1.
3 октября 2018 г. в 16:00
Пошла уже вторая неделя, как ничем особо непримечательный паренек из детского дома при монастыре в Каннаме находится на попечении его новых родителей — мистера и миссис Пак. Сехун уже вполне взрослый парень, ему оставалось всего два года до совершеннолетия и ухода из детдома, но эта чудная семья решила забрать его к себе по непонятным на то причинам.
Еще бы, он действительно не понимал, почему так получилось, ведь в этом тихом ужасе, без должного ухода, да и, в общем-то, ужасных условиях, с сыростью и плесенью на стенах и полах, с осыпающейся штукатуркой с потолка жили еще около 50 малышей, многие из которых были совсем крохами (примерно, 1-3 года). Намного лучше подарить материнскую любовь и ощущение семьи тем, кто еще не до конца разочаровался в жизни и в людях, которые приходят посмотреть на тебя, как на какую-то собачку, и недовольно морщат нос, увидев пятно на твоей футболке, которую ты не снимал, наверное, уже месяц, тем кто еще верит в чудо, верит, что где-то там живет его мама и папа, которые просто на время оставили их здесь, потому что….просто потому что так нужно, так действительно нужно, на что может быть много разных причин: работа, сложная ситуация в семье, нет нормального жилья, о чем в возрасте от 1 года до 10 лет не задумываешься, но, будучи чуть старше, начинаешь убеждать себя в этом и сам же верить в эти причины, продолжая тупо ждать.
На самом деле, жизнь в приюте не так и скучна, как может показаться. Иногда, совсем иногда, приходили люди, зовущие себя волонтерами. Некоторые из них приносили свои старые вещи, на что девочки постарше подбегали и тут же забирали пакет, начиная спорить кому какого цвета достанется кофта, и обижено дули губы, почти плача, протягивая жалобное: «Сехуууун, она опять отбирает».
В детдоме не только холодно, но и нет водопровода. Дети пьют кипяченую грунтовую воду. Работник детдома Ким Юн Силь объясняет, что они просили местные власти в Каннаме провести в дом водопровод, но «это слишком дорого и сложно, потому что он должен будет проходить по частной земле». Детдому предложили самому заплатить за водопровод — не меньше 10 миллионов вон, не считая расходов на проведение его по «частной земле». Детдому это не по карману.
Вся «помощь» местных властей ограничивается тем, что раз в два года они присылают инспектора проследить за качеством грунтовой воды, которую пьют малыши. Кроме того, здание почти не отапливается зимой. Отапливаются только детские спальни, а общая комната, столовая, коридоры не отапливаются вообще — опять-таки из-за того, что это слишком дорого. Выходя из спален, дети сразу надевают пальто. Единственная помощь от властей в материальном отношении — «стипендия» по 180.000 вон на ребенка в месяц. Этого не хватает даже на еду. Да что на еду — даже на памперсы и детское питание для младенцев, которые обходятся в 200.000 вон на младенца в месяц. Детдом выживал на частные подачки, которых со временем стало все меньше, а потом и вовсе пропали. Все это Сехун наблюдал на протяжении своих 17 лет, будучи самым старшим воспитанником и одним из первых, попавших в приют.
Чем старше он становился, тем больше понимал, больше думал, и, может, это и хорошо, что он круглый сирота. Хотя кто знает, просто так думать легче всего, когда ты помнишь себя в детстве уже в этих стенах и ничего другого не видел, как некоторые из детей, которых собственноручно привели в этот ад «родители», просто решив оставить надоевшую им домашнюю игрушку. Также Хун видел несколько раз тех «матерей», которые оставляли своих детей в «бэйби боксах», которые установил заботливый пастор после прошедшей волны из гниющего запада. Ну хоть не на улице бросают свою «нежелательную беременность».
Чаще всего это были подростки, не знающие или не желающие пользоваться методами контрацепции. Другого выбора у них, в принципе, и не было, ведь Корея как была, так и остается патриархальной страной, и принести домой ребенка неизвестно от кого — пятно позора на всю семью, точно также, как и аборт тебе никто не сделает.
Но это все уже позади, хоть Сехун и часто вспоминал своих маленьких девочек, что так любили сидеть у него на коленях и слушать очередную сказку о прекрасном принце, который избавит их от всех проблем и увезет в какое-нибудь чудное место, засыпая на руках старшего, пока тот откладывал в сторону книжку, минут пять любовался нежными локонами, спадающими с по-детски пухлых щечек на грудь Хуна, и укладывал малышек в кровать, заботливо укрывая одеялом. Удивительно, но мальчиков в приюте почти не было, а когда появлялись, тут же находились желающие их усыновить, поэтому из всех 50 воспитанников мужская половина ограничивалась 10-15 детьми, к тому же Хун почти постоянно имел проблемы со своими ровесниками, часто даже не в силах вспомнить, как ударил кого-то. Также он иногда вскакивал по ночам от резких флэшбэков серых стен с плесенью, с которых неизвестно откуда и почему стекала кровь (чего, естественно, не было в приюте).
— Ты опять орал ночью, достал уже, серьезно, — оторвав недовольный взгляд от новенького планшета, Чан кинул этот самый взгляд в младшего, который вонзился в него, словно кинжал.
Чан, а точнее Пак Чанёль, — старший брат, точнее, теперь старший брат приёмному ребенку семьи. Он был поистине красивым, что странно, учитывая данные отца, высоким и мускулистым. Скорее всего, пошел в мать — очень миловидную, добрую женщину, с завитыми густо — черными волосами, карими глазами и искренней улыбкой. Отец же имел темную кожу, характерную для рабочего класса, хотя владел одной из крупнейших компаний Сеула, куда они и переехали сразу же после усыновления Сехуна.
— Извини, я же уже говорил, что не могу это контролировать, мог бы разбудить меня, — глубокий вздох, и Сехун перевел глаза, в ту же самую минуту отскакивая от стены с огромной черной надписью «Vivere militare est».
— Да? Мне очень нравится твоя идея, если бы в прошлый раз ты не накинулся на меня за такое. Есть другие варианты, как мне в следующий раз поступить?
— Чан….
— Если есть, то скажи мне сейчас, потому что я тороплюсь и собираюсь уходить.
— Чан! — ошарашенные глаза Сехуна рассматривали каждую буковку неизвестной для него фразы.
— А, это. Мне тоже было интересно, что это ты делаешь со стеной в три часа ночи, на что ты коротко ответил «Я художник, ты не видишь?». Не думаю, что матушке понравится этот экспрессионизм, в любом случае, я ей не говорил, — зашнуровывая потертые, с виду старенькие кеды, парень тяжело вздохнул и покинул комнату.
«Vivere militare est» вбивается быстрым постукиванием пальцев по клавиатуре в поисковую строку, мгновенно выдавая несколько ссылок на выбор пользователя, которые одна за одной открываются легким нажатием на левую кнопку мыши.
«Vivere militare est» — (лат.) жить значит бороться. Это выражение встречается часто: в Библии, Книга Иова 7, 1; у Вольтера и Бомарше. «Выражение «Жизнь — борьба» восходит к античным авторам. У Еврипида в трагедии «Просительницы»: «Жизнь наша — борьба». В письмах Сенеки: «Жить — значит бороться».
Тяжелый вздох, и все вкладки закрываются, а уставшее от всего этого тело Сехуна падает на кровать. Такое было уже не впервые, например, он часто находил у себя в гардеробе женские вещи, которые, как часто оказывалось, сам же стащил ночью из ящиков у девочек, или же по всей комнате валялись пустые тюбики крема, а серые обои комнаты были исписаны сине-черными кругами и надписями по типу той, что появилась сейчас.
Это стало происходить после одного дня, где-то лет 10 назад, когда маленький семилетний Сехун хотел было пойти показать учительнице Кан свои прописи, но услышал крики, доносящиеся из ее комнаты. Как оказалось позднее, тот самый дяденька, который рвал одежду на бедной девушке — инспектор, приходящий в приют раз в два года для той самой проверки воды. Эта ситуация и синяки на руках миссис Кан, которые он наблюдал еще на протяжении двух недель, очень четко отпечатались в сознании Хуна, после чего он перестал помнить, что делал вчера или почему он крадет женские вещи с полок девочек.
Опять этот ребёнок не давал спать всю ночь, поэтому Чанёль был как никогда невыспавшийся, с темными кругами под глазами, но все же летел как ненормальный на встречу со светловолосым парнем среднего роста и просто сногсшибательной улыбкой, которая никак не выходит последний месяц из его головы. Ради него даже, казалось бы, самый нерадивый студент факультета психологии готов потратить все своё свободное время этим вечером, только бы младший помог ему сдать все долги перед предстоящим написанием диплома. А может быть, не только из-за этого…
Пак переводит дыхание, стоя перед дверью, (и с чего бы он так волнуется) и пару раз стучит кулаком о железную поверхность.
— О, Чан, ты все же пришёл, не думал, что ты серьёзно просишь помочь тебе с учебой, — спустя пару минут дверь с небольшим скрипом открывается и за ней появляется тот самый блондин в растянутой по-домашнему футболке и серых спортивных штанах, жестом приглашая старшего войти.
— Ничего не подумай, просто родители каждый день читают мне нравоучения по поводу того, что я единственный наследник, мне вот-вот выпускаться из университета и становиться «гениальным психотерапевтом», кем я, конечно же, не буду, а меня чуть ли не отчисляют. Вся надежда на тебя, Бэкхён, — последнее слово прозвучало как-то по-особенному ласково, после чего уже разутый Чанёль проследовал в небольшую, но уютную комнату, с мягким махровым пледом на кровати и множеством полароидных фото, заботливо прикреплённых прищепками с сердечком на веревку и растянутых вдоль стены.
— Я постараюсь помочь тебе, а пока что, ты будешь чай или кофе? — милая широкая улыбка озарила комнату и в ней будто бы правда стало на минутку светлее, пока парень не получил ответ «чай» и не удалился.
Чанёль с интересом рассматривал счастливого Бэкхёна на висячих фотографиях, затем цепляясь взглядом за какие-то, наверное, памятные вещицы, будь то разноцветный камень или веточка засохшей акации, все ещё приятно пахнущая мёдом, или же еловая ветка, неизвестно зачем покрытая синими блестками, — все это создавало ощущение теплоты и хороших воспоминаний, в которые можно было бы погрузиться на долгие часы, если бы не «А вот и чай!».
«За любыми поступками, конфликтами всегда кроются определенные причины. Понять их — значит понять человека.
Мотивы поведения человека и цели поведения могут не совпадать: одну и ту же цель можно ставить перед собой, руководствуясь разными мотивами. Цель показывает, к чему стремится человек, а мотив — почему он к этому стремится» — Бэкхён порой отрывал глаза от книжки, чтобы проверить пишет ли его ученик, а затем продолжал, пытаясь говорить с акцентами на словах, дабы не звучать монотонно, — «Мотив имеет сложную внутреннюю структуру
1) с возникновением потребности, нужды в чем-то, сопровождаемой эмоциональным беспокойством, неудовольствием начинается мотив;
2) осознание мотива ступенчато: вначале осознается, в чем причина эмоционального неудовольствия, что необходимо человеку для существования в данный момент, затем осознается объект, который отвечает данной потребности и может ее удовлетворить (формируется желание), позже осознается, каким образом, с помощью каких действий возможно достичь желаемого; и
3) реализуется энергетический компонент мотива в реальных поступках. Мотив может быть неосознанным, если осознание потребности не вполне соответствует подлинной нужде, вызывающей неудовлетворение, т.е. человек не знает подлинной причины своего поведения. К неосознанным мотивам относят: влечение, гипнотические внушения, установки, фрустрационные состояния.» — нотка серьезности в голосе Бёна на последней строчке дала понять, что так нагло скользящая вниз по бедру рука — лишнее, ведь не для этих целей он пригласил к себе однокурсника.
— Бэкхен, ты же знаешь, как я к тебе отношусь, — Пак даже и не подумал убирать ладонь, решив, что немного наглости в данный момент уместно.
— Я знаю, как ты ко мне относишься. Очень даже. Но тебе готовиться надо, забыл? Давай, пиши дальше: «Влечение — недостаточно отчетливо осознанная потребность, когда человеку не ясно, что влечет его, каковы его цели, что он хочет. Влечение — это этап формирования мотивов поведения человека. Неосознанность влечений приходящая, т.е. потребность, в них представленная, либо угасает, либо осознается.» — глаза старшего быстро бегали по страницам толстой, слегка потрепанной книги, пытаясь игнорировать цепкие пальцы, уже и вовсе открыто цепляющие подол широкой домашней футболки, приподнимая ее слегка вверх, что позволяет тут же увидеть пупок и два миловидных кубика пресса.
— Вот у меня сейчас очень отчетливо осознанное влечение и потребность в тебе, Бэкхен.
— Я сказал, что это — лишнее, значит, лишнее, — звук громко захлопнутой книги разряжает обстановку, и Бён резко встает, всем своим недовольным видом показывая, что продолжать обучение он не намерен, — наша лекция на сегодня закончена, уже поздно и тебе пора.
В гробовом молчании Чан небрежно завязывает шнурки на своей обуви, а в следующий момент уже стоит лицом к закрытой прямо перед его носом двери.
— Что ж, на сегодня пока, но я не сдамся, Бён Бэкхен.