Протягивая руку

Протягивая руку, все, чего я могу коснуться – холодное тело отца, которое через несколько минут станет пеплом. Он был человеком известным, поэтому попрощаться пришло много людей, большинство из которых я видел впервые. Хотя, некоторые были знакомы: врач, лечивший отца в последний год его жизни, директор студии, в которой отец работал, Шиндон – папин последний ученик и мой нынешний тренер. Среди родственников были только я, после рождения отец стал круглым сиротой, и бабушка, после развода маму мы ни разу не видели. Традиционный поклон; обычно я череcчур сентиментален, но сегодня не могу зарыдать – отец просил не плакать. Мы, я и бабушка, принимаем соболезнования. К нам по очереди подходят разномастные люди говорят одни и те же слова; приняв скорбный вид, мы выслушиваем это снова и снова. Но бабушка неожиданно меняется в лице, когда к нам подходит полностью обесцвеченный парень и, молча поклонившись, уходит со слезами на глазах. Я не стал спрашивать, кто это был – ей много кто не нравился, даже покойный отец. *** После похорон, как и ожидалось, все имущество отца, а вместе с ним и долги, выплачиваемые за сбежавшую мать, унаследовал я. Возможно именно из-за долгов, возможно из-за возраста, но я остался без опекуна: кому понадобиться вытягивать из долговой ямы шестнадцатилетнего парня? Кредиторы опечатали почти все в квартире, так что эту проблему нужно было решать в первую очередь. У себя предлагали остаться и богатый Шивон-сомбе, и Сонмин хён, живущий сейчас один, и тренер Шиндон, и даже наш сосед – Чонсу-ши. От всех предложений я отказался, меня приучили с трудностями разбираться самостоятельно. Возвращаться с занятий не хотелось: танцы были для меня второй жизнью, а сейчас – способом уйти от проблем. Выжав себя до последней капли, дохожу до дома уже около десяти. Каково же было мое удивление, когда под моей дверью спал тот самый блондин с похорон. Сейчас я могу рассмотреть его получше, хотя как сказать: он почти целиком утонул в мешковатой одежде, лицо наполовину скрыто светлой челкой – но и так видно, что он далек от представлений об идеальной красоте. — Ну, и кто вы? – осторожно толкаю в плечо незнакомца. Он просит поспать еще пять минут. Мда, интересный экземпляр. Пытаюсь попасть через него – не получается, приходится оттаскивать его. — Ты чего меня тискаешь? – кричит он, когда я пытался поднять его под руки. Он еще и отбивается. – А, это ты, Донхэ. — Вы меня знаете, а сами не представились. – он был старше меня, не знаю насколько, поэтому на всякий случай спрашиваю вежливо. — Ты меня не узнаешь? – после этих слов почувствовал себя редкостным ублюдком, похоже, парня реально шокировало мое поведение. От удивления он не мог закрыть рот, не переставая, хлопал глазами, отчего челка забавно шевелилась, ко всему прочему он в замешательстве почесал затылок. Боже, он, что, актер ситкома? Глядя на него, меня накрывает приступ хохота, я, согнувшись пополам, смеюсь до слез. И, казалось бы, уже не прилично так долго смеяться, но я не в силах прекратить; это истерика. Становлюсь пред ним на колени, утыкаюсь носом в его теплую толстовку и начинаю рыдать. Да, вот так, перед совершенно незнакомым человеком. Он притягивает меня к себе, по-семейному обнимая, и говорит какие-то успокаивающие глупости. Когда немного прихожу в себя, вижу, что он тоже плачет. Господи, с виду вроде взрослый человек, а на самом деле… О том, кто он на самом деле, я подумать не успел потому, что меня пробрал жуткий холод. Его щеки тоже были ледяными; сколько он просидел здесь, кстати? — Может, все-таки зайдем? – я осторожно предлагаю, все еще сомневаясь, стоит ли пускать в дом постороннего. Он незамедлительно соглашается. Пройдя внутрь, он начинает раздеваться прямо с порога, по-хозяйски бросает сумку и направляется прямиком на кухню. Создается впечатление, что гость здесь я. Снимая кроссовки, я услышал, как в глубине квартиры раздается звон посуды, шипит чайник и блондин кричит: — У тебя чая нет? — Нет. Его отец пил. После его смерти я не покупаю – итак весь в долгах. – когда я, наконец, прошел в комнату, он уже сидел за столом. — Теперь нет долгов. – и, видя мое удивление, добавил. – Я продал квартиру и расплатился. — Зачем? – его объяснения вызывали все больше вопросов. — Как зачем!? Когда Шиндон нашел меня и сказал, что ты остался один, я все бросил и приехал сюда. Спасибо, знакомые с переездом помогли. — Значит, ты знакомый Шиндона? То есть, теперь мой опекун? — Угу. – покопавшись в корзинке, он находит какую-то давно засохшую печенюшку и принимается издеваться над собственными зубами. — Ну, я все-таки, совершеннолетний состоятельный родственник. Так что проблем особо не возникло. — Родственник? – снова вырвалось, хотя я пообещал себе, что не буду шокировать его. Посидев немного с открытым ртом, он начинает вдаваться в подробности: — Я — сын Ли Джехе от первого брака, Ли Хёкдже. — Хён, значит. Не знал, что у меня есть брат. – теперь была понятна резкая реакция бабушки. И его потрясение тоже. — То есть как, не знал? – Хёкже даже со стула соскочил. – Я жил с вами до шестнадцати, пока тебе не исполнилось шесть лет. – и точно, сейчас я вспоминаю. Что у отца был еще один сын; но он действительно жил с нами? — А ты знаешь Чонсу-ши? – все же решаюсь его проверить. — Итук хён – да, так его большинство называют. – в соседней квартире живет. Я хотел подождать тебя у него, но дома – никого. — Он работает главным по персоналу в «Метрополе», поэтому зачастую возвращается уже за полночь. — А ты, кстати, почему домой так поздно пришел? – снова садится на тот же стул и спрашивает таким тоном, как будто этот вопрос он задает мне уже на протяжении нескольких лет. Это окончательно ломает стену между нами. Я провел с ним не больше получаса, но, кажется, словно он всегда был здесь, и не было ни дня, когда я бы чувствовал себя брошенным и одиноким. Я снова бросаюсь его обнимать; да что на меня сегодня нашло? А он рад. Перетягивает меня на себя и усаживает на колени. Кажется, мы раньше часто так сидели. — Я был на тренировке. Шиндон обучает меня танцам. — О, это у нас семейное. – не знаю на счет хёна, но отец был выдающимся танцором и хореографом. – Я играю в мюзиклах. — Правда? Значит еще и поешь? – похоже, танцы у нас действительно в крови. – Не так хорошо как танцую, но… главные роли доводилось исполнять. – ого! Надо обязательно попросить его исполнить что-нибудь. – А где до переезда работал? — В Пуссане. В театре современного искусства. Сейчас буду работать в той же студии, что и отец. — Хён, — странно, называть его братом получается так естественно. – А почему ты из дома ушел? – кажется, я начинаю что-то о нем вспоминать. — Юношеский максимализм. – такой забавный, когда пытался выглядеть умным. – С отцом разошлись во мнениях. Я мечтал о сцене, а он не желал видеть во мне танцора. Вот и сбежал… До того, как у отца обнаружилась эта страшная болезнь, он был категорически против моего увлечения его работой, но потом он стал меня поддерживать, даже приставил ко мне тренера. Шиндон до сих пор со мной мучается. Так мы разговаривали до часа ночи; я расспрашивал про него, он – про меня; и чем дольше мы говорили, тем сильнее я проникался им. Он оказался невероятно светлым, добрым и искренним человеком. Когда закончилась седьмая чашка, я уже начал зевать. И только тогда до меня дошло, что спать Хёкдже негде – большинство вещей пришлось продать, даже кровать отца. Ничуть не растерявшись, хён заявляет, что будет спать в зале на диване, и из той спортивной сумки распаковывает свои немногочисленные вещи, пока я занимал ванную. Пожелав спокойной ночи, я лег на свою кровать, уснуть отчего-то не получилось.