой краской, и в полном разочарованности взгляде отчётливей стал читаться возраст и усталость за многие годы. — Это уже не вам решать, — стёр с губ остатки еды Мадара и бросил полотенце на стол так же раздражённо, как летели к тарелке палочки Хинаты. — Я не к вам вернулся, а к Хироми. Пойду, покурю. Игнорируя злость сына, мужчина поднялся из-за стола и пошёл к веранде, по пути оглядывая комнаты. К его счастью, или нет, Хината обнаружилась во дворе, спрятавшись в тягучую тень старой ивы недалеко от старого бамбукового фонтанчика. Она сидела неподвижно, сгорбившись, положив руки на колени, и неутомимо следила за движением воды: как толстый полый бамбук медленно наполнялся чистой водой и с громким коротким стуком опускался вниз, выплёскивая всё в фонтан, и налегке, опустошённый поднимался вверх, пока снова не переполнялся. Цикличность и предсказуемость действий ничуть её не утомляли, или интерес Хинаты был не к потокам воды и уже скрипучим от времени и сырости механизмам. — Нашёл, — без угрозы как можно мягче перебил Мадара затянувшийся диалог с тишиной. Хината вздрогнула и сжалась, обхватив ноги руками. Взгляда от встревоженной глади пруда не убрала, но мужчина знал, что она его внимательно слушает. — Удивлён не меньше твоего. Причём не знаю, чему больше: что я едва не лишил девственности дочь своей любимой женщины, которую знал ещё мелкой девчонкой, или то, что у меня есть сын. Одно дополняет другое, и я в… гневе. Если говорить честно, меня распирает от злости. Постепенно спокойный, пусть даже искусственный тон стал жёстче, впоследствии перерастая в подобие нечеловеческого рыка. Хината выслушала его, и взгляд её смягчился до абсолютного безразличия. Если бы в это мгновение фонтанчик перед ней развалился, то она бы даже не вздрогнула. Или если бы Мадара вновь бы исчез, больше не проронив ни слова — это казалось лучшим стечением обстоятельств, но превыше своих интересов Хината ставила семью. И словосочетание «любимая женщина» затрагивало её гордость, но это была мать. О ней Хината могла смело заявить, что это и её любимая женщина тоже. Любимей и роднее в мире не найти. — Что было, то прошло. Хорошо, что вы вовремя остановились, иначе неловкость от вашей лжи меня совсем бы доконала. Оставим всё в тайне, и я закрою глаза на ваше враньё, попытки найти себе легкодоступную спутницу. Мама бы посчитала это предательством, не считаете? — А ты легкодоступная спутница? — смерил высокомерным взглядом её Мадара. — Не смейте! — вскочила Хината, но тут же попятилась назад. Мужчину перед собой она знала, и в то же время не узнавала его совершенно. — Я никому ничего не скажу. Не приближайтесь больше ко мне. Лучше потратьте своё время на сына. — Знаешь, два дня — слишком малый срок, чтобы хотя бы заставить его со мной говорить. — Потому что он привык к безмолвию за эти семнадцать лет. Как я могла его не поддержать сегодня? — прошептала Хината и подняла ладонью чёлку с чуть взмокшего лба. Ресницы на её закрытых глазах дрожали в унисон беспокойным мыслям. — Значит, мы ведём себя как незнакомцы? — Мужчина закурил сигарету и ухмыльнулся, наблюдая за полётом двух стрекоз вдоль воды. — Умная ты девочка. Даже немного благодарен тебе. — Мы и так незнакомцы. Лгать я не люблю, поэтому не разговаривайте со мной. У глаз женщин Хьюга был особый дар: когда они разочаровались, то их взгляд покрывался такой толстой коркой льда, что светлая серая радужка теряла какой-либо цвет и становилась почти белой. Такой пугающий, холодный и безразличный взгляд — полная противоположность едкой и пронзительной, острой, как катана, презрительности Мадары и Саске, обещающей опасное продолжение. Заметив вышедшего из дома брата, Хината оттолкнула мужчину и кинулась прочь быстрым шагом, скрывшись от глаз Саске за стенами дома. Мадара тоже ушёл, но в другом направлении, избегая Саске и всем своим существом отрицая их родство. — Нашёл тебя. Так и знал, что ты забьёшься в самый дальний угол. Саске наткнулся на сестру в плотных зарослях диких кустарников. Она сидела молча, долго не поднимая головы, разглядывая ещё неокрепшие бутоны цветов на колючих ветвях. — Смотри, что нашла. — М-м, — согласно промычал Саске, присев рядом. — Оно уже пару лет цветёт. А ты только заметила. — И как он тебе? — Неплохо, с учётом того, что за этими кустами мама не ухаживает. Пыли только на листьях много. — Нет, — довольно резко прервала его Хината. — Я спрашиваю об отце. — Он оказался таким, каким я его и представлял: самовлюблённый и заносчивый. Неприятный тип. — Разве настолько неприятный? — Слышал, что он только на выходные приехал. Жду утра понедельника, чтобы он скорее покинул дом. А ты что думаешь? — Почти то же самое. Я на твоей стороне, но и маме мешать не буду. — Да, я тоже. Тяжело вздохнув, Саске зачесал пальцами волосы назад, открыв высокий, чуть вспотевший лоб. — Но спасибо, что ты на моей стороне. — Почему искал меня? — Мне показалось, что этот мужик неравнодушен к тебе. Раздражает, как он постоянно кидает на тебя недобрый взгляд, а ты паникуешь. Он тебя пугает? — Нет, не пугает. — О чём вы говорили? Видела бы ты своё лицо, когда я застал вас. Словно ты что-то скрываешь… — Скрываю? — Хината нервно рассмеялась. — Не говори ерунды. Ты знаешь, что я не восприимчива к мужскому вниманию. — Да, ты стесняешься, краснеешь и теряешь дар речи. Совершенно иначе себя ведёшь, нежели с ним. — А, это… Я знала Мадару, когда была ещё ребёнком. Практически ничего не помню с того времени, а он припомнил. — Я зря волновался? — Саске попытался прочесть Хинату, разгадать её тайны по мимике и движениям. Но это была обычная Хината и говорила она без страха. — Конечно. Но буду благодарна, если до моего уезда мы будем держаться вместе. Так спокойней… Хироми терпеливо ждала у распахнутых дверей. Она умела ждать и слышать других, но сегодня она оставалась глуха к детям. На закате своей молодости, растеряв былую уверенность, красоту и возможности, женщина смирилась со всем. Смирилась, что дочь уже больше пяти лет живёт в другом городе, что Саске так быстро вырос, и скоро пойдёт тем же путём, а большой дом опустеет. Здесь Хироми ничего не держало, и она хотела бы спустя столько лет наконец выпорхнуть из деревянной клетки и улететь. Взлететь к небесам, вдохнув полной грудью холодный воздух, пролететь над островами горячих источников, сбить снег с вершин вулканических гор, и больше не возвращаться. Дверцы клетки были открыты, и ветер звал её за собой, нашёптывая сказания о тех жизнях, которые она могла прожить, высвободившись из пут обязанностей перед покойным мужем и взрослыми детьми. Но ей было уже сорок пять, и перья давно потускнели, опали без попыток противостоять ветру — Хироми смирилась с одиночеством. — Я о многом хочу тебя спросить, — вырвал её из раздумий хриплый голос Мадары. Женщина вскинула к нему голову. — Спрашивай. — Например, Саске. Ты не говорила о нём ещё до рождения, тогда почему решилась написать спустя столько лет? Вопрос был ожидаем, и Хироми не сдержала грустной улыбки. Плавным жестом она пригласила присоединиться мужчину к ней, и Мадара тяжело сел рядом на пол. Хироми долго его рассматривала, дав волю накопившемуся любопытству, оставшись с Учиха наедине. — Ты ушёл, когда тебе исполнилось девятнадцать. Это было наше последнее Рождество. Я уже знала, что беременна, но скрыла от тебя это. Ты поступил в академию, и мешать тебе было бы эгоистично. Я не могла так поступить с тобой. — Зачем тогда родила? — задал Мадара следующий вопрос, но тут же пожалел о нём. По щекам Хироми потекли слёзы. — Нет, я не о том! Грубые ладони Мадары обхватили её лицо. Внезапно хмурый и всезнающий мужчина изменился, испугавшись женских слёз. Ему до сих пор было так холодно рядом — от огня в очаге остался только удушающий дым. — Ты могла жить иначе. К чему эти жертвы? Посмотри на себя, — встряхнул её Мадара, — чего ты добилась за семнадцать лет? Могла снова выйти замуж и покинуть это захолустье. Тебе так нравится тут жить? Тюрьма, а не жизнь, и ты в неё сама себя заточила. Чего ждала все эти годы? Прожила впустую молодость… — Тебя ждала, — едва слышно прошептала она. — Больше я никого не смогла так полюбить… — Ну и дура… Прикосновение губ Хироми такое нежное, мягкое и податливое, что поневоле забываешь обо всех морщинках на них. Робость не проходит с годами, она преодолевается путём долгих тренировок и усилий, но поцелуи не лгут: они могут быть зажатыми, пренебрежительными, страстными, открытыми на грани неприличия, и невесомыми, но покорными, как у неё. Мадара ловил губы зубами, прижимался к ним, ловя ртом момент едва ощутимой близости, которая вот-вот могла испариться с его уст. Мокрые от слёз впалые щёки и высокие скулы, слипшиеся в пучки дрожащие ресницы и цепкие пальцы, сминающие тонкую ткань рукавов рубашки мужчины. От возбуждения, Хироми краснела, как и её дочь, но не опускала взгляда, взирая прямо, маня сильнее, словно под гипнозом. Мадара запустил ладонь в волосы женщины, сжал короткие волосы над шеей, и кончики его пальцев скользнули вдоль шеи вниз, где под линией ключиц разрастались бугорки мягких грудей. — Кхм, — громко кашлянул Саске, вступив в дом. — Простите, что помешали. Хироми оттолкнула Мадару и отсела в сторону, прикрыв губы ладонью. — Держите себя в руках, — прошёл сын мимо, а за ним призраком спешила Хината, боявшаяся посмотреть в сторону матери. Мадара заметил её, пожалел в сложившейся ситуации, но понадеялся на её понимание. — Сами разберёмся, — рявкнул мужчина и помог подняться с пола Хироми. — Твой сын ещё сосунок, а дерзит умело. — Весь в грубого отца. В нём нет ни грамма моей деликатности или послушания сестры. — Мадара хмуро кивнул и задумчиво поглаживал кисть женщины. — Я постелю тебе в своей комнате. В гостиной в это время года очень холодно. — Это и есть причина, почему мы сегодня будем спать вместе? — Не вместе, — выдернула Хироми руку, — а рядом, в разных футонах. Да, футоны были разные, и между краёв постели проглядывалось сантиметров десять татами. Расстояния хватало для разговоров, и перелезть через участок голого пола было проще простого, но Мадару сильно зацепила попытка женщины оградиться от прошлого. Называла единственной любовью, ждала, а постели предусмотрительно раздвинула. По мнению Саске недостаточно, даже если бы он спал рядом с отцом. Шириной в ладонь был его сегодняшний шаг, чтобы добиться желаемого. Он бы преодолел и две и три ладони — целую толпу, разглядев на пороге комнаты округлую фигуру Хироми в достаточно длинном, но столь тонком халате, что свет луны с лёгкостью проникал внутрь и озарял мягким сиянием каждый бугорок и впадинку, кокетливо прикрытый запахнутой тканью. Обнажённая ложбинка между пышными, полными грудями мелькнула прямо перед глазами, когда женщина присела на свою постель, откинув плотное одеяло, и в тишине дыхание Мадары стало отчётливей, учащённым. Женщина улыбнулась ему — в мягкой тьме её лицо казалось вновь молодым — заправила за уши мокрые короткие волосы, наклонившись ближе, но не пересекая мнимую черту. Лёгкий, невесомый поцелуй в плотно сжатые губы был мимолётным, оставившим после себя неприятную прохладу. Мадара схватил отдаляющуюся от него Хироми и повалил её на постель, наплевав на все нормы. Она удивлённо выдохнула, придерживая края халата, которые так и норовились распахнуться. — Подожди, — шепнула Хироми, остановив настойчивые поцелуи Мадары. Мужчина нехотя отстранился, медленно развязывая пояс, туго затянутый на её талии. — Так сразу? А как же вновь сходить на свидание, заново познакомившись друг с другом? Уверена, тебе есть, что рассказать за эти долгие годы. Тон её был шутлив. Подразнивая заведённого мужчину, Хироми тянула время, и грубые пальцы его коснулись живота. Женщина вздрогнула, сжалась; её ноги напряглись, а бёдра плотно обхватили кисть Мадары. — Женщина, не говори глупостей, — резко шепнул он, всунув пальцы во влажное лоно. Насмешливая гримаса исчезла с напряжённого лица Хироми. Мадара грубо тёр твердеющий под его лаской крошечный бугорок плоти — нежный, как каждый участок кожи женщины. — Сама веришь в то, что несёшь? — Ах, — сдавленно простонала она. Воспоминание о том, что за стенами сейчас спят её дети, заставляло сдерживать голос, и в горле образовался ком, под давлением которого всхлипы врывались наружу слишком громко. И даже глубокий поцелуй Мадары не мог их утихомирить. Внизу живота стало покалывать. Кровь отливала от лица, рук, живота — Хироми начинала мёрзнуть, сжимая бёдра до боли в костях. Ей хотелось обмочиться до такой степени, что тело свело судорогой. Хироми попыталась оттолкнуть Мадару и освободить своё тело из плена его пальцев, скользя ладонью по покрытой испариной коже. Её тело дрогнуло, сжалось, словно в конвульсии, и мышцы влагалища сократились. Мадара прикусил мочку её уха, лязгнув зубами об округлую тонкую дужку её золотой серьги. Пальцы его доводили Хироми до исступления. Хлюпающие звуки заполонили сознание, а её дыхание давно стало сиплым, громким прорываемым стоном или тихим вскриком. Снова судорога — на этот раз такая сильная, что Хироми буквально повисла на Мадаре, мучительно медленно расцарапывая мускулистую спину и твёрдые плечи. Его ладонь в одночасье стала мокрой. Мышцы Хироми хаотично сокращались, будто волны встречного течения, рассеивающиеся по песку, настигнув берега. По пальцам стекали крупные капли и разбивались о постель, пропитывая своим резким запахом светлую хлопковую поверхность. Влажные волосы Хироми уже высохли и взъерошились, но у корней по-прежнему оставались мокрыми из-за пота. Мадара снял с женщины халат и сжал податливую грудь, вжимая большим пальцем твёрдый розовый сосок посреди крупного, почти прозрачного ореола. Погрузив свою вздрагивающую твёрдую плоть в истекающее соками влагалище, Мадара наконец смог ощутить то тепло, по которому тосковал многие годы. Хироми задыхалась стоном. Мужчина был в ней так глубоко, так жёстко, что перед глазами всё растекалась в мутное тёмное пятно. Его руки сжимали до красных следов на молочно-белой коже, до боли, властно подчиняя её себе. По окну скрежетали низкие ветки яблочного дерева, не давая Хинате уснуть. Она долго ворочалась, сбивая мягкую подушку так часто, что своими стараниями превратила её в бесформенный ком. «Хочу воды», — решила она, сглатывая вязкую слюну. Мягко ступая на носок, стараясь передвигаться в старом доме как можно тише, Хината приоткрыла дверь и вышла в тёмный коридор, в конце которого недалеко от гостиной была кухня. Все остальные комнаты были заперты, но за стенами раздавались шорохи. От испуга Хината замерла — не издаёт ли её ходьба такой протяжный скрип, который может потревожить спящего гостя? Очередной шум заглушил женский стон. Он нарастал, — такой хриплый, низкий — а после резко обрывался, и снова протяжно скрипела половица. Хината не могла пошевелиться. Лицо будто обдало горячим воздухом, грудь сжало в тиски ужаса и слабой ревности. За возбуждённым дыханием скрывались крики, заглушаемые постелью, и девушку стало мутить. Хотелось вновь стать маленьким ребёнком, не догадывающимся о секретах за дверью. Все стены превратились в прозрачное тончайшее стекло, и Хината не могла отвести взгляда от соединившихся друг с другом обнажённых тел. С их кожи пошло стекал пот. Руки мужчины, ублажавшего её мать сзади, словно течную суку, по-хозяйски сжимали прекрасные формы, ломая их мягкие линии своими хищными когтями. Длинные волосы Мадары ссыпались со спины и прикрыли нежные бёдра Хироми. Учиха медленно поднял взгляд и посмотрел на стену перед собой, будто чувствуя чьё-то присутствие. Хинату прошиб холодный пот. Едва переставляя негнущиеся ноги, девушка поспешила уйти от этих образов, поражаемых бесстыдными стонами. По-прежнему дрожа, она миновала кухню, забыв о жажде, и рухнула на колени в холодной гостиной перед дверьми, одна из которых была отодвинута. Недалеко через бумажную перетяжку сёдзи Хината увидела силуэт на веранде, и дышать стало легче. Как и ожидалось, одиночка Саске выглядел обеспокоенным, хотя внешне ничем не выдавал своих тревог. Только если взгляд его потерял озорной блеск. Чёрные радужки казались безжизненными стекляшками, искусственно вставленными в его глазницы. В отличие от сестры, парень явно оказался на веранде не случайно, прихватив с собой тёплый плед, в который укутался с головой. Из тёмно-коричневого кокона, на ворсинках которого мелкими каплями осела влага, доносилось монотонное мурлыканье. Свёрток Саске оказался с сюрпризом. — Давно тут сидишь? — спросила Хината, подрагивая от холода. Саске вздрогнул от неожиданности и скинул с головы плед. Волосы на макушке встали торчком, и Хината по привычке попыталась привести их в порядок, приглаживая пальцами. По широко распахнутым серым глазам, из которых ещё не испарились остатки страха, Саске всё понял. — Уже давно. Сбежал сюда сразу же, как только они решили развлечься. Хината густо покраснела и присела рядом, пряча лицо за согнутыми коленями. — Ты тоже слышал? — едва слышно пробубнила она. — Тоже? — Саске раздражённо хохотнул. — Да моя спальня сразу за ними. Не ожидал, что мама такая горячая штучка. — Прекрати. Это отвратительно… — Отвратительно только то, что это были ОНИ. В ином случае я даже не обратил бы внимание. Ты чего так покраснела? — спросил Саске, тряся плечо Хинаты. Потрепав её за ухо, он улыбнулся. — Горячее… Девушка пробормотала что-то невнятное, закрываясь от всех, чем ещё сильнее смешила брата. Мадара вышел из спальни, где мирно спала укутанная в одеяло Хироми, и мягко задвинул дверь. Не озаботившись прикрыть своё полуобнажённое тело, он лишь натянул пижамные брюки и оглянулся, с подозрением глянув в сторону детских спален. Ему определённо показалось, что он видел её… В его сумке всегда хранилась пачка сигарет и бензиновая зажигалка, подаренная когда-то сослуживцами. Зачастую даже полиэтиленовая лента не была снята с картонной пачки, и нетронутыми сигареты могли лежать месяцами, пока Мадара не начинал сильно нервничать, и тогда пачка опустошалась влёт — две крайности одного человека. И сейчас он жаждал сигаретного дыма, испытывая странную потребность отплёвывать эту горечь вместе с тревогой. Стянул шуршащий целлофан, вырвал пластину плотной фольги и остановился перед раздвинутыми дверьми, уже медленно высовывая из плотного ряда сигарету, прислушиваясь к знакомому голосу. — Ведёшь себя, как малое дитя. Я и того больше о сексе знаю, чем ты. — Дело не в этом… мне просто стыдно… Опершись о створку двери, Мадара внимательно подслушивал занятный разговор, впихивая сигарету в полную пачку, отказавшись от дыма, который мог выдать его присутствие. — Ты замёрзла. Дрожишь сильно, — вздохнул Саске, выбираясь из тёплого пледа. Потревоженный недовольный кот поднял морду и оглянулся на Хинату, сонно её оглядев, и выгнулся в спине, перебирая когтями по ноге Саске. Тонкая ткань не спасала от царапин, но парень даже не поморщился. Накинув мягкое покрывало, Хината заметно расслабилась. Речь постепенно становилась чётче. — Давай не говорить ничего матери? Её это смутит. — Безусловно. Осталась только одна ночь, а после можно забыть об этом проходимце ещё лет на семнадцать, — прошипел Саске. Мадара сморщится при этих словах так же, как и его сын: с пренебрежением и раздражением. Но вряд ли он смог бы найти, что на это ответить. — Я верю ему. Такие мужчины, как он, к прошлому не возвращаются без причины. И эта причина — наша мама. Позволим ей наконец стать счастливой. — И многих ты мужчин повидала? — У тебя голос дрожит, — встревожилась Хината, сменив тему разговора. — Укройся от ветра. — Оставь! — не сдавался Саске, отмахиваясь от её рук. — В такой лёгкий холод я не мёрзну!.. Апчхи! — Уже сопли полетели! — хохотнула Хината, разделив с ним плед. Приобняв брата и положив голову ему на плечо, она мягко прошептала: — Твоя старшая сестра о тебе позаботится. — Но чаще о тебе приходится заботиться, Хината, — холодным голосом произнёс Саске, но в ответ вяло приобнял. Теперь от него согревался не только кот. Прежде чем уйти, Мадара сделал робкий шаг из темноты и окинул недобрым взглядом обнявшихся брата и сестру. Саске резко обернулся на скрип, но уже никого в дверях не было. — Как думаешь, мы уже можем идти? Я всё равно замёрзла. — Да. Не думаю, что он больше получаса продержался. В его-то возрасте… — И как мы бесшумно вернёмся в свои комнаты? — Как и пришли сюда — обычным шагом. — Я на цыпочках ползла. Ты вот так просто вышел, смело зашагал и ушёл? Они же могут услышать, проснуться, и тогда будет неловко. — Им было не до меня в тот момент. Тогда, — Саске поднял вверх полусонного кота, — Хиро нам в этом поможет. Откопав под половицами веранды давно утерянный мяч, Саске покатил его в коридор. Взъерошенный Хиро провёл звенящий шарик взглядом и коротко вздохнул, словно уставший от жизни человек. — Бедный старичок, — с жалостью в голосе шепнула Хината и ласково погладила кота. — Лет тринадцать назад он был гораздо игривее. Куска мяса нет? Он бы мигом за ним припрыгал. — Ему нельзя. Жёсткая диета. Я пойду первым, разведаю обстановку. Выжди немного времени, прежде чем идти следом. — Пойдём? — Да, — раздражённо тихо кинул он. — Мы же у себя дома. Но… пойдём тихонечко, я согласен. Обратный путь до комнаты казался вечностью. Под ногами в темноте слонялся кот, и, когда Хината почти добралась до конца коридора, предательски звякнул брошенный коту мячик. Дзинь — коротко он издал и ударился о противоположную стену. Хиро запрыгнул сверху и погнал его к ногам девушки. Хината вскрикнула, когда её нога поехала на твёрдом пластмассовом шаре, и она грохнулась на колени, а Хиро радостно погнал свою игрушку к дверям спальни матери. — Какого чёрта? — с рычанием распахнул Мадара дверь. — Комок шерсти, ты бесишь! Хината застыла, затаившись в темноте. Мужчина брезгливо сгрёб сопротивляющегося кота, грубо сжав плотную шкуру на холке, чтобы меньше контактировать с шерстью, и понёс его во двор. Глядя в спину Мадаре, Хината вскочила на ноги и скрылась в своей комнате, пытаясь успокоить учащённое сердцебиение. Его тяжёлые шаги по ту сторону стен, грозное бормотание — Мадару не заботил сон других. Утром не сомкнувшая глаз Хината выглядела ужасно. Не так плохо, как Мадара, конечно, но веки её тоже были опухшими, и лицо приобрело нездоровый сероватый оттенок. Саске же с Хироми выглядели отдохнувшими и бодрыми. — Хиро до конца выходных поживёт во дворе, — предупредила всех Хироми за завтраком. — Нет. Я против, — без строгости в голосе воспротивился Саске. — Но он же никогда не оставался сам на улице. Хиро может убежать или его покалечат другие коты, — испугалась Хината. — Или подцепить блох… — Да! — согласилась она с братом. — Зачем нужен кот, который даже за себя постоять не может? — усмехнулся Мадара. — От него никакой пользы. — Он и не должен быть полезен, — нервничала Хината. — Мы его просто любим — и всё. — Он мешает спать — и точка. Не хочу видеть его до отъезда. — А мы выгоняем всех, кто мешает спать? — процедила девушка, но мысль свою не закончила. Её заставил замолчать тяжёлый взгляд мужчины исподлобья. — Нет, Хината, — со вздохом произнёс Саске, — только тех, кто бесполезен. — Чёрта с два я буду его слушать, — вспылил он после завтрака. Лёг на татами около сестры и взъерошил волосы нервным жестом. — Почему я должен предать друга, которого знаю пятнадцать лет, ради чужака, который бросил на семнадцать? Скажи мне, а? — Продержись сегодняшний день. Завтра всё встанет на свои места. — Ублюдок… Когда он постареет, я так же выставлю его за дверь за бесполезность. Хината его внимательно слушала, но не различала слов. Голос парня звучал как посторонний монотонный шум, схожий с шелестом листвы или журчание воды. Она больше тревожилась, когда Саске замолкал, и тогда целостность её мыслей нарушалась. — Хината, поможешь мне? — окликнула её Хироми, зайдя в комнату. В её руках был аккуратно сложенный футон. — Уберёшь это в шкаф в гостиной? — Да. — Приняв из её рук постель, Хината задумчиво спросила: — Это гостевой?  — Да. Он больше не нужен, — ответила Хироми, но внезапно напряглась, встрепенувшись, будто поборов сильную дрожь, и испуганно потупила взгляд на лице дочери. Невольно Хината испытала те же гаммы чувств, которые описала бы высшей степенью неловкости, растягивая губы в понимающей улыбке. Хотя это было не понимание, а жалость. — Это здорово, — едва шевелила она языком. — Тебе понадобится ещё помощь? — Пока нет. Я тебя позову. — Да… — выдохнула Хината с воздухом. В гостиной было тихо и очень солнечно. По центру комнаты восседал Мадара, склонившись над рассыпанными фотоснимками, которые Хироми хранила в шкафу на самой верхней полке в обычной картонной коробке. Хината вошла в гостиную и отшатнулась. Мужчина сидел, сильно сгорбившись, издали напоминая ворона, сложившего в ожидании крылья. На его широкой спине застывшим узором света и тени напряжённые мышцы обтягивали лопатки, сжимали в плотные тиски рёбра, накатывающими волнами от позвонков, поперёк которых распустились красные следы женских коготков. Когда Мадара совершал малейшее движение, его мышцы под кожей плавно перекатывались, и волосы чёрными перьями рассыпались по спине. Хината долго изучала мужчину, но войти боялась. Боялась ровно до тех пор, пока Мадара не оглянулся через плечо. Обычно строгий холодный взгляд приобрёл уже знакомый озорной блеск. Неловко кивнув ему головой в знак приветствия, Хината вошла в гостиную плавным, неуверенным шагом, стараясь не ступать на ковёр из фотографий. Мадара молча следил за ней, наслаждаясь видом стройных ног девушки, не смотря на округлость её форм. На талии светлые шорты топорщились, хотя бёдра облегали плотно — настолько, что Мадара заметил линию трусиков, впивающихся в ягодицы. Молчание нагнетало обстановку. По полу тянул прохладный ветерок, оплетающий ноги, будто плющ, и Хината смутилась. Она чувствовала кожей чужое прикосновение, хотя это была лишь игра воображения. Когда девушка резко обернулась, Мадара внимательно изучал фотографии, почёсывая свой гладко выбритый подбородок. «Показалось», — промелькнуло у неё в голове, и шаг её стал увереннее. — Стоять, — отдал приказ Мадара, ловко схватив девушку за щиколотку. На коже её проступили мурашки, и Хината отпрянула, пытаясь вырваться. — Я ничего никому не рассказала! — Не кричи, — изумлённо шикнул Мадара и вытянул вверх её детский снимок. Стеснительная пухлощёкая девчушка лет шести с короткой стрижкой, которая визуально увеличивала детскую голову и делала её похожей на воздушной шар. На бледном широком лице столь же блёклые глаза выделяли лишь длинные закрученные ресницы, разбавляя некую однообразную серость. — Такой я тебя и помню, — улыбнулся он, хотя это была больше насмешка. — Маленький, тихий «головастик». Ты напоминала мне раздувшуюся тыкву — таких обычно на Хэллоуин выставляют, как украшение. — Что? — Но теперь, — он глянул снова на неё, — только посмотри, какой ты выросла. Вот уж действительно сюрприз. — Вы за этим меня остановили? Обсудить мою внешность? — Хината стряхнула его руку с ноги, едва пальцы ослабили хватку. — А ты ждала чего-то? — Я испугалась! Вы меня пугаете своими резкими сменами настроения. — Помнится, ты всегда всего боишься. Кстати, — раззадорился мужчина и откопал фотографию из парка аттракционов, где испуганная девочка стояла перед огромным колесом обозрения, — помнишь? — Не напоминайте, — присела рядом Хината, но дальше, нежели держалась знакомых людей обычно, — я до сих пор боюсь высоты. — У тебя было лицо взрывоопасной жабы, и глаза полные слёз. Было весело. — Весело раскачивать кабинку с испуганным до полусмерти ребёнком? Вы больны? — Повторим? — Ни за что! — нахмурилась Хината, и Мадара громко рассмеялся. — Вы не только животных не любите, но и детей. — Не без этого. Только дети взрослеют, а животные остаются бесполезными комками шерсти. Заметив кое-что, Хината протянула руку и подняла старый снимок. Лицо её смягчилось. Мадара уловил мужской портрет, изображённый на нём. — Твой отец? — Да, — недоверчиво глянула она в его сторону, но тут же снова отвлеклась на портрет. — Так редко вижу его фотографии, что постепенно забываю, как он выглядит. Такой красивый… — Разве? — Мадара брезгливо сморщится и глянул на него, выхватив из рук девушки. — Да, ничего для мужика. Но ты красотой пошла в мать. Учиха откинул фото подальше, чтобы Хината отвлеклась от грустных мыслей. — Вы ведь женитесь на маме? — Эмм… Наверно. Врать не буду, но о подобном ещё не думал. — Вы ведь не обманете её вновь? — Если она больше не обманет меня, Хината. Но спасибо, что поговорила со мной. Теперь я чувствую себя увереннее, раз ты так беспокоишься о наших с ней взаимоотношениях, что топаешь как слон, вместе с этим котом. Мне нужно было и тебя выставить? Хината покраснела и надулась, вдохнув очень глубоко, что её грудь вздыбилась. — Это вам нужно быть тише, — выдавила она из себя и сорвалась с места. Мадара поймал её за руку. — Послушай меня внимательно… Из коридора донёсся мягкий голос Хироми, и Хината откинула руку Мадары, словно он обжог её своим прикосновением. Учиха резким жестом приказал молчать. — Вот вы где. Непривычно видеть вас вместе, — не смогла сдержать радости Хироми и присоединилась к ним. — О чём болтаете? — Вспоминали былые деньки. Хината просила повторить поездку на «чёртовом колесе». Ты помнишь его? Девушка громко выдохнула носом, но лишь плотнее сжала губы, чтобы не проболтаться. — Нет, — резко ответила женщина. — Она плакала после той прогулки всю ночь. Страх так не побороть. Хината благодарно улыбнулась. Заметив портрет мужа, Хироми заметно напряглась и стала собирать снимки с пола, неаккуратно укладывая их обратно в коробку. — Вы живёте в одном городе. Надеюсь, ты приглядишь за моей дочерью, Мадара? — Если понадобится. Ты знаешь, что я постоянно занят… — Хината, — обратилась Хироми к дочери, проигнорировав ответ мужчины, — Мадара — капитан полиции. Если тебе понадобится материал для диссертации, то можешь смело к нему обратиться за помощью. — Капитан? — насмешливо переспросила Хината. Её тонкая бровь изогнулась и скрылась под прямой чёлкой. — Я думала, что вы дослужились максимум до офицера, а вы капитан уже. — Что тебя удивляет? — переспросил Мадара, подмигивая глазом Хинате. — Подумаю над вашим предложением. Я могу идти? — Да, Хината. И не впускай Хиро, как договорились. — Разумеется, — загадочно протянула она и вышла из гостиной. — Она — чудо, верно? — с таким вопросом Хироми подсела ближе к мужчине. — Да. Красивая, как ты. Ты забыла ещё одну фотографию, — вытянул он её откуда-то сбоку, и пригляделся. — Я могу её забрать? Женщина без робости покрыла лицо Мадары лёгкими поцелуями, щекоча распущенными волосами его подбородок и скулы. После ночи вся нажитая за годы неловкость исчезла, и Хироми одаривала скупого на чувства Мадару лаской и вниманием. В её тёплых мягких ладонях он становился вновь неопытным юнцом, и тревоги будних дней забывались. С Хинатой он любил разговаривать, ловя каждую новую эмоцию повзрослевшей девушки, а с Хироми наслаждался уютной тишиной. С наступлением ночи всё повторилось вновь: скрипы, шорохи и стоны. Дом переполнялся жизнью, любовью, желанием и злостью. Саске огораживал себя от реальности громкой музыкой в наушниках, а Хината душила себя подушкой, терпеливо выжидая конца акта бесстыдной любви. У окна раздалось настойчивое жалобное мяуканье. Хиро надрывал глотку под окном её брата, но Саске не слышал, а Хината полезла за животным во двор. Дрожащего от холода животного она приютила под одеялом, наплевав на запрет. Каждый нарушил своё обещание.

***

Приняв расслабляющий душ перед дорогой, Мадара торопливо одевался в спальне, когда услышал неприятный скрежет когтей о татами. Обернувшись на источник звука, мужчина растерянно крякнул и побледнел, медленно — действительно очень медленно вскипая от злости, поймав старого кота на преступлении. Чистые чёрные носки были усыпаны коричневой шерстью, а также медленно впитывали зловонную лужу кошачьей мочи. — Гнида! — громоподобно вскричал Мадара, кинувшись за убегающим преступником. Мохнатый был хоть и очень стар по человеческим меркам, но по скорости превосходил мужчину. Хината вышла с сумкой в гостиную и остановилась у порога, обернувшись на громкий шум. Сначала между её ног проскочил ошалевший кот, победно мяукнув, а следом на пол рухнул Мадара, почти схватив Хиро за пушистый хвост. Девушке даже пришлось на шаг отступить, чтобы Учиха не снёс её. — Пидарас, — прочеканил Мадара, подняв взгляд. — Не обижайте его. Он член нашей семьи. — Сам решу! Он обоссал мне носки. Или подобное у вас в семье приветствуется? Мадара встал с пола и стряхнул одежду. — Вам не часто мстят, да? — спросила Хината, едва сдерживая смешки. Закинув сумку на плечо, она направилась во двор. — Подожди. Мать просила отвезти тебя. — Не стоит. Я на поезде. Нет желания всю дорогу наслаждаться ароматом кошачьей мочи. Её смешливый взгляд, напоследок брошенный через плечо, раскрыл все карты. — Это ты его впустила, — со вздохом кинул ей вслед Мадара. Девушка промолчала, больше не обернувшись. — Что он снова хочет от тебя? — вышел ей навстречу Саске, чтобы провести сестру до станции. — Не обращай на него внимание. Он слишком зависим от этого. Выкинув зловонные новые носочки, Мадара быстро распрощался с Хироми, пообещав навестить её вновь, когда сможет взять выходной. Напоследок он всё-таки успел от души пнуть кота и унёсся прочь, торопясь на работу. До города поездка была долгой — больше часа, минут десять из которых он впустую потратил, воюя с навороченным навигатором. К участку мужчина подъехал уже взбешённым до той степени, когда малейшая неудача могла вывести его из себя, и, возможно, мог пострадать кто-нибудь ещё. Например, обдолбанный наркоша в наручниках, несущий неразборчивый бред в ответ на простейшие вопросы задержавшего его полицейского. Немного грубой силы, психологического давления, и парень вспомнил своё имя и адрес. А Мадаре стало легче. Злость немного отпустила. Он бы так сына за шкирку потрепал, чтобы эта мелюзга с ним так не разговаривала, но Хироми бы не позволила. — Мей, — прикрикнул он, окликнув красивую высокую женщину в форме, стоявшую достаточно далеко. — Кофе! — Да сейчас! Обойдётесь, капитан, — высокомерно шикнула она и отвернулась, махнув длинным хвостом медно-рыжих волос. — Живо! Эй, — досталось и смуглому здоровяку, с неестественно светлой для его кожи шевелюрой, — работай лучше. Ооноки, свали ты уже на пенсию! Пожилой мужчина ростом был невелик, потому форму приходилось ему шить на заказ, и очень стар, но держался за своё место в полиции то ли от скуки, то ли от чрезмерного самолюбия, будучи уверенным в своих силах. Хотя чаще он жаловался на боли в спине, нежели раскрывал дела или участвовал в арестах. С кряхтением встав со стула, Ооноки язвительно улыбнулся, от чего его редкая седая борода подпрыгнула на сморщенном подбородке, и вытянул дрожащий средний палец вверх, посылая этот жест в спину капитана. — Выглядишь отдохнувшим, посвежевшим, — залепетал Хаширама. — Ещё пару выходных, и ты станешь на человека похож, а не на сморщенный чернослив. — Я принимал солнечные ванны, — довольно улыбнулся Мадара, с удовольствием окунувшись в водоворот рабочей суматохи. — Что обнаружили? Раскрыли наших поставщиков? — Нет, но вышли на посредников. Пара свидетелей указывают на студентов одного университета… Все бумаги у тебя на столе. Можешь почитать. И надень носки, а то твои голые щиколотки, — едва заметно сморщился Тобирама, — мягко говоря, выглядят не так аппетитно, как твоя отдохнувшая физиономия. — Это сейчас модно! — Заткнитесь оба. И где мой кофе? Где Мей шляется? — уселся Мадара за стол и погрузился в работу. — Мей тебе не секретарь. Хватит её постоянно гонять за кофе. Или тебе просто нравится любоваться её задницей в форме? — попытался вступиться за коллегу Хаширама. — Не женское это дело — в полиции служить. Пусть лучше сварит мне кофе и покрутит красиво задом — это получается у неё лучше. — С таким отношением не удивительно, что тебе женщины не дают. — Дают чаще, чем твоя жена за последние годы. Уж поверь. — Будет больше выходных — у меня будет больше секса. Элементарная математика. — Хаширама в задумчивости крутанулся на стуле. — Я собрал всю информацию по той девушке, — хлопнул ящиком стола Тобирама и перегнулся через столешницу, протягивая бумаги, — хотя не так много, чем я ожидал. — Спасибо, уже не актуально. Лучше бы расследованием занимался. — Я столько времени на это угробил, — рычал Сенджу и уже хотел разорвать информацию в клочья, но Мадара перехватил их. — Я сам всё уничтожу. Спасибо, — протараторил он через силу, — и за работу… Хьюга… Хината Хьюга, — хохотнул он, но быстро взял себя в руки. «А ведь она ни разу не называла мне свою фамилию. Попался, как дилетант». Грозно захлопнув ящик и заперев его на ключ, Мадара поспешил за кофе.