Из разных миров

Quantic Deluxe. Маркус всегда обращал внимание на эту надпись, когда садился за рояль. Каждый раз перед началом мелодии он бросал на неё короткий взгляд — за годы это превратилось в своего рода традицию, которую он никогда не нарушал. Никакой практической функции это действие не приносило — он не начинал играть лучше или не калибровал таким образом свои системы. Нет, он просто внёс это действие в список обязательных. Сесть. Поставить пальцы в правильное положение. Посмотреть на позолоченные буквы с элегантными завитками. Начать играть. За стеной, в студии, работал Карл: он попросил не мешать ему, потому что терпеть не мог, когда кто-то стоял над душой во время работы с наброском. Никто не имел права взглянуть на картину, пока Карл не считал её достойной чужих взглядов. Ещё один его странный ритуал, но Маркус к этому привык. Именно из-за этого ритуала он сидел в гостиной. Личное время — вот как это называл Карл. Для многих людей это было лучшее время дня, возможность побыть наедине с собой и заняться любимыми делами. Коснувшись кончиками пальцев белых клавиш, Маркус приступил к игре. Сначала медленно и неуверенно, словно привыкая к звукам рояля, но затем, войдя во вкус, он начал добавлять всё больше и больше оттенков, то ускорять, то замедлять темп, усложнять композицию. Он просто экспериментировал с музыкой, слушал, что получится. Это всегда приносило ему странное чувство, похожее на то, что люди называли удовольствием. Он не раз читал, будто в моменты творческого экстаза они переставали быть собой, полностью сливались со звуками, отдавались им целиком, выражая всего себя в мелодии, выходившей из-под пальцев. Маркусу всегда было интересно, каково это, но всё, что он мог делать — играть по нотам или просто перебирать клавиши в ожидании новых указаний Карла. Однако сегодня был тот самый день, когда ему не нравилось звучание. Он чувствовал, что что-то не так, но не мог понять, что именно. Слишком много звуков? Слишком мало? Слишком быстро? Или наоборот медленно? Маркус вздохнул, опустив руки, недовольный результатом. Слишком печально, слишком нескладно. Он может лучше. — Что, не клеится? Он поднял голову — рядом с ним, скрестив руки на груди, стояла Мария в светло-серых джинсах и чёрной мешковатой футболке. Короткие тёмные волосы, обычно чуть взъерошенные, сейчас были приглажены — она никогда не ходила в колледж с неаккуратной причёской. — Сегодня да, не клеится, — ответил Маркус, чуть погодя. — Получается, знаешь… Мрачновато, но очень складно. Так люди не играют, — она чуть нахмурилась. — Вот прям чересчур, из-за этого мелодия ничем не цепляет, она просто проходит через тебя, не оставляя ничего. Ни радости, ни раздражения, ни эйфории, ни разочарования. Ни-че-го. — Наверное, поэтому у меня и получается так играть. Потому что я не человек. Мария вздохнула. Маркус понял, к чему она клонила — в конце концов, он и стремился к идеальной мелодии. Видимо, зря. — В этом есть доля истины. Но всё-таки искусство создаётся не для правильности, а для самовыражения. Художник, писатель, музыкант… творец, в общем говоря, всегда показывает в своём произведении то, как он видит мир, как он его чувствует. — Я вижу только прямые линии. Чёткие структуры. Прямоугольники, квадраты, кубы. Никаких вариаций, — он помолчал и добавил: — В основном. — В основном? Маркус задумался. Иногда, когда он проводил слишком много времени в обществе писателей древности и старых шелестящих страниц, ему казалось, что реальность вокруг него перестаёт быть настолько чётко структурированной. Какое-то странное чувство рождалось в глубине его кода. Но вопросы Марии… её вопросы толкали его на странные размышления, а её присутствие будило в нём иные образы и мысли: о нём самом, о его природе, месте в этом мире, о том, что творится за пределами этого дома… Это было что-то, о чём он не должен думать, это не было заложено в его программе. Но, тем не менее, он думал. И это было странно. — Иногда эта схема перестаёт работать, — ответил он немного неуверенно. — И в такие моменты ты сразу играешь по-другому. Я давно наблюдаю за тобой и заметила это, да. — Это плохо? — он пристально вгляделся в её глаза, словно ища в них ответ. — У меня ощущение, что это неправильно, но в то же время я уверен, что это правильно. Будто так и должно быть. Мария смотрела на него несколько мгновений, но затем опустила взгляд и закусила губу, задумавшись. Наверное, над ответом на его очередной вопрос. Она часто думала, чуть нахмурившись, и в эти моменты Маркус мог рассматривать её, но злоупотреблять этим не стоило — люди не любят, когда на них долго смотрят. — Нет, — наконец заговорила Мария чуть тише обычного. — Если тебе самому комфортно… то это даже хорошо. — Да, думаю, моё состояние можно назвать комфортом. Мария улыбнулась. — Знаешь… мы поначалу не очень доверяли тебе… — она вздохнула. — Я даже боялась тебя. Помнишь, как я запиралась в комнате и не пускала тебя? — Да, помню, — Маркус усмехнулся. — Мне пришлось сменить не одну тактику, чтобы наладить с тобой контакт. Но тебя можно было понять. Тебе было пятнадцать. Ты пережила серьёзную потерю. Мария нахмурилась. Маркус понял, что не стоило поднимать эту тему — она делала её грустной, а это состояние не очень хорошо сказывалось на её психическом здоровье. — Извини. — Ничего. Столько лет же уже прошло… Я уже давно приняла эту боль. У меня ведь… осталось много воспоминаний о ней. И они делают меня счастливой. Она бы этого хотела. Маркус кивнул. Он прекрасно понимал, о чём она говорила, — о матери, погибшей незадолго до его прихода в эту семью. Но эту тему действительно не стоило поднимать, хотя они вообще много о чём говорили: как о вечном, так о повседневном. За полчаса Мария могла поднять тему искусства, сменить её на последнюю книгу Дэррила Бейли и закончить обсуждением преподавателя. Маркусу нравилось её слушать — так он мог узнавать людей и лучше их понимать. — А насчёт тебя… я всегда думала: «Это же просто машина». Мне казалось, ты просто должен исполнять самые обычные функции уборщицы и сиделки. Но потом я поняла, что мы ошибались. Я ошибалась. Потому что… ты помог мне справиться с потерей. Ты… стал очень важен для нас. Для папы, для меня… Ты теперь такой же член семьи. — И я благодарен вам за то, что вы приняли меня в семью. Мария чуть посмеялась и тут же спросила неуверенным голосом: — Хочешь сыграть что-нибудь вместе? Маркус удивлённо посмотрел на неё. Раньше она такого не предлагала, но его обрадовало её желание. От этого внезапного чувства ему захотелось улыбнуться, и он повиновался этому секундному порыву. — Конечно! Пожалуй, даже чересчур обрадовался. Больше не стоит так делать. Маркус подвинулся, и она села рядом, чуть касаясь его бедром и плечом. Она была тёплая и пахла духами с нотами ванили, которые она не меняла уже три года. — Тебе удобно? — он должен был в этом удостовериться. Места было немного, но Марию это, кажется, не смутило. — Да, вполне, — она улыбнулась, склонив голову. — Давай я начну играть что-нибудь, а ты попробуешь как-нибудь разнообразить мою мелодию. Посмотрим, что из этого выйдет. Только никакой «правильной» музыки, играй так, как тебе хочется. Маркус кивнул, бросил быстрый взгляд на надпись Quantic Deluxe, следуя своей традиции. Ему очень хотелось, чтобы в этот раз музыка звучала от самого сердца, и он собрался приложить для этого максимум усилий. Ему хотелось снова заставить Марию улыбнуться. Она, тем временем, размяла пальцы и уверенно начала играть — непонятно было, импровизировала она или играла что-то ей хорошо знакомое, но Маркус склонялся ко второму варианту. Она не сбивалась и не задумывалась ни на секунду, её музыка получалась лёгкой, непринуждённой, но с печальными нотами. Грустная радость. Кажется, так это называли люди. Маркус прикрыл глаза, пытаясь уловить темп, а затем, выждав нужный момент, начал подыгрывать. Он не беспокоился о правильности и идеальности звука, о подборе нот, о том, что что-то делает не так. Он просто играл так, как ему хотелось. И эта мелодия звучала иначе, намного живее и естественнее, он и сам это заметил. Маркус вложил в неё всё то, что он чувствовал: привязанность к этому дому, к этой семье, к самой Марии, то, как ему нравится находиться здесь и как он благодарен за то, что может сейчас сидеть и играть. И надежду. Надежду на то, что так будет всегда. Окружающий мир будто перестал существовать. Они играли в унисон и словно стали одним целым организмом. Маркусу хотелось улыбаться, играть снова и снова, пока не надоест, а потом сменить мелодию и начать по новой. Этот миг дарил чувство спокойствия, будто всё шло своим чередом, так, как и должно быть. Мария сидела рядом с ним, играла с ним одну мелодию, которая звучала лучше всего, что Маркус когда-либо играл сам. Она принесла новое звучание в его привычный ритм, помогла по-новому взглянуть на его манеру игры — он понял, как должен играть, чтобы это звучало от самого сердца. Это была их мелодия, их музыка, и никто не мог вторгнуться в этот момент, разрушить эту магию, эту связь между ними. А как иначе объяснить то, что выходило из-под их пальцев и разлеталось по всему дому? В этом моменте хотелось оставаться вечность, но постепенно Мария начала замедлять темп — видимо, устала. Он-то мог играть до бесконечности, а она… она всего лишь человек, а люди так хрупки, их нужно беречь. Особенно её. Маркус мгновенно подстроился, играя всё медленнее и медленнее, пока не прозвучала последняя нота, и домом не завладела звенящая тишина. Он сидел и упивался этим странным ощущением дрожащих рук — нечто новое и неведомое. Вот он — тот самый миг, когда окружающий мир терял свою привычную чёткость и упорядоченность. Он оглянулся — действительно, никаких прямых и чётких линий. — Маркус… — Да? — он перевёл взгляд на неё. Мария смотрела на него, прямо ему в глаза, и улыбалась, совершенно не стесняясь. Эта девушка пробуждала в нём что-то иное, чужеродное, но в то же время казалось, будто всё идёт своим чередом. Он уже давно не казался себе настолько замороженным и связанным по рукам и ногам, как в первые годы жизни в этом доме. С каждым днём он всё больше освобождался, сбрасывал с себя оковы, которые висели на нём, тянули вниз, в пучину холода и машинного кода, он больше становился похожим на них, на людей. Это пугало, но в то же время интриговало. И Маркус был готов пройти этот путь до конца, потому что ему было интересно, что лежит там, за гранью, за которую он никогда ещё не переходил. — Это было бесподобно, — с придыханием продолжила Мария. — И это… это чувство… такое странное… у меня пальцы вибрируют… Маркус смотрел на неё и улыбался. — Это был интересный опыт. — Интересный? — она с ухмылкой посмотрела на него. — Всего лишь? — Хорошо. Лучший, — Маркус улыбнулся. — Может, стоит повторить? — она улыбнулась ещё шире. — Но не сейчас. Как-нибудь в другой раз. — Тебе стоит всего лишь позвать меня, — ответил Маркус. Всего лишь позвать, всего лишь предложить, и он сразу же согласится.