Особые отношения

Песня северо-американских индейцев сиу Sting — «Lady In Red» Sting — «Lullaby For An Anxious Child» 1. Они пришли на заре, с острова, сокрытого во льдах. Высокие, много выше её сестёр и такие белокожие, словно снег, выпадавший по зиме. Громкоголосые, в причудливых одеждах, с диковинным оружием. Она испугалась, когда впервые увидела, как сверкают на солнце широкие грани их лезвий. На головах их были блестящие котлы с прорезями для глаз, а сами глаза у них оказались синими-синими, что ровная гладь океана, и такими же холодными. Она поняла, едва заглянув в эту слепящую синеву — да и не зря шаманы предвещали беду уже много лун подряд — эти люди пришли убивать. Но только не сегодня. Они сидят втроём у костра, а она смотрит на них через стену огня, заворожённая. Двое юношей — один совсем ещё ребёнок — и между ними великан с безумной улыбкой; они едят приготовленную ею рыбу, но пахнет от них горячей кровью. «Человеческой кровью, пролитой в сражениях», — будто дикий зверь чует она сквозь горький запах дымящихся веток. Её сёстрам это не понравится, ох как не понравится, все деревни поднимутся как одна, и племя беотуков даст захватчикам отпор. Она и сама, подобно рыси, всегда готова впиться в глотку чужеземцам, и вожди её откликнутся, стоит указать врага. Но пока оружие синеглазых покоится на земле у их ног, и пока их люди мирно приветствуют её старейшину, у неё ещё есть время воспользоваться предоставленным шансом. И она его не упустит. У неё есть приятельницы среди деревень микмаков, что живут дальше по берегу океана, и те судачат, будто южные племена ждут богов из-за моря. Светлокожих богов, на огромных каноэ с вывешенными над ними ткаными полотнами. И вот, ей вдруг повезло встретить этих божеств прежде остальных, встретить именно тогда, когда она задумала совершить переворот среди сестёр-деревень и одной стать во главе всех беотуков. Тихо-тихо переливается флейта, и трое светловласых воинов по ту сторону костра переговариваются на странном, непонятном ей языке. От старшего из них веет силой, той самой, что нужна ей в сражениях. Мужчина небрежно лохматит пятернёй и без того всклокоченные волосы и смеётся так по-мальчишески раскованно, что у неё что-то замирает в груди. И поэтому она будет танцевать для богов сегодня. К нежному плачу флейты добавляются ритмичные звуки барабана — и женщина поднимается с земли, начиная двигаться в такт. — Ли-о-лэй... Але-йо-йа! — начинает напевать кто-то из её людей, и она тихонько вторит ему, извиваясь под всё ускоряющиеся удары барабанов. Языки костра бросают красноватые отблески на её лицо, расписанное красной хною тело и ниспадающую с плеч красную замшу туники, и женщина кружится, подобная огненному всполоху, быстрее, быстрее. И трое мужчин замирают, поражённые невиданным прежде зрелищем. Она прикасается к собранным в узел волосам — и те разлетаются у неё за спиной, переливаясь сотнями искр. Движения, ещё такие плавные, ускоряется, и вот, она уже по другую сторону костра. Тело дрожит, вибрирует, подчиняясь пульсирующим в воздухе ударам, красная ткань трепещет, всё больше обнажая покрытые красной краской бёдра, и чужаки не могут отвести глаз, ослеплённые увиденным. Она кружится на одном месте, задыхаясь и торжествующе смеясь. Ей неведомо, что считается красотой там, откуда они пришли — но им уж точно не забыть увиденного этой ночью. Женщина замирает на мгновение, и прямые чёрные пряди рассыпаются по раскрашенным хной плечам. Мир плывёт пред ней брызгами небесных светил и огненных вспышек, но она упрямо пытается сфокусировать взгляд на чужестранцах. Справа от неё большеглазый мальчишка с пепельными, точно шёрстка молодого тюленёнка, волосами — ребёнок, много младше, чем думалось ей сперва. Слева юноша с одиноко вьющимся локоном в солнечно-светлых прядях. А прямо между ними, тот самый, с дикой улыбкой, от которой немеют кончики пальцев. Она подаётся вперёд и замечает, как у него перехватывает дыхание, а потом он тянется к её губам. Но она только смеётся и хватает его за рукав расшитой рубахи. Увлекает за собою в танец. И вдруг великан смеётся в ответ, и сильные руки отрывают её от земли. От него действительно пахнет кровью — а ещё лесом и луговыми травами. Вблизи его глаза не синие, скорее голубые, как летнее небо. Он прислоняется своей щекой к её так, что она чувствует у виска тёплое дыхание, а потом начинает кружить её под музыку. Багровый плащ хлопает у него за спиной, словно крылья большой птицы, и женщине всё кажется, что сейчас ткань вспыхнет от костра и забрызжет огненными искрами. Тёмное небо опять переливается россыпями звёзд, в голове всё плывёт, а голубые глаза горят так ярко. Вот потому она и разделит с богом эту ночь. Вот потому она уснёт в его объятиях. 2. Он прекрасен. Каждый раз, когда её взгляд задерживается на нежном личике сына, женщина не может думать об ином. Дитя бога, он так похож на своего отца: те же голубые, пока ещё младенчески-мутные глаза с длинными ресницами и пушистые русые волосы. Туземка улыбается, нежно перебирая их пальцами: они куда послушнее, чем у его родителя, и лишь одна непокорная прядь задорно топорщится на аккуратной маленькой макушке. Ребёнок широко улыбается беззубым ртом, и женщина вновь видит в нём уменьшенную копию светловласого великана. — Спи, крошка мой, дай маме отдохнуть, ведь ночь так коротка. Спи, крошка мой, слезинок капельки смахнёт с твоих ресниц моя рука. Она сидит в лиловых зарослях багульника и кормит малыша грудью, тихонько баюкая. На фоне её кожи хрупкое тельце кажется почти лунно-белым, и она думает, что святотатством было бы разрисовать его как себя красной краской. Маленькие губы пытаются втянуть её набухший тёмный сосок, ребёнок захлёбывается молоком, но продолжает жадно глотать. Он особенный, ему суждено стать великим. Вчера, во время традиционной Пляски Солнца, женщина решилась всей деревней сыграть роль жертвы и совсем не жалеет, что теперь у взрослых её жителей на спинах и плечах рваные порезы — ведь за это духи сошли и говорили с ней. Это они рассказали, что её сын займёт особое место среди всех иных народов, как и положено божественному отпрыску. «Его ждёт исключительная судьба», — звучало предначертание, и ей, небольшому индейскому поселению, кажется невероятным, что когда-нибудь её дитя будет простираться от океана до океана. — Спи, крошка мой, тебя я не оставлю никогда вовек. Спи крошка мой, не дам солёной горечи твоих коснуться век. Его отец уже покинул эти берега, напоследок что-то жарко прошептав ей в губы. Индианка так и не смогла разобрать смысла его слов, но поняла, что это было обещание вернуться. Она знает, мужчина выполнит свою клятву, ведь духи предков напророчили ей: вскоре все светловласые боги покинут эти земли, чтобы затем приплыть вновь. Женщина верит в это ещё и потому, что не успела рассказать чужеземцу, что ждёт его наследника. — Разбился мир, как глиняный горшок, когда пришли печали. Уже старейшины не знают, как нам быть. Мать замолкает, сама успокоенная ровным дыханием сына, и с умилением смотрит, как его пухлые губы сквозь сон продолжают, причмокивая, сосать её грудь. Но вдруг непонятная тревога охватывает её разум... её деревня, что-то движется на них, движется... Женщина бережно отрывает от себя дитя, стараясь не потревожить его, и опускает среди зелёных листьев багульника, а потом хватается за охотничий лук. Всё её существо рвётся к поселению, уже чувствуя: там враги. Инстинктивно хочется вскочить на ноги и кинуться к своим людям, но это может привести неприятеля к малышу, и поэтому она на четвереньках, торопясь и раздирая ладони о мелкие камешки, оползает разросшиеся кусты стороной. Перед ней открывается поляна, вся заросшая высокими стеблями люпинов, и в тот же миг женщина тихо вскрикивает от неожиданности, ощущая укол под рёбрами. Она сердито раздувает ноздри: только что погиб кто-то из её жителей. Одним пружинящим движением туземка поднимается вровень с гигантскими цветами и уже начинает накладывать стрелу, как новая боль опрокидывает её на спину. От удара на глаза наворачиваются слёзы, зрение затуманено, и женщина с недоверием моргает, разглядывая окровавленный обрубок левой руки... Густая горячая влага сочится из того места, где только что была её кисть, и яркие струи капают на раскрашенные хной щеки. А потом рывок за волосы поднимает индианку с земли, и кто-то заводит ей другую руку за спину. — Попалась, краснокожая! Этот голос... Пусть она и не понимает слов, но безошибочно узнаёт говор синеглазых богов. Женщина яростно дёргается, надеясь высвободиться или хотя бы увидеть лицо противника, но тот ещё сильнее тянет её за руку, заставляя прогнуться в пояснице. Главное сейчас не закричать, не разбудить сына, всё, что угодно, только бы он не пострадал — и туземка давит крик, почти прокусывая нижнюю губу. Жаркое дыхание у шеи: — Хенрик уплыл, оставив здесь совсем крохотный отряд. Эти земли мои, лишь мои и брата, и мы не позволим ему прибрать к рукам то, что принадлежит нам. Со стороны деревни доносятся воинственные кличи. Индианка отчаянно мотает головой, вместе с кровью из раны утекает её жизнь, но жуткий непонятный шёпот всё звучит: — Он ведь не узнал, что ты родила от него, верно? Я сделаю так, чтобы он никогда об этом не услышал, и у него не будет причины мстить. Нужно всего-то вырезать оставленное им поселение подчистую, так, чтобы не было следов. Мужчина наполовину разворачивает её к себе, и она утопает в его жестоких фиолетовых глазах, а потом его губы накрывают её в поцелуе. Болезненный поцелуй длится и длится, и женщина содрогается всем телом, чувствуя, как у неё открываются новые раны: там, на другом краю поляны, сейчас погибают её жители. Неожиданно чужеземец отталкивает её, и она, извиваясь в агонии, вновь падает среди сиреневых люпинов, задыхаясь и предчувствуя смерть своего старейшины. Противник наваливается на неё сверху, жадно запуская обе ладони ей под тунику и впиваясь зубами в смуглую шею, насквозь прокусывает кожу. Несколько мгновений индианка не чувствует ничего, кроме рвущей боли, да ещё чужих рук у себя под одеждой — а потом до неё долетает громкий треск. Мужчина приподнимается на локтях, вновь шепча на своём языке: — Ахр, кажется, тролль вышел из-под контроля... Его взгляд с сожалением скользит по распростёртому женскому телу, его губы, щёки и даже вьющаяся прядь волос перепачканы кровью... А потом он достаёт из-за пояса кинжал и всаживает его в грудь туземки. Та хрипит и кашляет багряной кашицей — убит деревенский шаман. Белокожий уходит, забрав метательный топорик, которым обрубил женщине кисть, а она остаётся лежать, вслушиваясь в отчаянные крики своих людей. Ничего, захватчиков ждёт достойное возмездие: беотуки сильны, и, объединившись, её сёстры никого не пропустят вглубь своей земли... Сознание уже ускользает, когда неожиданно появляется ясная мысль: её сын. Что будет с ним, маленьким поселением, когда её не станет? И женщина, извиваясь как змея и давясь собственными предсмертными хрипами, ползёт обратно к кустам. Обычному человеку такое не под силу, но пока жив хоть кто-то из её жителей, она ещё может бороться. Теряя сознание от боли снова и снова, продолжает движение, пока её не приводит в себя детский плач. Её ребёнок лежит перед ней на земле, и по его бледной щеке стекает алая струйка — враги добрались и до его людей. Должно быть, задумали перерезать тех немногих, кого оставил здесь его отец... они задумали убить её мальчика! Индианка протягивает окровавленный палец к лицу сына и рисует на его щеках тайные знаки. Древняя магия накрепко привяжет его к этой земле, усыпит на много-много лет, позволив пережить тех людей, без которых по всем законам он должен был бы обратиться в ничто. Ребёнок замолкает, пытаясь уловить глазами движение у своего лица. Теперь нужно пропеть слова заклинания, но в венах почти не осталось крови и последний из её жителей вот-вот погибнет... Уже начиная растворяться в воздухе, женщина взывает к духам природы, чтобы те сами завершили чары. — Спи, — шелестят на ветру веточки багульника. — Крепко-крепко спи спокойным сном. — Полагай, — переливается по камням ручеёк, — землёй своей всё здесь. — От края до края, — кричит пролетающая мимо утка, — закрепись на землях сих, и проявись там, где вернётся бог. «Спи, крошка мой, дай маме отдохнуть, ведь ночь так коротка. Спи крошка мой, любовь моя в тебе, с тобою сила на века» С тонких губ срывается последний стон, и волоокие тёмные глаза стекленеют. Ветер доносит сажу и дым пожарищ, пока израненное тело медленно тает в лиловой дымке цветов багульника. А через мгновение ребёнок тоже исчезает в никуда. _________________________________________________________ *Викингин (Vikengene) — норв. вариант слова «викинг» 3. Сама идея существования второго, а именно западного пути в Индию, оказалась неожиданной и в тоже время простой. Когда итальянский мореплаватель впервые изложил её Испании, последнему оставалось только одно... мысленно возблагодарить небеса за исключительную недалёкость братьев. Трудно сказать, кто из них поразил Антонио больше: крошка Феличиано, допустивший у своего человека появление подобных мыслей — чудовищных мыслей, ведь величие малыша во многом зиждилось на единоличной торговле со страной пряностей. Или всё же Португалия, ранее уже отказавшийся воспользоваться предложенным шансом. Возможность добраться до индийских специй, выглядела чрезвычайно привлекательной... Во всяком случае до тех пор, пока Кристобаль Колон — а именно так представился мужчина при испанском дворе — не начал предъявлять требования. За свои услуги он желал авансом(!) получить титул Главного адмирала, звание дворянина, должность вице-короля открываемых земель и внушительную долю доходов с этих территорий — не говоря уже о средствах на саму экспедицию. Неплохо... По крайней мере для Антонио оказалось вполне достаточно, чтобы усомниться как в наивности итальянского народа, так и в предполагаемой глупости Португалии. А ещё, чтобы полностью согласиться с нежеланием собственных государей содействовать планам Кристобаля. Хотя, мечта об Индии представлялась, ну, очень заманчивой. Их с Португалией родина, Пиренейский полуостров, вот-вот должен был освободиться от мавров, а значит, Антонио ещё предстояло побороться за эти земли с младшим братцем. Для этого нужны были средства и, вероятно, немалые. Где их прикажете брать? Тем временем Колон, или же Колумб, как читалось его имя на латыни, перенаправил своё предложение Англии и моментально получил благосклонный ответ... однако без каких-либо обещаний материальной поддержки. Вся эта ситуация вызвала у Испании приступ хохота: ну, ещё бы, бедняжка Кёркланд, только что перенесший войну Алой и Белой Розы, точно не мог позволить подобные растраты! На самом деле тот даже заслуживал некоторого истинно-христианского сострадания. Всё-таки гражданская война и связанный с ней территориальный раскол — своеобразная психическая болезнь, которую любая страна боится больше чумы, и которая наверняка отразится на личности. Антонио и сам пережил подобное, пусть по иной причине. И раздвоенный шрам на его спине до сих пор кровоточил. Порой у Испании поднимался жар, и тогда Дама его Сердца, королева Исабель, сутками просиживала у постели больного, вслушиваясь в бессвязный бред на трёх языках. Она с супругом Фердинандом делала всё возможное, чтобы укрепить здоровье воссоединённой ими страны. И когда приближался приступ национальной разобщённости, Испания через силу растягивал губы в улыбке: возлюбленной не следовало знать о его терзаниях. Но память о прошлом была ещё слишком свежа... И Антонио вновь снилось заплаканное личико Португалии, на глазах у которого дедушка Рим разбил Испанию на три неравные части, прежде чем увести малыша с собой. «Разделяй и властвуй» когда-то было любимым принципом старика. Колумб вновь обратился к испанской короне с прежним предложением и требованиями. Антонио всё подмывало познакомить нахального итальянца со своей шпагой, но богобоязненная Исабель вряд ли оценила бы этот поступок. К тому же Испания, в отличии от всё того же Португалии, сейчас не мог позволить себе столь широкие жесты. К сожалению, у него не было колоний в Африке, чтобы как брат пытаться проложить индийский путь вдоль её берегов. Да и навыки навигации были не столь блестящими — так что Кристобаль оставался его главной надеждой. И вдруг, после очередного отказа, этот человек буквально приставил к горлу Испании клинок, заявив о своём решении переехать во Францию. Вот ведь скотина... Отпускать этого человека к заклятому другу нельзя было ни в коем случае, и у Антонио больше не оказалось выбора. Сгорая от унижения, он обратился к своей королеве с просьбой заложить украшения, чтобы выручить средств на экспедицию. И его Прекрасная Дама, его сеньора, согласилась без колебаний. «Потому-то, ангел мой, против воли Вы любимы всеми, в том числе и мной» — эти строки возникли у Испании прежде, чем Исабель Кастильская появилась на свет, но порой ему казалось, что он просто предчувствовал их встречу. Все условия были соблюдены, недостающую часть денег Антонио, поговорив со своими людьми, раздобыл сам, и наконец Колон отправился в плавание. Ждать его возвращения пришлось недолго. Чуть более, чем через полгода, тот привёз золото, плоды диковинных растений и пленных индийцев. Известие, что дети Испании первыми доплыли до восточных берегов Индии, произвело среди прочих государств много шума. Больше других был потрясён Португалия. Этот выскочка ни много, ни мало успел заочно объявить себя хозяином ещё не открытых им земель от Африки до Индии включительно, и теперь требовал признать законность своих прав. Глядя в его пылающее гневом лицо, Антонио смутно тосковал по временам, когда они, два лохматых и почти неразличимых внешне мальчишки, играли в прятки средь горных хребтов Месеты. Испания, помнится, всегда подыгрывал младшему брату, и тот так заливисто хохотал, полагая себя победителем. Сейчас между ними осталось лишь напряжённое недоверие, и, чтобы решить индийский вопрос, им пришлось обратиться за помощью к Риму. Малютка Феличиано обсудил всю ситуацию с папой Александром VI и умильно-серьёзным голоском озвучил вердикт: открытые Испанией земли отныне признавались собственностью последнего. Чудненько. Однако, пока Антонио не мог самолично исследовать новые владения: не стоило надолго покидать свой народ, и без того не страдавший национальным единством. Поэтому он снова снарядил Колумба, и по возвращении моряк поведал невероятные ужасы о местных племенах, восседающих верхом на рептилиях. Те же образы Испания видел в сознании своих матросов, и это вызывало у него неприятные подозрения: язычники-индийцы явно поклонялись дьяволу. Между тем, Христобаль запросил у Антонио личную аудиенцию, на которой рассказал, что из-за разразившегося у индийских берегов шторма, их команде пришлось высадиться севернее, чем в первый раз. — И когда мы сходили на землю, — продолжал Колон, явно испытывая неловкость, — на какое-то мгновение мне показалось, что я вижу на берегу силуэт маленького светловолосого ребёнка. В следующий миг видение исчезло, но знаете... — мужчина запнулся, — у меня тогда возникло очень странное ощущение. Точно такое у меня каждый раз возникает в разговоре с вами, сеньор. _________________________________________________ * Королева Изабелла (Isabel) Кастильская, она же Изабелла Католичка. ** Стихотворение Хуан де Мена, «Даме», перевод С. Гончаренко. *** Месета — горное плато в Испании и Португалии.