Дурная компания

Ожидание — одно из самых невыносимых чувств. Особенно, когда ты не совсем понимаешь, чего ждать. Но, помню, тётя Сара говорила, что хуже всего, это когда уже ничего не ждёшь (т.е. ни на что не надеешься), когда смиренно принимаешь удар, не оказывая никакого сопротивления. Как утопающий с распростёртыми руками, встречающий свою смерть. Так вот, сегодня я утопающий. Я принимала это. Ждала лишь, когда он выстрелит. Даже хотела, чтобы он выстрелил, потому что сама я не смогла бы убить себя. И дело не в том, что якобы слишком люблю себя или что у меня кишка тонка. Мне просто будет легче принять смерть, зная, что не я приложила к этому руку (хотя в данной ситуации, вероятно, была бы виновна в своей смерти, только косвенно). Он стоял напротив, вперив в меня взгляд своих упрямых глаз, в которых я находила для себя что-то родственное. Уже говорила, у нас похожий цвет глаз, и мы оба чёрноволосые. Со стороны мы действительно сошли бы за брата и сестру, если не цепляться к чертам лица. Но он не мой брат. Кто он для меня вообще? На данный момент — лишь убийца моего кровного брата. Того, что сейчас лежал у моих ног, всё так же раскрыв глаза, которые уже не выражали ничего живого — они были как из стекла. И красноречивая дыра во лбу. Я уже не дрожала, потому что не испытывала страха. Не волновалась. Нахлынуло чувство какого-то холодного безразличия. На мгновение этот похуизм смог насторожить меня. Но лишь на мгновение. Я ответила ему таким же упрямым взглядом. Хотела кричать всем своим видом: «Убей меня! Мне уже нестрашно, понимаешь?! Я не вижу смысла в жизни, вижу лишь дуло твоего пистолета. И мне плевать, понимаешь?!» Может, я уже лишилась рассудка. Я не была эмоционально стабильной. Поэтому некоторым людям было тяжело со мной. А Дьюсу нет… Ему-то уж точно не было тяжело со мной. И сейчас ему просто. Надо лишь нажать на курок. — Нет, — грубо отозвался он на мои немые «выкрики». — Сегодня я не убью тебя. Не убьёшь? Сукин сын! Так чего же ты хочешь, если не моей смерти?! — Знаешь, — перебирая пальцы на стволе, задумчиво заговорил он. — Когда в фильмах складывается похожая ситуация, кто-то пафосно заявляет: «Есть вещи и пострашнее, похуже смерти». Если я убью тебя, я всё равно не смогу до конца успокоиться… И тут, признаюсь, почувствовала тошноту, подступающую к горлу. На его лице возникла отвратительная ухмылка, совершенно уродующая его лицо. И такие злые глаза. Озлоблен. Озлоблен не только на меня, но и на весь мир. Похоже, в какой-то момент он принял себя за жертву и решил немедленно исправить положение. — Ты же хорошая сестра. Ты же успокоишь меня, да? Агисса?.. Я ничего не отвечала, поджав губы и не сводя с него взгляда. Не боюсь, я не боюсь тебя. Ты не сможешь меня напугать… Боже, я совсем одна… Боже, если ты есть… Пожалуйста… Пожалуйста. Помоги мне! — Н-нет, — промямлила я, а потом уже сквозь зубы прошипела. — Нет! Вместо ухмылки на его лице появилось выражение пренебрежительности. — Снимай футболку, — безэмоционально бросил он, даже кивнув на меня пистолетом. — Не стану, — на автомате отозвалась я, не шелохнувшись. Есть вещи и похуже?.. Ты о сексе с тобой, спидозная сучка?! Ты ждёшь от меня ЭТОГО? И сейчас?! Когда мы находимся в одном помещении с моим мёртвым братом? Ты только что убил его! В тебе совсем ничего человеческого не осталось, Эрлихман?! Чувствую, что я снова близка к тому, чтобы расплакаться. Где ты, холодное безразличие? — Снимай, — повторил он, едва-едва повысив тон. А затем вдруг выстрелил в тело Джереми. Мне даже показалось, что в момент выстрела оно дёрнулось, как живое. Но я проморгалась и убедилась, что оно всё так же лежит неподвижно. О смерти ярко напоминала та чёртова дырка во лбу. Дьюс навёл прицел на моё плечо. — Я буду калечить вас обоих, если ты меня не послушаешься. Его тон пугающе спокоен. Каким надо быть… чудовищем, чтобы издеваться над мёртвым и угрожать живой. Он всегда был таким, а я просто не замечала? Или что-то в нём перемкнуло? И всё же… Я не хотела так умирать — корчась в судорогах, истекая кровью, с простреленными конечностями. И не хотела видеть, как пули снова будут лететь в моего брата. Даже неживого. Стараясь сохранять на лице выражение из разряда «мне плевать» и всё же чувствуя, что глаза выдают мою боль, я медленно начала стягивать пижамную розовую футболку (весь день провалялась в пижаме с ноутбуком). Я подчинилась. Он не сводил с меня взгляда и не убирал пушки. Я позволяла себе не надевать под пижаму душный бюстгальтер, потому оказалась сейчас перед ним топлес. С совершенно голой грудью, но никаких чувств я от этого не испытывала. Ни стеснения, ни тем более смущения. Ничего. Он может пялиться сколько угодно. Арон смотрел на меня спокойно. Сложно сказать, о чём он думал в тот момент. Страшной похоти или той ухмылки на его лице больше не видела. Он смотрел так, будто видел перед собой что-то вполне естественное. И это показалось мне ещё более чудовищным. Это было так неправильно, мерзко! Футболка выпала из моих рук. Я опустила глаза, не смея переводить взгляда на брата и на Эрлихмана. — У тебя отличные сиськи, — дал Эрлихман свою ненужную оценку. Не собираюсь даже комментировать это. — Я хочу их потрогать, — невозмутимо сказал он. — Но сперва ты стянешь шортики. — Ты мерзок, — тихо сорвалось с моих губ. — Мерзок. — Шортики, — напомнил он, кивнув пистолетом на мои ноги. Розовые клетчатые шортики упали рядом с футболкой. Я стояла в одних чёрных трусиках и молчала, всё так же не поднимая взгляда. Я знаю, что он сделает дальше. И знаю, что не смогу избежать этого. А хотя что в самом деле уже может быть хуже?.. Всё мёртво. И я мертва. Дьюс сделал шаг в мою сторону. Поднял меня за подбородок, заставив посмотреть ему в глаза. — Просто маленькая сучка. Маленькая предательница, — на выдохе сказал он и бросил пистолет. А потом уже вцепился всей пятернёй в мою спутанную шевелюру и потащил прочь из этой комнаты. Что ж… По крайней мере, я буду не здесь. Не рядом с Джереми. Я не видела ничего перед собой и вокруг себя, но, кажется, он приволок меня в свой кабинет и буквально швырнул на письменный стол. Я неплохо так приложилась затылком, это достаточно больно. Но не больнее, чем уже было. Грубо он схватился за мою грудь обеими руками, отчего я безнадёжно вскрикнула. Далее слышала звуки какой-то возни, наверно, он стянул с меня остаток одежды и теперь освобождал своего червя. Я не могла этого видеть. Похоже, потеряла эту способность именно в тот момент, когда он схватил меня за волосы. Перед глазами была пелена, и я не понимала, пелена слёз это или на меня нашло какое-то помутнение. Я только слышала и чувствовала. Слышала, как мой насильник шумно дышал, и как что-то иногда срывалось с его губ будто сквозь зубы, но я не могла разобрать слов да и не пыталась. Слышала, как я тяжело дышала и вроде как всхлипывала иногда. Наверно, всё-таки плакала. Чувствовала его грубые, неприятные толчки, но не испытывала ни боли, ни тем более удовольствия. Испытывала разве что отвращение к самой себе и к своему положению. Самое отвратительное, так это то, что я даже не пыталась сопротивляться. Мои руки безжизненно лежали по бокам, вообще не шевелилась, если не считать вздымающуюся от дыхания грудь и периодические повороты головы то в одну, то в другую сторону. Я не могла это остановить. А ему нужен был лишь сам факт надругательства надо мной, ему было плевать, что я лежу бревном. Разбитая и подавленная. Действительно, лучше бы ты убил меня… Не знаю, как долго трахал моё тело, но когда он кончил-закончил, то резко оставил меня одну и куда-то ушёл. Тут я уже смогла проморгаться и увидеть, что наш с ним интим состоялся действительно в его кабинете, где я когда-то хозяйничала. Я попыталась приподняться и присесть, но, внезапно охватившая меня, дрожь не дала мне этого сделать. Ещё я почувствовала, что внизу всё липко. Отвратительно. Он влил мне свои гены. Потрясающе. В любой другой день у меня началась бы паника и истерика на этот счёт, я бы такую взбучку устроила парню, посмевшему учудить подобное, но не в этот раз. В этот раз моё сознание было охвачено другим. Даже если я залечу от этого монстра, ничто не помешает мне… Погубить нас всех. Не перестаю дрожать и вдруг сваливаюсь со стола. Унизительно на четвереньках заползаю под стол, обнимаю свои колени и… снова реву. Теперь уже осознанно. Теперь я полноценно ощущаю, как слёзы обжигают щёки. Какие они солёные и какие горькие. Как ломит всё тело и как болит душа. Выходит, я не мертва, как я решила до этого (мёртвым может быть больно?). Что ж, это всегда можно исправить… *** Не знаю, сколько времени прошло, но, когда я уже не плакала, а сидела, всё так же обхватив колени и при этом раскачиваясь вперёд-назад, послышались шаги. Кто-то пришёл к Эрлихману. Они негромко переговаривались какое-то время, затем послышались звуки копошения. Единственное, что донеслось до моих ушей из торопливой болтовни — «убрать тело». Я вздрогнула. Значит, он позвал друзей, чтобы навести порядок. Когда звуки суеты прекратились, я услышали шаги в свою сторону, но не шелохнулась. Это был Дьюс. Он подошёл к тому ящику с двойным дном и ловко достал из него ключи (пистолета там не было, выходит, он стрелял именно той пушкой), а потом заглянул под стол и посмотрел на меня. — Агисса, — спокойно обратился он ко мне, — иди в свою комнату. Ложись спать. Я вся сжалась, как забитая зверушка, и прижала колени к своей груди сильнее. Почему он говорит со мной так, будто ничего не было? Будто я не сижу под столом совершенно голая. Он снова что-то задумал? Нет? Я не пойду туда, где буквально только что умер Джереми! — Агисса… Иди спать, — повторил он и потянул меня за руку из-под стола, но я воспротивилась. Он слегка наклонил голову набок, но не полез больше под стол. — Н-нет! — воскликнула я. — Нет! — Хорошо. Ты можешь пойти в мою комнату. Но ложиться спать! Поняла? С минуту я молча смотрела на него, потом машинально кивнула. Я выползла из-под стола и с трудом поднялась. Он кивнул, мол, иди за мной. И я пошла. В квартире уже никого не было. Дьюс проводил меня до своей комнаты и кивнул в сторону кровати. — Спи! — велел он. На ватных ногах добралась до кровати, но не успела лечь, как дверь за мной захлопнулась. Послышался щелчок. Похоже, запер меня. Я рухнула на его кровать и сжалась в позу эмбриона. Мне стало так холодно… Несмотря на то, что меня подташнивает от того, что вся его постель пропахла этим чёртовым эрлихмановским запахом, я натягиваю на себя одеяло и зарываюсь в него вся. Теплее, однако, не становится. За стеной было слышно шаги. Он ходил туда-сюда, с кем-то говорил по телефону. Потом ушёл из дому. Воцарилась мёртвая тишина. Я думала, что после всего пережитого точно не смогу уснуть, но вопреки этому дерьму я не заметила, как провалилась в сон. *** С того дня моя жизнь скатилась куда-то в бездну и уподобилась настоящему кошмару, но проснуться я не могла. Молила лишь о том, чтобы мой «Фредди Крюгер» однажды добил меня, раз пробуждение мне недоступно. Как и раньше, он часто отсутствовал дома. Оставлял меня одну, запирая и давая каким-то типам указание периодически заглядывать ко мне. Он разбил мой телефон вдребезги, чтобы я не могла ни с кем связаться и забрал куда-то мой ноутбук. На улицу, конечно же, я практически не выходила. Если такое и случалось, то это было похоже на выгул заключённого, потому что за мной обязательно кто-то поглядывал со стороны. Хотя мой тюремщик говорил, что даже если я сбегу, меня всё равно быстро найдут его люди и он сделает мне ещё хуже. Я не понимала, зачем Арон держит меня. Разве для того, чтобы брать меня каждый раз, когда ему это в голову взбредёт? И где взбредёт… Да, теперь делал это, можно сказать, регулярно. В основном, когда возвращался домой сердитым или даже злым. Просто хватал как последнее животное и давай-давай-давай. Сначала я никак на это не реагировала. Я была всё такой же забитой и «мёртвой», будто мне уже на всё плевать. Часто он как-то презрительно фыркал во время этого всего и шлёпал меня по щекам. С издёвкой говорил: «Неужели тебе так тяжело пошевелиться?» или «Никогда ещё не ебал таких брёвен». Будто это должно было меня как-то оскорбить. Потом во мне что-то пробудилось, и я стала кричать ему что-нибудь злое в лицо, но это раздражало его, и насильник делал мне больно. Я перестала кричать и стала пытаться дать отпор. Это раздражало его меньше, чем мои крики, тем не менее он снова начинал кусать меня и хватать так, что я верещала как сучка. А мой крик раздражал его больше всего, я уже говорила, отчего мне становилось только хуже. Когда Дьюс приходил домой в приподнятом настроении, даже не обращал на меня внимание. Жрал чипсы, другой фастфуд, смотрел телек и спал в гостиной. Да… Несмотря на то, что он позволял себе так обходиться со мной, ни разу не спал со мной в одной постели. А я с того дня жила в его комнате. Случалось и такое, что он приводил домой шлюху. И не одну. В такие вечера я отсиживалась где-то в уголке, радуясь тому, что обо мне не вспоминают. А Эрлихман в это время развлекался с ними. Лишь однажды он с чего-то вдруг вспомнил о том, что в квартире вообще-то, кроме его подружек-минетчиц, ещё есть я. В тот день у него бухали несколько друзей. Им было явно не до меня. А вот он вдруг вспомнил. Притащился ко мне с двумя девушками, состоящими явно на процентов 70 из силикона и ботекса, и показал им на меня. Они отчего-то захихикали, а я непонимающе на них посмотрела, уже задницей чуя неладное. Дьюс протянул одной из них бутыль вискаря и с усмешкой кивнул. Я попятилась назад, сидя на краю кровати, но мне за спину зашла одна шлюха и достаточно крепко вцепилась в мои волосы, заставив меня запрокинуть голову. Я вскрикнула и замахала руками. — Ахах, она такая смешная, Биг Дус, — засмеялась другая и вдруг начала заливать содержимое бутылки мне в глотку. Естественно, я начала дёргаться сильнее и захлёбываться, кашлять. Шлюхи не переставали смеяться. — Ну хватит-хватит с неё, — зафыркал Дьюс. — Помогите ей расслабиться ещё! А то это нечестно с нашей стороны — мы веселимся, а малышка скучает. Почувствовав, что меня больше не держат, я подскочила и начала плеваться, пытаться откашляться, как грёбаный туберкулёзник. Глаза заслезились, но я не могла позволить себе плакать прямо сейчас. Нет! Только не перед этими грязными шлюхами. Шлюха, находившаяся позади меня, мёртвой хваткой своих рук-граблей вцепилась в мои плечи. От неожиданности я вздрогнула и хотела было вырваться, но в этот момент блондинка с неестественно большими губами прижалась своим мерзким ртом к моему. Отвратительный способ они выбрали, чтобы развлечь его… Отвратительный. А когда я почувствовала, что она собирается запихнуть в меня свой язык, а другая как-то подозрительно дёргает молнию на моих джинсовых шортах, откуда-то нашла в себе силы и отпихнула обеих, шагнула в сторону. Девушки захохотали, Дьюс не переставал ухмыляться, забавляясь всей ситуацией. Забавляясь моими унижениями и безысходностью. Я понимала, что они не хотят останавливаться. Я должна была что-то сделать. Это надо было как-то остановить! Я шагнула в сторону Эрлихмана. — Дьюс… Прошу тебя, — впервые взмолилась я. Он хмыкнул, никак не реагируя. — Умоляю, — сложила руки как молящийся. — Не надо… Не знаю, что ударило мне в тот момент в голову (может, виски так быстро подействовал?), но я подалась вперёд и впервые его поцеловала. Да, он насиловал меня. Но никогда не целовал. Наверно, считал это ниже своего убогого достоинства. И знаете что?.. Эрлихман охуел. Сначала он даже как-то дёрнулся непонимающе, а потом вдруг взялся руками за мою талию и ответил. Боже… Какая мерзость… Меня сейчас вырвет… Его губы слишком тёплые и слишком сухие. Когда он отстранился, опустила глаза, чувствуя, что сейчас пол подо мной провалится, и я кану в Преисподнюю. Хотя… Я уже в ней. Куда ещё падать? Эрлихман вдруг задумчиво на меня посмотрел и сказал: — Вы обе, валите отсюда! Шлюхи непонимающе на него посмотрели. Тогда Дьюс, не отличаясь терпением и тактичностью, зарычал: — Я сказал: вон! Они спешно упорхнули из комнаты, а он… Сами понимаете. Опять меня натянул. Но что удивительно, в этот раз не отпускал насмешек и не делал мне больно. Разумеется, это ничего не меняло… Я продолжала ненавидеть его и то, что он сделал с моей жизнью. Я помышляла о самоубийстве. Но, как я уже говорила, не могу убить себя. Но один раз, когда моего «любимого» маньяка не было дома, я решила попробовать вскрыться. По пути на кухню, я остановилась перед той комнатой, что когда-то была моей. Внутри всё снова сжалось, ведь я увидела на полу мёртвого Джереми, хотя по факту его там не было. И тут вдруг вспомнила о кольце, которое он дал мне в тот день. Кажется, я с перепугу уронила его тогда и забыла. Наверно, Дьюс уже нашёл его и подобрал. В попытке мысленно заставить себя не представлять застреленного Джереми, я шагнула в комнату и осмотрелась. Ну да… Ничего нет. Он, скорее всего, уже выбросил его. Прошлась дальше и присела на край кровати. И заплакала, оттого что навязчивый образ Джереми так и не смог выйти из моей головы. Вот так, сидя и плача, я всё же решила, что ДОЛЖНА убить себя. Не могу так жить. Я не могу жить с этим! Не хочу быть бесполезным куском мяса, предметом для издевательств и чем-там-ещё-абсолютно-слабым. Хочу прервать все страдания. Один раз себя перебороть можно — заставить самоубиться. Агисса Торн должна умереть. Все Торны мертвы, и она тоже будет мертва. Я резко встала с кровати и тут же ойкнула от болезненного ощущения. На что-то наступила… Кольцо! То самое! Спешно смахнув слёзы, я подобрала его и посмотрела. Точно-точно, оно самое. И загадочная цифра 3, значение которой для меня остаётся пока неизвестно. Я вспомнила слова Джера о том, что человек, которому принадлежит это кольцо, может помочь мне, если я найду его. Что он надёжный. Как же он сказал про него?.. G3S? Нет… J3… J3T! Но что это значит? И как по трём знакам (инициалам?) можно вообще кого-то найти? Да и могу ли я попытаться это сделать?.. Зачем-то же это кольцо мне попалось… Именно сейчас. Мои пальцы сами собой сжались в кулак, не выпуская заветной находки. В тот момент все мысли о самоубийстве резко выветрились из моей головы (очередной резкий перепад). Джереми дал мне это, чтобы я боролась. Чтобы попыталась спасти себя. Это кольцо — явный намёк на то, что я МОГУ что-то сделать, что у меня есть надежда. Могу ли я быть сильнее? Я ощутила желание бороться. Может, достаточно уже жалости к самой себе?!