Стеклянный доспех

Лелуш никогда не считал себя извращенцем. Совсем не разбирался в такого рода делах, предпочитая игнорировать попытки ведьмы затащить его в постель. Возможно, поэтому он не сумел – и не захотел – сдержаться. Из-за одного проклятого рыцаря… Вайнберг преклонил колено и замер, абсолютно пустыми глазами глядя в пол. Знакомый взгляд. Он одинаков у всех, на ком использован гиасс. Но самым замечательным в этой ситуации был тот факт, что рыцарь наконец-то заткнулся. Только за одну болтовню его хотелось убить, что уж говорить об остальном! Лелуш выдохнул тяжело, тщетно пытаясь унять все еще клокочущую внутри ярость. Сердце бешено колотилось, мозг лихорадочно выбирал из десятков вариантов долгожданной расправы. Он шагнул назад, оперся руками о стол, сверху вниз глядя на поверженного рыцаря. Джино – аристократ, которому дозволено все. Зарвавшийся щенок, то и дело шутя демонстрирующий свою власть и положение. Ставящий себя выше других, назойливый и беспардонный, Вайнберг умудрялся быть одновременно щедрым и добродушным, чем и снискал любовь всей академии всего за несколько дней. Лелушу не было до этого никакого дела, он продолжил бы игнорировать существование Вайнберга… Если бы не откровенные взгляды, пробиравшие до дрожи в коленях. Если бы не эти «дружеские» объятия, игривые улыбки, попытки взять за руку или остаться наедине. Под предлогом разговора о Сузаку, разумеется. Поначалу Лелуш соглашался, надеясь, что рыцарь случайно выдаст ему нечто важное, но вскоре осознал, насколько просчитался. Джино не был наивным простачком, о нет. Эта игра не была односторонней. За ним наблюдали, его испытывали – даже не имея оснований для беспокойства, Вайнберг был начеку. Нервное напряжение не покидало Зеро ни на минуту, и, в конце концов, он нанес предупреждающий удар. − Привык стоять на коленях, рыцарь? – Вайнберг поднимает голову, терпеливо ожидая приказа. Послушная кукла, готовая служить своему принцу. – Сузаку, должно быть, очень расстроится, если потеряет еще и тебя. − Не расстроится. Это внезапное откровение помогает взять себя в руки. Зеро хмурится, смотрит недоверчиво, словно сомневаясь в искренности собеседника. Чушь какая-то… − Разве вы не друзья? − Он не считает меня своим другом, – тихий, надтреснутый голос гулко звучит в пустом классе, и Лелуш вздрагивает, не в силах оторвать глаз от Вайнберга. − Вот, значит, как… − бормочет он, эхом вторя его словам, − не считает другом. Что ж, рыцарь, мы проверим это, и очень скоро. А сейчас посмотри мне в глаза и напомни, что я приказал тебе?.. В порыве гнева люди часто совершают ошибки, но этот гиасс таковой точно не был. Лелуш ухмыляется, смакуя каждое слово, разглядывает потухшие голубые глаза. По телу пробегает волна удовлетворения, темного и теплого, как кровь. Это чувство не ново для Зеро, но для Лелуша оно пьяняще-неожиданно, и раз за разом он задает вопросы, не столько ради информации, сколько просто для того, чтоб слышать этот изменившийся голос. − А ты, оказывается, можешь быть полезен, − оттолкнувшись от стола, он подходит к Джино вплотную, грубо хватает за светлые косы и удивляется – как он мог хотеть их отрезать? Так ведь куда удобнее, почти как собаку дернуть за поводок. – Ступай, рыцарь, и веди себя как обычно. Вайнберг не морщится от боли, не улыбается, не издает и звука. Лишь склоняет голову в знак покорности и уходит тихо, оставляя Лелуша наедине с его новыми планами мести, которая обещает быть как никогда сладкой.

***

Никогда прежде Лелушу не доводилось проводить столько времени с теми, на ком он использовал свою силу. Обычная схема – приказ, исполнение, смерть – не предполагала тщательного изучения состояния объекта. Да что там, он вообще не знал, что там есть, что изучать. Пока в его жизни не появился блондинистый кошмар. − Эй, Лелу-у-уш, поторопи-ка этого Вайнберга! – увешанная лентами Милли с огромными ножницами наперевес норовила рухнуть с табуретки. Внизу караулил обеспокоенный Ривал, которого Эшфорд также использовала как подставку для декораций. – Мне нужны эти фонарики, срочно! − Его только за смертью посылать, − буркнул Ламперуж, направляясь в кладовку, куда десятью минутами ранее зашел рыцарь. − Подумать только! Это школа хранит в себе столько загадок… − скрывшийся за кучей разнообразного хлама Вайнберг и не думал поворачиваться в сторону двери, подумав, очевидно, что это Милли пришла по его душу. – Я нашел маски демонов и гирлянду, но не фонарики. Вот ведь! Стряхнув с ладоней пыль, он отвесил Лелушу церемонный поклон, не переставая при этом улыбаться. Если забыть на минуту о наложенном гиассе, можно было подумать, что Джино просто дурачится. Пожалуй, только поэтому еще никто ничего не заподозрил. То ли изначальный приказ противоречил последующему «при посторонних веди себя как обычно», то ли Вайнберг сам все так переиначил – в конце концов, он и до гиасса уделял Лелушу внимание. Разбираться в этом было необязательно, но крайне интересно. − Ты заставил меня ждать, – подойдя ближе, он вгляделся в лицо рыцаря, пытаясь распознать грань между рабом гиасса и личностью. Не выходило. – Скажи-ка, Джино… ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Рыцарь не вздрогнул и не покраснел, как, наверное, следовало бы человеку в нормальном состоянии. Только уголки губ дрогнули, и лучезарная улыбка исчезла с лица, уступая горькой усмешке. Вайнберг сел на ближайший ящик – теперь он вообще предпочитал смотреть на Лелуша снизу вверх – и ответил без капли смущения: − Ответ вам прекрасно известен, мой принц. − В глаза смотри, − раздраженно напомнил Лелуш, прекрасно понимая, что на него самого это спокойствие не распространяется, а значит краснеть ему сейчас за двоих. Все-таки с живой куклой говорить было в разы проще: не было липкого ощущения затянувшейся ролевой игры. Это скорее походило на ввод команды в нужную строку программы – четкий приказ и мгновенное исполнение. Никаких сюрпризов, никаких эмоций и глупых улыбок… ничего раздражающего, одним словом. – Я задал вопрос. Отвечай. − Да… Ваше Высочество. Сердце пропустило удар, и Лелуш почувствовал, как у него потеют ладони. Хотеть чего-либо Вайнбергу, по идее, не полагалось. Ему полагалось сидеть бревнышком и хлопать глазками, но в таком случае это было бы слишком заметно… черт. Черт! − Ну и что мне с тобой делать? – угрюмо вопросил Лелуш, когда первый шок прошел, и мозг продолжил анализировать ситуацию. Убить нельзя – хватятся, начнут копать, Сузаку опять же… − Поцеловать? Ламперуж едва не подпрыгнул от неожиданности, тут же хватая Джино за плечо и сжимая его до боли в пальцах. − Что ты сказал?! − Поцеловать, − послушно повторил Джино, не отводя глаз. Даже не поморщился. Подавить внезапно накативший приступ смеха Лелуш не сумел. Согнулся, почти касаясь лбом плеча Джино, содрогаясь всем телом и стараясь приглушить рвущийся наружу истерический хохот. Рыцарь не шелохнулся. − Да тебя, я смотрю, все устраивает, − отдышавшись, Лелуш ослабил хватку и положил вторую руку на щеку Вайнберга. Склонился над ним, продолжая искать малейшие признаки лишних эмоций. Подобная провокация должна была дать однозначный ответ – если и сейчас Джино не пошевелится… − Вас там ящиками завалило или… − Сузаку замер на пороге, поперхнувшись своими словами. Лелуш застыл на месте, скованный ужасом и пониманием – на совместные поиски фонариков их поза ну никак не похожа. Полный ненависти и подозрения взгляд Куруруги, однако, живо напомнил, что это не просто забавная и неловкая ситуация в школе. Это война. И ему следует… − М-м-м, Сузаку, не мог бы ты выйти? Это невежливо, знаешь ли. – Рука Джино легла ему на пояс, и Лелуш вздрогнул, но не отстранился, краем глаза наблюдая за реакцией Сузаку. Тот продолжал буравить его спину взглядом, и Лелуш поспешил отвернуться, чтобы скрыть торжествующую усмешку. Если бы Вайнбергу каким-то чудом удалось обойти его приказ, он не упустил бы эту возможность. − Чудовище… − прохрипели за спиной, и дверь закрылась с громким хлопком. Джино продолжал смотреть на нее стеклянно-равнодушными глазами. Лелуш без колебаний сбросил его руку и тут же влепил рыцарю пощечину, с удовольствием отметив, что тот не спешит хвататься за пострадавшую щеку. − Я не разрешал распускать руки. Тебя все ждут, так что поторапливайся. – Не оборачиваясь более, он приблизился к двери и, убедившись, что шаги Сузаку стихли, вышел вон.