***
В Центрифуге не бывает спокойных дней. Центрифуга постоянно вертится, утягивая в цикличные вращения изгоев, ровняет шипами Бетона им ребра и баламутит мозг. Рыжий привык к такому ритму жизни. Привык к тому, что Бетон-бункер-Бетон-разведка с Чжанем-бункер-бункер-Бетон-Бетон. Привык к тому, что небо обугленное и красное, а от воды можно подохнуть, как от яда, выхаркивая свои потроха. Но бывают дни, когда вращение Центрифуги настолько стремительное, что изгои сходят с ума. Это как с собаками, когда они слышат ультразвук. Изгои тоже скалят зубы, и глаза у них напуганные и обозленные. Рыжий видит эти глаза, когда они приходят в бункер шестнадцатого. Эти перепуганные и обозленные глаза взирают на него, когда люди-псы зализывают раны, забирают недобитых и волокут их на своих плечах. О мертвых давно уже никто не печется. Змей и Титан встречают его и Бешеного возле входа в бункер, не обращая внимания на чужаков-изгоев, которые позорно поджимают хвосты и сбегают обратно в свой отряд. Рыжий тоже старается на них не смотреть. Тяжелый густой запах крови висит в воздухе, его можно ножом резать, такой он плотный. Рыжий думает, хорошо, что он ничего не жрал, не то вывернуло бы только так. — Чьи это были изгои? — спрашивает Бешеный у Титана. Тот ведет массивными плечами и хмурится. Потрепали Титана в махаче, конечно. Глаз подбит, ухо кровью залито, будто кто зубами пытался отгрызть, кофта в лохмотья. Видимо, на этот раз не отсиживался в стороне, вместе со своими изгоями дрался. Змей стоит рядом с ним. Близко стоит, словно они из одного отряда, почти касаются плечами. Командующему Рыжего тоже прилетело, но не так сильно. Нос только расквасили и криво ухмыляющийся рот подправили. Оно-то и понятно, это не его бункер, за него во всю силу махаться не будет. — Бубонного. Седьмой бункер решил яйцами помериться. Бешеный тоже хмурится и кивает. Он как будто здесь, а как будто нет. Рыжий почти чувствует этот холод, которым его окатило, стоило им пересечь границу шестнадцатого. — Легионеры? — Бешеный глядит на Титана неотрывно и в упор. Титан двигает челюстью, отвечает: — Нет. Бешеный тут же меняется в лице. Дергает подбородком, мол, отойдем. Рыжий стискивает зубы, пялясь на них, когда они отходят в сторону. Обеспокоенно о чем-то переговариваются. Бешеный становится бледным, как сама смерть, все его лицо — острые линии напряженных подбородка, скул, крыльев носа. Титан мрачно супит брови и отзывается короткими фразами. Бешеный слушает его, изредка кивает, кусает нижнюю губу, кажется, он сейчас сожрет ее. Рыжий залипает на это, не может, блядь, не смотреть на то, как белые зубы терзают мягкую плоть. Бешеный будто чувствует, потому что вдруг поворачивает голову к нему и перехватывает взгляд. От эмоций в его глазах Рыжего сносит к хуям. Наверное, он не видел их так много в черной пустоте никогда. Словно это не пустота больше — целый ебаный космос с его галактиками, звездами и вселенными. И Рыжий глазеет в ответ, кажется, что если он отвернется, произойдет какая-то чертовщина, которая уничтожит их обоих, уже уничтожает, пожирает их сантиметр за сантиметром. Можно ли хотеть кого-то настолько отчаянно, что почти ненавидеть за это? Рыжий думает, что сходит с ума. Кончился Бес, нет его. Есть кто-то, помешанный на одном изгое, которого и изгоем-то не назовешь. И Центрифуга Рыжего теперь крутится вокруг Бешеного, а сам он как одичавшая псина, у которой постоянно пищит в ушах ультразвук и лишь рядом с ним он немного затихает, позволяя свободно вдохнуть. — Ты бы осторожней, Бес. Голос Змея ушатом ледяной воды обрушивается на голову. Рыжий поворачивается к нему так резко, что шейные позвонки хрустят. Змей смотрит почти равнодушно, сложив руки на груди и привалившись спиной к стене бункера. Желтые радужки не выражают ничего, кроме усталости. Но Рыжий не дурак. Знает, что сейчас творится в башке Змея. — Хули тебе надо? — напрямую спрашивает Рыжий. — С чего ты взял, что мне что-то от тебя надо? — хмыкает Змей, вздергивая бровь. — Ты не обо мне переживай, а о братце его. Вот уж кого тебе стоит опасаться. У Рыжего ощущение, что земля ускользает из-под ног, но он старательно сохраняет безразличную мину, хотя мозги под черепной коробкой почти кипят. — Ты или начистоту вываливай, или не ходи вокруг да около, а то я понять не могу, какого хера ты добиваешься. Змей щурится, окидывает его изучающим взглядом с головы до ног, и Рыжий чувствует, как судорогой от бешенства сводит скулы. — Успокойся, Бес, я тебе не враг. У меня есть дела поважнее, чем волноваться за задницу моего добытчика. Апокалипсис на пороге, если ты не заметил. — Вот и правильно, Змей, о своей заднице лучше волнуйся, — отвечает Рыжий сквозь стиснутые зубы. — И намеки свои тоже при себе оставь, уяснил? А то ведь не посмотрю, что ты командующий. — Будто тебя это раньше волновало, — одобрительно щерится Змей. — Поэтому ты мне и нравишься. Срать ты хотел на авторитеты. Но с Титаном я бы все равно тебе не советовал шутить. Если заметил я, вопрос времени, когда заметит он. И вот Титан свой авторитет подорвать не даст, особенно сейчас. Будь осторожен, Бес. По старой дружбе советую. Рыжий раздраженно фыркает. Это странно — когда и злость берет такая, что хочется свернуть Змею шею в эту же секунду и немедля, но одновременно с тем от исполинской усталости и паники едва ли не подкашиваются колени. — Ага, спасибо, блять, за заботу, только хер ли ты решил, что есть о чем беспокоиться, никак не пойму. Если мы закончили притворяться, что нас ебет состояние друг друга, договорись-ка со своим новым другом Титаном, которого мне по какой-то причине стоит опасаться, чтобы поделился с нами едой. Малькам жрать нечего, они долго не протянут, сам знаешь. Выражение лица Змея меняется как по щелчку пальцев. Равнодушная усталость сползает будто старый слой краски, а на смену ей приходит беспокойная задумчивость. А Рыжий радуется, что получилось перескочить на другую тему. Он не хочет задумываться, как Змей догадался. Сам понимает, что спалились. Черт, оказывается, чувства настолько отупляют мозг. Ты не можешь контролировать ни взгляды свои дурацкие, ни то, как весь мир вокруг суживается до пределов одного человека. Понял ли что-то Титан? Вряд ли. Иначе бы он не стоял и не говорил так спокойно с Бешеным. Впервые Рыжий не сожалеет о том, что тот поднял такой кипиш среди изгоев. Пока они срутся между собой, им нет дела, что между ними затесались два пидора. Сууука, как Рыжий вообще попал в такое дерьмо. И все же реакция Змея обескураживает больше всего. Это козырь в его руках, отличная возможность избавиться от Рыжего и от Бешеного одним махом. Я тебе не враг, Бес. Будь осторожен. Ага, конечно, черт подери. Вот только пиздит Змей как дышит, потому что правда в том, что ему начхать на всех, кто не он сам. Значит, всего лишь дожидается подходящей возможности, когда ему понадобится использовать Рыжего в своих целях или отомстить за непослушание. «Будь осторожен» Змея означает: «Теперь ты у меня на крючке, знай это, чтобы не рвать лишний раз жабры». — Ладно, попробую договориться, — Рыжего снова вырывает из размышлений голос Змея. — Но ты губу заранее не раскатывай. Рыжий ведет плечами, хмурит брови. — Уж постарайся. Выглядит так, будто вы неплохо снюхались. Малькам нужна еда. Не забыл ведь, что они часть твоего отряда? — Пока бесполезная часть, — закатывает глаза Змей. Треплет светлую копну волос на затылке. — Снюхались, конечно, не так хорошо, как вы с Бешеным, но попытка не пытка. — Захлопнись. — Молчу, — в сдающемся жесте поднимает Змей руки. Расплывается в плутоватой усмешке. — И ухожу. Но все же прислушайся к моему совету. Рыжий всерьез подумывает над тем, чтобы грохнуть Змея сегодня ночью. От скольких проблем избавится, если заткнет его болтливый рот. Он не станет сидеть и ждать на пороховой бочке, пока Змей все же решит поджечь фитиль. И не только потому что опасность грозит ему, если Змей начнет трепаться. Рыжему давно насрать на себя. Дело в Бешеном. С тех пор, как Рыжий понял, что вмазался по самую макушку, дело всегда было в нем. Взгляд как намагниченная стрелка компаса против воли Рыжего мечется к тому месту, где недавно стояли Бешеный и Титан. Сердце пропускает чертов удар, когда его там больше не оказывается. Бешеного и след простыл, вместо него теперь стоит и что-то заливает Титану никто иной как Змей. Ну и начхать, — думает Рыжий, игнорируя неприятное покалывание в грудной клетке. Он не нанимался следить за каждым его передвижением. В конце концов, пришел не просто так, а за едой для мальков. Соберет провизию и свалит подобру-поздорову. Только вот же блядство — неприятное покалывание в грудной клетке никак не хочет проходить.***
Рыжий сидит на более-менее чистом бордюре без следов крови, россыпи чьих-то зубов и клоков волос, когда к нему подваливает Змей и говорит, что Титан дал добро. Он бросает в Рыжего пустой рюкзак (чертова пряжка больно клацает по лбу) и уходит, лишь в двух словах поведав, как добраться до места назначения. Еще через пять минут Рыжий оказывается в кладовке шестнадцатого. Его не останавливают, никому тупо нет дела, что он шатается по чужой территории. Видимо, изгои шестнадцатого так привыкли к чужакам тринадцатого, что им абсолютно побоку незнакомые физиономии. Или они настолько заебались во время махачей, что устраивать снова разборки просто не в состоянии. Рыжему это только на руку, конечно. В кладовке шестнадцатого прохладно, пахнет мукой, окислившимся металлом и местами отсыревшими крупами. Окна здесь не наблюдается, только тусклая лампочка, пыльное стеклянное тело которой болтается на оголенных проводах под потолком. Рыжий окидывает взглядом богатство, состоящее из нескольких мешков, сваленных в кучу, горки консервов, заботливо выстроенных пирамидой, стенки из пакетов с крупами, которые реально выстроены стенкой, будто их использовали вместо кирпичей. И принимается складывать в рюкзак какие-то консервы в окислившихся жестяных банках, крупы в бесцветных шуршащих полиэтиленовых пакетах. Даже в шестнадцатом еды оказалось не так и много. Остались только продукты с более долгим сроком хранения. Сухомятка, если простыми словами. Мальков от голода и это спасет, в Центрифуге не до кулинарных изысков. Когда желудок скукоживается до размеров грецкого ореха, ты за обе щеки будешь жрать даже пресный рис. Паек Рыжий складывает на автомате. Он не хочет думать о Бешеном, но все равно думает. Когда тот ушел, почему он спрашивал о легионерах? Хотя второе-то как раз и понятно, от того, появятся легионеры или нет, зависит его выход на свободу. Когда Бешеный говорил, что им теперь всегда в одну сторону, может, он банально напиздел? Потому что Рыжему в сторону завода, а ему, походу, в сторону Республики. А вдруг Бешеный уже двигает к воротам? Желудок будто набивает колотым льдом. От голода, — говорит себе Рыжий. Мне насрать. Абсолютно побоку. Пусть хоть перемахнет через шипованный забор. В Республике ему самое место. Там полно, наверное, таких смазливых, умных и хитровыебанных, которые для собственного спасения готовы пойти по головам. Но когда дверь отворяется и на пороге показывается Бешеный, который вроде как уже должен быть на полпути к воротам, сердце Рыжего все равно волнующе барабанит где-то в глотке. Это вот так тебе насрать? Да блять. Рыжий проглатывает вздох непонятного облегчения и хмурит брови, глядит исподлобья. Он сам себе не может объяснить, почему вдруг бесится. Из-за того, что подумал, что Бешеный сможет бросить его и уйти? Или потому, что Бешеный без него действительно никуда и не собирался, а теперь застрянет в этой клоаке вместе с ним и погибнет, когда легионеры нагрянут и уничтожат их всех до последнего? Лучше бы он был на полпути к воротам. Лучше бы Рыжий, плюясь кровавой пеной, знал, что Бешеный жив и здоров, и его ждет жизнь в лощеной Республике, которую он, черт подери, заслужил. Но Бешеный здесь. Всматривается внимательно, словно читает мысли, которые бегают неоновой строкой по лбу Рыжего. А потом прикрывает дверь, и Рыжий понимает, что все, пизда, когда их взгляды встречаются, когда воронка в стальных глазах затягивает его с головой. Они шагают навстречу почти одновременно, и раньше Рыжий заржал бы от сопливости этой ситуации, но сейчас Бешеный нетерпеливо целует, раздвигая его губы языком, целует так, словно хочет сожрать целиком, словно они не виделись хуллиард лет. И Рыжий отвечает тем же, цепляясь пальцами за рукава куртки Бешеного, пытаясь удержаться не только на ногах, но и в долбаной Центрифуге. Хотя, какая нахрен разница, если Центрифуга Рыжего все равно вертится вокруг Бешеного. — Что от тебя хотел Змей? — выдыхает Бешеный между тем, как засасывает в рот нижнюю губу Рыжего, вылизывает небо, сминает ладонями куртку на его спине и притягивает ближе. Куда уже ближе. Рыжему дышать нечем. И кажется, что их разделяют не только слои одежды, а гребаные кирпичные стены и заборы с колючей проволокой. Перед глазами все плывет, и лицо Бешеного плывет, когда Рыжий пытается смотреть на него, но не получается, потому что он видит все будто по отдельности: черные глаза, зрачки которых своим темным пульсирующим блеском перекрывают цвет стальной радужки; острые ресницы, которыми Рыжий согласен быть распят как шпилями самых высоких гор, которые он никогда не видел, но слышал о них, слышал и мечтал однажды взобраться на высочайшую из вершин, чтобы узреть собственными глазами, как холодный камень встречается с недостижимым холодным небом. Он уверен, там красиво и страшно одновременно. Это чертовски страшно — не чувствовать земли под ногами, чертовски страшно видеть что-то настолько красивое и понимать, что это никогда не будет принадлежать лишь тебе одному. Он испытывает что-то похожее, когда смотрит на Бешеного. Его губы что-то говорят и улыбаются. По-настоящему улыбаются, и Рыжего выносит с этой улыбки, с приподнятых уголков рта, красноватого шрама. Он закрывает глаза, потому что всегда, сука, боялся высоты, и сейчас она пугает его сильнее всего, наверное, поэтому и голова так сильно кружится, и колени дрожат. Слепо тычется губами в губы Бешеного, чтобы заткнуть, чтобы перестал нести херню, которая обязательно испортит все. Но Бешеный смеется, ловко увернувшись, напоследок мажет губами по его подбородку. Обнимает лицо ладонями и заставляет смотреть. Рыжему приходится задрать голову, до чего же высокая громадина, и шея ноет, и губы пекут. Он пялится на Бешеного осоловелыми глазами, пока этот говнюк довольно усмехается и гладит пальцами его скулы. — Ну и какого хрена? — хрипло спрашивает. Бешеный хмыкает, вскидывает брови. — Ты так и не ответил на мой вопрос, малыш. Какой еще блядский вопрос? Но Рыжий не говорит это вслух, морщит лоб, и Бешеный откровенно ржет, разглаживая морщины между его бровей пальцами. — Я спросил, чего хотел от тебя Змей, — по-прежнему усмехается Бешеный, но Рыжий видит, как меняются его глаза. Контраст горячих губ и стылых глаз, наконец, приводит в себя. Рыжий бы еще башкой потряс, чтобы мозги окончательно встали на место, но Бешеный держит крепко, пытливо вглядываясь в его лицо в ожидании ответа. — Ничего, — врет Рыжий, даже не моргнув. Он не понимает, зачем. Наверное, не хочет, чтобы Бешеный впрягался еще и в это дерьмо. Рыжий сам разберется, он тоже не пальцем деланный. Придется — заткнет рот Змею, чтобы не болтал лишнего. Он изгой или кто? То, что он течет по пацану, еще не значит, что у него исчезли яйца. — Ничего? — выискивающе щурится Бешеный, улыбаясь, но эта улыбка не идет ни в какое сравнение с той, которую Рыжий наблюдал всего минуту назад. Словно перед ним другой человек. Не из плоти и крови. Рыжему кажется, что если он дотронется до него, то почувствует, какая у него сейчас ледяная кожа. Недостижимое холодное небо. И на черта ведь горы к нему тянутся? Теперь Рыжий понимает, почему их верхушки покрыты льдом. — О мальках и еде говорили. Не о чем нам больше рассуждать. С чего такой интерес вообще, а? Бешеный бегает взглядом по его лицу, будто выискивая правильный ответ, а уголки губ опускаются. А потом он тяжело выдыхает, прикрывает глаза и бодает легко лбом. Пальцами сжимает лицо Рыжего так, что щеки саднят. — Не ври мне больше, ладно, Бес? Я не люблю, когда мне врут. Это пиздецки больно. Договорились? Но его просьбы не звучат как таковые. Рыжий ощущает сжимающиеся пальцы на его щеках. Видит, как бледнеют скулы Бешеного, и напрягаются губы и челюсти. Рыжий не привык ни под кого прогибаться. Никогда и ни под какими обстоятельствами. — Я хотел сделать тебе больно с первой нашей встречи. Ты хоть понимаешь, о чем просишь, изгой? Бешеный так и не открывает глаз, просто устало усмехается. — И сейчас хочешь? — спрашивает спокойно. Было бы проще, если бы Бешеный открыл глаза, а не замер в этом нелепом ожидании, словно от ответа Рыжего сейчас зависит чуть ли не вся его жизнь. Что за долбоебизм и почему Рыжий во всем этом участвует? Почему просто не свалит в туман и не оставит позади Бешеного и его заскоки? Но неизбежность не наебать, Рыжий ведь знает. Поэтому он тоже прикрывает глаза и говорит на одном дыхании, пока не передумал, пока разум не взял контроль над тупыми чувствами: — Сейчас я хочу делать больно за тебя. Я, блять, готов уничтожить любого, кто будет стоять у тебя на пути, даже если это буду я сам. Доволен? Теперь мы договорились? Рыжий почти физически ощущает, как замирает Бешеный. Вокруг стоит такая тишина, что слышно, как срывается галопом сердце за грудной клеткой. Он хочет уже, чтобы Бешеный озвучил свой гребаный ответ, и его немного попустило, и расслабились натянутые до предела нервы, пока не лопнули с визгом ко всем хренам. Однако Бешеный молчит, молчит слишком долго, и Рыжий начинает думать, что так ничего и не дождется. Но: — Пойдем со мной. Если не пойдешь, я утащу тебя за собой силой. А я не хочу этого делать. Я хочу, чтобы ты пошел со мной по собственной воле. Чтобы ничто тебя не останавливало. Ни мальки, ни Центрифуга, ни другие изгои. Иначе мне придется уничтожить все, что держит тебя здесь. Я готов сравнять это место с землей, если ты захочешь остаться. Ты сводишь меня с ума, Бес. Раньше ты помогал мне не забыть, что это такое — быть человеком, но сейчас я снова начинаю об этом забывать, потому что ты противишься мне, упираешься лбом. Мой упрямый-упрямый Бес. Рыжий не замечает, как его начинает колотить. Он дрожит, его натурально подкидывает, а слова горящими иглами впиваются в кожу. Рыжий крепче сжимает пальцы на рукавах Бешеного до побелевших костяшек. — Мы оба ебанутые на голову, — скалится он. — Я никогда этого и не отрицал, — совершенно серьезно отвечает Бешеный, а после прижимается ртом к губам Рыжего. Рыжий шире распахивает рот, впуская язык Бешеного. И они опять целуются мокро и грязно, кусаясь, впиваясь губами и пальцами. Бешеный тащит его куда-то, и Рыжий идет за ним, спотыкаясь о рюкзак, налетая всем телом, но тот сразу же ловит, подхватывает, не давая навернуться. Утаскивает к себе на колени, и Рыжий послушно забирается на них, как текущая девка, плотно обхватывает бедрами, и Бешеный одобряюще гладит его по затылку, вылизывает рот. Дрожь становится настолько сильной, что Рыжий даже рад, что у него распахнут рот, не то зубы бы себе точно раскрошил. Он запускает пальцы в волосы Бешеного, сжимает их — мягкие, гладкие — в кулаки на затылке, наверное, дергает слишком больно, потому что тот в отместку сразу же вгрызается ему в верхнюю губу, а потом тут же зализывает языком. — Пойдешь со мной? — опять спрашивает Бешеный, оставляя влажные поцелуи по линии челюсти, пробираясь под куртку, царапая поясницу. И Рыжий выгибается, прижимается животом к животу Бешеного, горячо рычит: — Сука. Хитрая, изворотливая сука. Кожей шеи он ощущает усмешку Бешеного, когда тот целует. — Пойдешь со мной? — повторяет, опускаясь ладонями на задницу Рыжего, стискивая, вжимая бедрами в бедра. Рыжий почти готов скулить вслух и проклинать Бешеного на чем мир стоит. Но не с тем ты играешь, изгой. Он сильнее сжимает кулаки в его волосах и отодвигает лицо Бешеного от своей шеи. Глаза у того реально обдолбанные, дикие, а еще блядски-пожирающие, у Рыжего дыхание в глотке застревает. — Пойду, когда отнесу еду малькам, — срывающимся голосом отвечает он. Бешеный прищуривает глаза, но кивает «ладно» и снова тянется к его губам. Однако Рыжего как по башке огревает. Выражение лица Бешеного не дает ему покоя, а еще тот вопрос в самом начале… Да чтоб тебя черти драли, Бес, когда ты научишься думать головой, а не членом? А Бешеный будто знал, знал с самого начала, на что надо надавить, чтобы у Рыжего мгновенно отключились мозги. Рыжий останавливает движение Бешеного, оттягивая прохладные пряди. — Почему ты спросил меня о Змее? Он всем телом чувствует, как Бешеный напрягается и речь сейчас не о стоящем члене. — Он постоянно трется возле тебя, вот и интересно стало, чего он хотел, — отвечает Бешеный, и тугие желваки каменеют под кожей. — Не заливай, — цедит Рыжий. Бешеный шевелит челюстями и, осознанно или нет, впивается пальцами в его бедра. — Не любишь, когда тебе врут? — продолжает Рыжий. — А сам-то пиздишь отменно. Напряжение между ними такое, что почти искрит. Они смотрят друг другу в глаза, играя в сраные гляделки. А еще у них у обоих крепко стоит, и злость, и раздражение, и возбуждение разрывают Рыжего на части. Ему хочется нагнуть Бешеного и выебать, потому что нельзя быть таким двуличным мудаком. А потом целовать его спину, выступающие позвонки, голую, соленую кожу и шептать о том, что убьет любую или любого, кто посмеет к нему притронуться, кроме него. — Титан и Змей хотят устроить махач с девятым, — с нажимом произносит Бешеный, будто каждое слово Рыжий из него раскаленными клещами вытаскивает. — Они говорят, что, если подомнут под себя этот отряд, другие не станут против них и рыпаться. Титан попросил меня, чтобы я пошел с ним. Бешеный замолкает и смотрит на Рыжего. Странно смотрит, как только он умеет, взглядом, от которого кожа огнем горит, а сердце набатом грохочет где-то в ушах. — Я подумал, что Змей попросил тебя о том же, — наконец произносит он. — И что ты согласился. Так вот в чем дело. Странно, но Змей и словом не обмолвился. Зато начал втирать о Бешеном. И Рыжего озаряет. Ублюдок просто почву себе готовил. Не стал сразу рубить с плеча, вывалил свои подозрения, чтобы Рыжий тлел и томился в собственном соку, чтобы подобрать его накрученным до предела и ко всему готовым. Гондон белобрысый. — Он не просил. — Но попросит. Рыжий предпочитает промолчать. — Ты же понимаешь, к чему идет, Бес. Если в махаче сойдутся самые многочисленные отряды, Республика будет вынуждена отреагировать. Даже они не смогут так долго оставаться в стороне. Республика обязательно отреагирует и пришлет легионеров. Настает черед замолчать Бешеного. Но Рыжий прекрасно знает, что именно он не договаривает. Хочет, чтобы он сделал это за него. — И врата откроются. Бешеный кивает, прожигая его пристальным взглядом. — И ты решил, что проще воспользоваться моим членом, чем мозгами? — зло фыркает Рыжий. — Я уже один раз воспользовался твоими мозгами, — совершенно не тушуется Бешеный. — Но ты выбрал девок и мальков. Член был планом Б. Рыжий колюче усмехается, выдыхает сквозь сжатые зубы. — Я только что сказал, что готов уничтожить за тебя любого, а ты не придумал ничего лучше, чем выебать меня? — Хочешь сказать, я облажался? — Бешеный растягивает зацелованные губы в горькой ухмылке. — Хорошо, я готов принять это. Я облажался? Бешеный смотрит, и опять под острыми чертами лица проступает эта уязвимость, вызывающая дурацкую нежность в груди, которая душит, кажется, в один из дней, она просто слишком сильно сдавит грудную клетку, и осколки ребер вонзятся в легкие, и они повиснут на этих осколках кровоточащими лохмотьями. Скорее бы, — думает Рыжий. — Скорее бы, потому что он так заебался. Рыжий тянет волосы на затылке Бешеного сильнее, оголяя беззащитную шею, в которую хочется вонзиться зубами, перекусить яремную вену и избавить их обоих от мучений. Бешеный послушно откидывает голову назад, не разрывая при этом зрительного контакта. Податливый, гибкий хищник с острыми как бритва клыками, ластящийся к рукам. Рыжий, наверное, действительно сошел с ума, потому что послушный, опасный Бешеный в его руках лучше целого мира, валяющегося у ног. — Облажался, — констатирует Рыжий. И засасывает кожу на его кадыке, прикусывает зубами, чтобы оставить настолько яркое клеймо, чтобы за версту было видно, кому он принадлежит. Бешеный хрипло смеется и ласкает затылок Рыжего, соскальзывает шершавыми подушечками на шею. — Облажался, — вторит он, когда Рыжий лижет соленую, истерзанную кожу. — Нам ведь всегда в одну сторону, да? Самое худшее, или правильное, хрен теперь уже разберешь — Рыжий и не спорит. Им действительно теперь всегда в одну сторону.