клетка

      Лайла закатывает глаза — вот ведь чудак с буквы "м";       Шон по позвонкам ведет осторожно, плавно, кожи почти не касается, по телу тепло волнами мягкими до самых кончиков пальцев.       Лайле жарко до безумия — плавится даже мозг, под тонкой майкой нет ничего, но ощущение чего-то липкого не пропадает, хочется снять с себя пару слоев, всковырнуть наспех зажившие раны длиннющими ногтями.       у Лайлы таких нет — Лайла антипод "классной подружки", у которой жизнь по расписанию, спортзал три раза в неделю, а на глазах макияжа на пару кг;       Лайла — не Джен, и поэтому она может только смотреть.       (Шон всегда забывал закрывать ноутбук. в этот раз еще и вебка упрямо нацелена в центр комнаты. и Лайла сглатывает, но не от-во-ра-чи-ва-ет-ся)

ты засыпаешь, и видишь вновь… … меня?

      когда Шон приснился ей первый раз, Лайла проснулась со смехом — истеричным? взбалмошным? искусственным? — и едва ли не молилась, чтобы это было глупым совпадением;       ну нельзя быть соулмейтом с мальчиком, который мороженное с твоих коленок облизывал, в волосах прятал шпаргалки для школы, да и стрелял сигареты, которые ты сама протащила не пойми как.       ну нельзя портить дружбу любовью. это же в законы вселенной заложено.       ау, Лайла, ау.       не влю(бля)йся, милая, не пересекай черту.       когда он приснился повторно, и на следующую ночь, и опять, и опять, и раз тридцать подряд, Лайла могла сказать лишь одно: "ебанный пиздец";       глаза Шона округлились слегка, когда она буркнула сквозь полусжатые — "ты снишься мне, придурок, снишься" — он сигарету выцепил из губ ее, затянулся и не смог ничего сказать в ответ.       совсем. у него во снах — пустота. тишина. темнота.       и Лайле до него как до Юпитера.       Лайла на лицо усмешку вешает — на глупых картинках в интернете это всегда маска доброты и счастья, а у нее равнодушие — и кожу возле лунок ногтевых срывает в миг;       она не говорит: "это ничего", она не говорит: "это временно, пройдет", она не го-во-рит.       а Шон плеча ее касается устало и носом утыкается куда-то в висок — и это самое большее, что он может предложить в этот миг.       Лайлу ломаетломаетломает. Лайла улыбается.

ведь те, кто любят, не могут расстаться, не отрекаются

      Лайла красит губы черной помадой, волосы собирает в высокий хвост, обнажая хрупкую шею, и Шон взгляда от нее оторвать не в силах — по коже укусы/засосы расползаются пауками, ноги свои тонкие прячут где-то в ключицах;       Шон и сам не без греха, конечно, но это же Лайла, его.его.его, и чужие отметки из себя выводят.       Лайла отмахивается — это ерунда, Шон, не парься. я же здесь, с тобой, и никуда не денусь. мы на веки вечные связаны.       а вечером приходит со смазанной помадой и горящими глазами. и Шон не парится.       вот абсолютно.       утром Лайла помаду свою не находит. мудак.       между ними отношения какие-то странные, это невооруженным глазом видно;       если бы они жили в романтическом ситкоме, то к концу третьего сезона точно переспали бы, а в конце девятого играли свадьбу. или чьи-то похороны. шансы априори едины.       но они в жизни — ебучей гребанной жизни — и в ней Шон ведет домой Джен, а Лайла…       … Лайла смотрит;       Шон ноут не закрывает.

и если рядом твоя рука, то ты погладь меня, мудака пусть не понять меня никогда, но ты одна смогла

      когда Шон просыпается с криком, Лайла в комнату его забегает первой,       и ни разу не удивляется.       Шон ее к груди прижимает, смеется куда-то в волосы и просит притащить сонник: — "ты снишься мне, дура";       Лайла у-л-ы-б-а-е-т-с-я.       ей пиздец как давно снится не Шон.