Из разных миров

Она пристально посмотрела на него, ища ответ во взгляде, в малейшем движении любого мускула. Ей нужно было хоть что-нибудь, что подскажет ей, что он чувствовал, о чём он думал, но нет. Микаронская психология была совершенно непохожа на человеческую — что для неё было выражением радости, он воспринимал за злость, а её слёзы казались ему оскорблением. Симмерус молча смотрел на неё и ждал. Ни один чёртов мускул на его лице даже не думал дрогнуть. Никаких эмоций, словно он какая-то машина, бесчувственная жестокая машина. Ни улыбки, ни усмешки, ни хмурости. Почему он молчал? Чего он ждал? — Нет, это глупо, — пробормотала Мария, стирая последний абзац. Она посидела ещё несколько минут, думая над правильной постановкой слов и прикидывая, как лучше передать ступор, попытку понять личность, совершенно непохожую на тебя, принадлежащую к другому миру, напоминавшему твой лишь отдалённо, но не смогла подобрать ничего подходящего. Слова не складывались в предложения, по отдельности в них было чуть ли не больше смысла, чем рядом друг с другом. Эмоции и мысли рвались наружу, но она не могла помочь им освободиться. Голова раскалывалась. Она просидела над этой главой весь день, но не смогла даже близко подобраться к тому, как задумывалась сцена, а теперь к этому прибавилась неуверенность в развитии событий. Можно ли полюбить того, кто принадлежит к другому миру? Полюбит ли он тебя? И вообще обратит ли внимание? За окном давно уже стемнело, подходило время ужина, но Марии было не до этого. Её охватил ступор, однако совсем не тот, который она старалась описать. Она словно билась в дверь, пыталась открыть её, наваливалась на неё плечом, но всё ещё не могла догадаться, что надо всего лишь потянуть на себя. Она просто придумывала себе какие-то сложности, но ей хотелось, чтобы её первый роман вышел идеальным. Хотя бы по её собственным меркам. Можно сказать, что быть художником проще. Рисуешь, что видишь, главное — уверенно держать карандаш. Но нет, даже здесь всё было не так. Картина, хорошая картина, — не просто отражение действительности, не просто её копия, а результат долгого и упорного труда: как физического, так и психологического. Писатель тот же художник, просто оружие его — слово, а не кисть. Вывернуться наизнанку, раздеться перед многотысячной толпой, позволяя им изучать тебя, твоё тело, твою душу и твои чувства — именно это делают творцы. Мария делала первые шаги в данном направлении: продолжала писать, шлифовать предложения, пока они точно не соответствовали задумке, и учиться ставить слова туда, где они должны быть. Она продолжала связывать слова в предложения, их сплетать в абзацы, чтобы в конечном итоге получить роман — плод её трудов, её попытку открыться миру. То, чего она не делала ни разу в жизни ни перед одним человеком. Симмерус молча смотрел на неё и ждал. Ни один чёртов мускул на его лице даже не думал двинуться. Никаких эмоций, словно он какая-то машина, бесчувственная жестокая машина. Ни улыбки, ни усмешки, ни хмурости. Эллен вглядывалась в его поблёскивавшее в свете неоновых вывесок бледно-синее лицо с чёрными волнообразными отметинами, в его большие глубокие чёрные глаза, но не увидела ничего. По-прежнему лишь холодное безразличие и молчание. Тихое шипение открывавшейся двери вырвало её из потока текста. Мария оторвалась от стройного ряда букв и, обернувшись, увидела на пороге Маркуса. — Привет, Мария, — подойдя ближе, он чуть улыбнулся. Дверь закрылась, отрезая их от внешнего мира. — Привет, давно не виделись, — она улыбнулась в ответ. — Всё в порядке? — Твой отец прислал меня проверить, как ты. Хотя, если честно, мне кажется, он просто хотел побыть наедине. Возможно, я ему надоедаю. Он стоял, сцепив руки в замок за спиной, и изучал её, она была в этом уверена. Считывал её состояние, настроение, наверняка сейчас смотрел на уровень стресса. Она заглянула ему в глаза, зелёные, чуть сощуренные, скрывавшие какую-то тайну и совершенно непохожие на ничьи другие. Их она узнает всегда и везде, потому что встречалась с их обладателем каждое утро. Маркус наливал ей кофе, пытался заставить позавтракать, с ним она готовилась к зачётам, разговаривала о литературе и вообще о всякой ерунде. Он был её самым близким другом, возможно, даже ближе, чем Эшли, потому что именно он помог ей выкарабкаться из депрессии и снова стать собой. Вот только он не человек. Диод на правом виске, мигавший голубым, подтвердил эту мысль. — Всё может быть, художники очень непредсказуемы, — она отвернулась от ноутбука. — Сейчас он хочет чай, через минуту требует кофе, а через две не хочет есть… и вообще, ему пора работать. Это было свойственно папе. И ей самой. Она часто страдала такими перепадами настроения, но научилась мириться с ними и не выплёскивать на окружающих свои желания, готовые смениться в любой миг. — Всё в порядке? — Да, просто… работаю. Пытаюсь, — Мария усмехнулась и указала на кровать. — Садись, раз уж папа тебя выгнал. — Над чем работаешь? Если над подготовкой к зачёту, я могу помочь. — Нет, не учебное. Просто… Хочу написать книгу. Зря что ли столько читаю, — она усмехнулась. Маркус сел на край кровати, как и было приказано, потому что именно так он воспринимал её даже самые простые просьбы. Такова уж природа андроидов, хотя Марии совершенно не хотелось думать о нём как о бездушной машине. Она просто не могла. Маркус был слишком непохож на остальных: как внешностью, так и поведением. Обычно на улицах, в колледже и в магазинах она встречала андроидов с одними и теми же лицами — идеальные копии друг друга, вплоть до мельчайшей родинки. Одни и те же уборщики, рабочие, баристы, продавцы, ассистенты… Но Маркуса она знала только одного. — Как обстоят дела с Оруэллом? — Почти закончил «1984». Завтра буду готов к обсуждению. — И как тебе? — У Оруэлла необычный стиль с точки зрения лингвистики, но довольно примитивный сюжет. Я уже готов с вероятностью в восемьдесят процентов сказать, чем закончится произведение. Но меня привлёк новояз, потому что это уникально, что Оруэлл адаптировал английский язык под произведение и обосновал это, — Маркус перевёл взгляд на Марию. — Я также проанализировал пятьдесят различных статей об этом романе. Мария с папой давно пришли к выводу, что Маркус не раб, а равная им личность, пусть он сам того и не осознавал. Они не заставляли его пахать по дому круглыми сутками, не издевались над ним, не гнобили и не принижали его за диод на правом виске и опознавательные знаки андроида. В их доме он выглядел как человек, рассуждал как человек, вёл себя почти как человек. Где же тогда проходит эта граница, что разделяет людей и андроидов? — Например? — она сощурилась. Маркус начал перечислять названия статей, и Мария, рассмеявшись, жестом остановила его. — Хорошо, верю, что ты лучше подготовился, чем я. — Ты не прочитала роман? — Вот именно, что я просто прочитала его. Никакие статьи я не искала. И теперь мне стыдно. Глаза его на мгновение расширись в удивлении. — Нет, Мария, я не хотел… Смятение, отразившееся на его лице, заставило её снова рассмеяться. — Я шучу. Правда. Всё нормально. Маркус посмотрел ей в глаза и облегчённо улыбнулся. — Только давай не об учёбе… — вздохнула Мария. — Хочу отдохнуть от неё. — Хорошо. О чём твоя книга? — О звездолётах, далёких планетах, травле инопланетян и самих инопланетянах… — со вздохом ответила Мария. — О любви двух совершенно разных личностей. — Насколько разных? — Настолько, что они не одного вида. Она с Земли, а он с совершенно другой планеты, с другой звёздной системы. И вот их угораздило влюбиться… Они совершенно не понимают друг друга, у них разная психология. Для неё помахать рукой — это приветствие, а для него — объявление войны. Мария не знала, почему именно такой сюжет пришёл ей на ум и почему именно об этом она решила писать свой первый роман. Всё началось где-то полгода назад, когда ей приснился чересчур реальный сон. Она с каким-то молодым человеком поздней ночью гуляла по пустым центральным улицам Детройта в свете уличных фонарей. Они держались за руки, говорили о всякой ерунде, наслаждаясь возможностью просто быть вместе. Мария хорошо запомнила тепло его рук, крепкие объятия, мягкую полуулыбку, аккуратные поцелуи в щёку… Но больше ничего. Ни внешность, ни голос. Ничего. Затем она проснулась с каким-то щемящим ощущением пустоты в груди, словно она потеряла что-то очень важное, но не могла вспомнить, что именно. Вот с того момента мозг начал жевать эту мысленную жвачку, постепенно добавляя деталей. Поэтому сначала она хотела написать какую-нибудь классическую историю о любви. Потом решила добавить какую-нибудь тайну. А затем дома у Эшли она увидела книженцию какого-то начинающего писателя, чьё имя даже не осталось в памяти. Главный герой спасал Галактику и успел влюбить в себя всех инопланетянок, встреченных на пути. Книга ей совершенно не понравилась, потому что была написана для того, чтобы просто развлечься в пути, отдохнуть от более серьёзных книг или скоротать полчаса свободного времени. Но Мария вдруг задумалась, а каково это влюбиться в кого-то из совершенно другого мира? В кого-то, кто отличается от тебя во всём? Кто не такой как ты: выглядит не так, думает не так, ест не то, у которого совсем другая цель в жизни? Так родилась задумка для книги, которой она до сих пор не могла дать название. И над которой она до сих пор страдала. — Должно быть, это тяжело любить того, кто не похож на тебя, — задумчиво пробормотал Маркус. — Иногда мне кажется, я вообще не понимаю, что такое любовь, — Мария вздохнула. — Не получается у меня это описать. — Почему? Я уверен, у тебя хороший слог. — Этого недостаточно. Всё равно что иметь хорошие кисти, но не уметь ими пользоваться. Чтобы что-то написать или нарисовать, надо это прочувствовать… — Ты никогда не любила? Словно гром среди ясного неба. Нет, ей нравились какие-то парни в средней и старшей школе, с некоторыми она даже встречалась, но… — Нет, — наконец ответила она. — Всё это было баловство. — Почему? — Потому что для любви нужно нечто большее, чем просто другой человек. Я не знаю почему, просто… так сложилось. — Если люди не понимают, что такое любовь, то как может это понять андроид? — задумчиво спросил он. Мария бросила на него взгляд — он смотрел в пол. Диод мигал жёлтым. Он настолько задумался, что это загрузило его. — Этому вопросу посвящена большая часть литературы. Что такое любовь и что она делает с людьми. Ну, даже не только с людьми. С представителями другого вида, например. — Я знаю, что такое любовь. Это привязанность, чувство глубокой симпатии. Но я не понимаю, что это. Этого нет в моей программе. Диод снова стал голубым. Сложные вычисления закончились так же быстро, как и начались. — У меня примерно такие же ощущения, — Мария усмехнулась. — Я столько читала об этом, а этого оказалось недостаточно. Но, как говорит папа, когда встречаешь того самого… просто чувствуешь это. Она действительно влюблялась. Она встречалась с парнями. Но всё это продолжалось совсем недолго и заканчивалось по самым разным причинам: начиная её неуверенностью в человеке и заканчивая их разочарованностью в её закрытости. Ещё не было никого, кто привлёк бы её внимание достаточно сильно. Всё-таки что-то было в ней неправильное. — Мне кажется, если твой герой любит эту девушку, он должен научиться разговаривать на её языке. — Что? — А она на его. Он должен запомнить, что, когда она машет, она говорит «привет», а не грозится убить его и его сородичей. И она должна запомнить, что для него этот жест оскорбителен. Если бы это действительно была любовь, как ты говоришь. Может, им стоит выстроить свой собственный язык? Она вскинула брови. Маркус никогда не говорил ничего подобного. И в то же время… в его словах был смысл. Тот смысл, который она так отчаянно пыталась найти. — Извини, мне пора вернуться на кухню и проверить, насколько готов ужин. И проведать Карла. Если я понадоблюсь, позови. Он поднялся и, улыбнувшись, вышел из комнаты, оставив её наедине со звенящей тишиной. Исчез так же внезапно, как и появился и одной фразой подлил масла в огонь её мыслей. Теперь она не могла унять дрожавшие руки и бешено стучавшее сердце — так сильно ударили её по голове его слова. Что это вообще такое было? Непонятно. Мария быстро сжала и разжала кулаки и развернулась обратно к ноутбуку. Сцена наконец-то созрела в её голове. Эллен вглядывалась в бледно-синее лицо с чёрными волнообразными отметинами, в большие глубокие чёрные глаза, но не увидела ничего. По-прежнему лишь холодное безразличие и молчание. — Ты ждёшь от меня привычных для твоей расы действий. Эллен нахмурилась. — Ждёшь, что я брошусь к тебе, обниму тебя, поцелую… но мы так не делаем. Я не умею. Я не знаю как. Если я попробую, ты можешь счесть это за оскорбление твоей расы и твоих чувств. Или может получиться неловкая ситуация. Но мы… мы знаем, что такое любовь. Эллен стояла и смотрела на него, будучи не в силах отвести взгляда. Симмерус подошёл к ней и коснулся её лба своим. — Вот что мы делаем, когда выражаем свою привязанность. Это жест крайней преданности и глубочайшей симпатии. То, что вы называете любовью. Мы называем это ргах’ньял. Ей захотелось плакать, но она сдержалась. Это бы его оскорбило. Но теперь она знала, что её чувства взаимны, и больше ей ничего не нужно было. Перечитав написанное, Мария удовлетворённо кивнула. Завтра она подправит этот кусок, допишет кое-какие места, но результат её уже устраивал. Если бы в жизни всё было так просто и прекрасно, как в литературе…