Глава 12. Ely76.CIH
«Вы устали от шума большого города? Не можете найти своё место в жизни? Вам кажется, что вы созданы для чего-то большего? Добро пожаловать на Элизиум! Если вы не нашли свой рай на Земле, то вы найдёте его на другой планете! Заполните анкету и измените свою жизнь к лучшему – станьте колонистом Элизиума!» Глен Мичфолл устало взмахнул рукой, останавливая воспроизведение рекламной записи. Природа, воздух и дополнительные выплаты – это, конечно, очень хорошо, но когда к ним прилагаются пираты и работорговцы, начинаешь задумываться и оценивать ситуацию, приходя к простому выводу: лучше фиксированная, пропитанная смогом гигаполиса какая-никакая зарплата, чем башка, отделённая от тела. И подобные выводы, оставляющие людей на обжитых местах, были проблемой, одной из основных, Скиллианской Торгово-Колониальной Компании, чьим главным интересом было скорейшее освоение главной планеты Предела. Глен никогда не мечтал о других планетах. Парень никогда не жаловался ни на свои жилищные условия, ни на работу, ни на заработную плату – ему жилось там, где он жил. Но потеряв своё место на одной из бесчисленных грузоприёмных платформ космопорта Сити, он подумал о том, что, кажется, надо что-то менять. И поиски не заняли много времени. Безработный ещё раз взглянул на мигающие пустые поля анкеты. Несмотря на масштабную агитационную работу Торгово-Колониальной Компании, осваивать Скиллианский Предел всё равно хотело катастрофически малое количество людей – поэтому «синего Барри»[1] Элизиума мог получить абсолютно нулевой, не обладающий никакими выдающимися навыками человек. Такой, как Глен. Тяжело вздохнув, Мичфолл потёр переносицу. С его способностями, кажется, особого выбора у него и не было. ...Новая планета встретила его невообразимым, непривычным простором, ограниченным лишь платообразными скалами, верхние уровни которых были искусственно выровнены и превращены в посадочные зоны для грузовых и товарных кораблей Альянса. Сам город, расположенный в долине меж четырёх скалистых образований, после всех шпилей, небоскрёбов, башен-исполинов Сити казался жалким лагерем, просто донельзя разросшимся. Бесконечные, отвратительно-одинаковые комплексы, состоящие из отдельных жилых перемещающихся и соединяющихся друг с другом сегментов, нагоняющие тревогу турели, установленные напротив входов в склады, прорубленные в самих скалах, часто встречающиеся, выкрашенные в тревожно-красный цвет столбы с сиренами на верхушках, которые в случае экстренной ситуации разродятся омерзительным механическим сигнальным ором, всего одна парковая зона и та ровно на два монумента и ораву мелких спиногрызов, полупустые полки в магазинах, шумный рельсовый общественный транспорт, никаких аэрокаров: единственным воздушным транспортом были геликоптеры, но использовались они исключительно в промышленных целях – доставляя ресурсы от зоны добычи к зоне обработки. Да и весь город жил и крутился вокруг здешних полезных ископаемых. Они и экспериментальная гравитационная плотина, которая вместо обычных бетонных смесей в своей основе держала восемь исполинских железных стержней с крепящимися к ним аккумуляторами, создававшими и постоянно поддерживающими поле массы, были сердцем развивающейся колонии. В ночное время синий, немного пульсирующий свет от плотины накрывал город с головой. Как и многие новоприбывшие, парень ещё долго привыкал к ночному виду Иллирии, к резким и чужим очертаниям уже знакомых, казалось бы, зданий, к их недвижимым, чернильно-чёрным теням. После нескольких вечерних прогулок, Мичфолл решил, что дома, пусть это и закуток, рассчитанный на камеру для сна, стол и терминал выхода в Сеть, намного уютнее и спокойнее. Сеть, кстати, была главной отдушиной Глена: настолько стабильного соединения с экстранетом не было даже в Сити. Парень не уставал благодарить за это висящую на здешней орбите бандурину, подмигивающую каждую ночь планете своими огнями. Ещё одной совершенно неожиданной радостью была работа. Наблюдая в первый день отлаженный ход всех производственных, обрабатывающих и прочих процессов, Глен беспокоился о том, что спрос с него будет серьёзный. Но первый рабочий день рассеял эти страхи. Всё, что требовалось от него - это фиксировать поступление груза на главный внутренний склад Иллирии. Не нужно было подниматься на верхнее плато, не нужно было ничего с этих кораблей выгружать и куда-либо перетаскивать. Прибытие корабля фиксировалось датчиками, которые реагировали на маячки Альянса, дальше подключались иллиармы[2], грузы на платформах транспортировались к лифтам – и только после этого к работе подключались люди. Корабли Альянса Систем прибывали в соответствии со строгим графиком, поэтому Мичфолл удивился, когда ранним утром, задолго до времени подъёма, его инструметрон подал сигнал о прибытии новой партии. Для удобства (и экономии ради) его комнаты располагались внутри горного комплекса, на самом верхнем ярусе, поэтому путь до рабочего места от дома составлял всего лишь минут пять. Но даже такой малый промежуток времени вызывал сейчас у него лишь раздражение и досаду, вылезать из камеры для сна категорически не хотелось, но сделать это всё же пришлось, работа есть работа. На ходу застёгивая комбинезон и сетуя про себя на то, что, судя по системному сообщению, светящемуся на экране терминала, соединение с экстранетом так с вечера и не восстановили, зевая во весь рот, Глен открыл дверь и, не успев удивиться тому, что у неё уже кто-то стоит, умер. Батарианец, выстреливший в парня, перешагнул через тело, окинул взглядом комнату, проверяя наличие кого-либо ещё, но не обнаружив ни души, поспешил вслед за своим отрядом. ...Взвыли, безнадёжно опаздывая, сирены. Тяжёлые сапоги застучали по отполированным панелям гарнизонных казарм. Жители, обитающие вне горного комплекса, испуганные, жавшиеся друг другу, под прикрытием солдат спешили к бомбоубежищам – хотя всем было понятно, что время упущено: воздух начал прорезать звук приближающихся кораблей, к которому потом прибавился свист снарядов и взрывов. Атака на Иллирию началась.***
Командир ЭБК № 42211 Майор Кайл Командиру 5ПФ После освобождения орбитального узла связи, экипажем было получено задание десантироваться на Элизиум, в точку ██°██’██.███"N, ██ °██’█.███"E, объединиться с силами Альянса и двинуться в сторону Иллирии, которая, по данным разведки, была атакована и захвачена батарианской стороной. В ночь от орбитальной операции, после прохождения этапа 3-4 и активации РДУ, боевой корабль провёл разворот вправо курсом 130° и был атакован противником снизу и сзади. После атаки в хвостовой части произошло возгорание, БК перешёл в крутое планирование, вследствие прекращения работы систем управления. Я отдал приказ экипажу десантироваться по схеме «SWs-01». В группу высадки входили следующие бойцы: 1. Командир ЭБК – майор Кайл 2. Пом. ком. – тех. л-т Уоррен 3. Борттехник-инженер – с.в.с. Крайтон 4. Помборттехника-инженер – сл. 1-го кл. Дубянский 5. Тех. спец. по воен. комп. сетям – сл. 1-го кл. Хардман 6. Ст. стрелок – капрал Шепард 7. Стрелок – р-й 1-го кл. Кендал [биотик] 8. Стрелок – р-й 1-го кл. Ходжез [биотик] 9. Стрелок – р-й 1-го кл. Бакер Группа осуществляла выход не в полном составе, т.к. р-й 1-го кл. Дайсон из-за ранения был с необходимыми запасами и активированным маячком оставлен в лазарете EXT. Выброска проходила оперативно и с высоким уровнем профессионализма. Первым прыгнул Бакер, затем Кендал, Ходжез, Шепард. Дальше из люка выпрыгнули мы с Дубянским, который уведомил Центр о крушении. Лейтенант Уоррен прыгнул через «колпак», СВС Крайтон и Хардман ушли через люк последними. Корабль перешёл в правую крутую спираль и разбился о землю на ~10 км западнее запланированной точки высадки. Вражеская машина сделала два виража и, убедившись в гибели БК Альянса, ушла курсом на Иллирию.<…> «Господигосподигосподи!..» Вопли заполнили собой узкое пространство отсека, обычное тусклое освещение сменилось мигающей краснотой авариек, где-то сзади, судя по резкому запаху и забористому мату Алексея, началось возгорание, корабль словно бы попал в руки какому-то гиганту: тряска была немилосердной. - К люку, сброд, к люку! Команду майора подкреплял своими действиями Шепард, который начал выталкивать бойцов из открывшегося люка. После того, как десантировался последний стрелок, капрал развернулся, чтобы подсобить остальным членам экипажа, но сам был вытолкнут майором, тянущим на себе Алексея, который упорно отправлял мэйдэй в Штаб и до последнего порывался что-то сделать с пожаром. Миа же вцепилась в ремни-фиксаторы мёртвой хваткой и не могла пошевелить и пальцем: она понимала, что пора бы что-то делать, например, десантироваться, но в то же время, ей казалось, что она просто стала невольным свидетелем сцены из какого-то военно-патриотического фильма, которые так любил в последнее время пускать в прокат Альянс, и что скоро всё кончится, она просто завершит воспроизведение записи. - Мать твою! – Вслед за разъярённым восклицанием Сержанта Крайтона последовал лишённый тактичности и нежности рывок: Миа просто оказалась вырвана из своего кресла и одним движением выкинута за борт. ...Очень странное состояние: ощущать нехватку воздуха из-за того, что этот самый воздух врывается в твою глотку единым потоком, и ты не можешь ни вздохнуть, ни даже закрыть рот. Тёмное небо с угасающими уже звёздами сменялось землёй, земля – платообразными скалами, скалы – трассерами, рассекающими небесный купол, которому на смену снова приходила земля, становившаяся, к слову, всё ближе и ближе. Но, наконец, сработала автоматика – и парашют раскрылся, возвращая способность думать и дышать. Но на этом хорошие известия кончились. На горизонте была видна Иллирия – и она была в огне. Вы видели когда-нибудь горящий с двух концов город? А горящий город в предрассветной тьме? Миа не любила использовать и воскрешать в памяти величины, используемые религией, но сейчас она была уверена, что видит если не Ад, то его преддверие. На фоне оранжевых всполохов, которых становилось всё больше, то и дело показывались корабли батарианцев: неуклюже выглядевшие в сравнении с блестящими и аккуратными кораблями Альянса, но не раз доказывавшие свою грозную и беспощадную силу – в некоторых отдалённых колониях ими пугали детей. - Ах ты ж!.. Засмотревшись на город в отдалении, Миа упустила из вида место приземления, хотя такое прозвание было явно слишком громким для вонючего болота, раскинувшегося на сколько хватало взгляда и силы визора. Поэтому всё, что оставалось сделать Служащему 1-го Класса, это покрепче сжать губы, понадеяться на то, что «уд.» за точность и технику приземления ей в своё время был проставлен не зря, и со скольжением войти по пояс в тину. Но следующие же секунды заставили выкинуть из головы и болото, и приземление, и вообще все мысли, ибо никакой объект настоящего, ни одна мысль не может выдержать надвигающийся вражеский боевой корабль, ложащийся на разворот и прущий прямо в зону высадки – твоей и твоих товарищей. Хардман перестала дышать, тина вокруг словно обернулась путами: Миа не могла пошевелиться, только сердце отбивало сумасшедший ритм где-то в районе горла, всё, что удалось сделать – это зажмуриться. ...Открыв глаза, боец смогла выдохнуть, и даже нечто напоминающее улыбку, пусть и истеричную, проблеснуло на её лице: батарианцы ушли, обстрела не случилось. Голос совести же, который шептал что-то о том, что этот самый корабль полетел обстреливать город с мирными жителями, поэтому радоваться, в общем-то, нечему, был слишком тих и не шёл ни в какое сравнение с воплями радости каждой клеточки тела. Теперь можно было выбираться из трясины. Теперь, когда корабль ушёл и заглушка прекратилась, можно было вызывать своих. <…>После высадки с парашютом и отлётом вражеского корабля, была восстановлена связь между членами экипажа, и, согласно данному ранее приказу, отряд двинулся к точке сбора. Во время марш броска мною и капралом Шепардом были отмечены многочисленные помехи в каналах ЦШ-Ил1, ШЭ-Ил1, Ил1-Ил2, Ил1-Ил3, Ил1-Ил4. Помехи по каналам были также отмечены и другими штурм.отрядами. Так как единственной причиной могли выступать только батарианские системы заглушки и перехвата, я, следуя инструкциям из Раздела 2, Параграфа 8, Пункта 6.1.1, отправил зашифрованный сигнал по каналу э-ЦШ и отключился от всех внешних каналов, оставив только локальную связь между бойцами подразделения. Прибыв на место, я проинструктировал бойцов касательно второго этапа операции, после чего отряд приступил к исполнению.<…> После общего сбора, гавканья майора, ора сержанта, порыкиваний капрала, группа начала движение. По горизонту уже шла рассветная линия, но небо всё ещё было тёмным, по-настоящему тёмным: без засвета от сотен и тысяч домов, с огнями далёких звёзд – Миа, привыкшая уже к неугасимому оранжевому полотну ночного неба гигаполиса, нет-нет, а бросала удивлённый взгляд на синий бархат, тянувшийся над головой. - Что, на звёзды глядишь? Ты гляди, небо пока чистое, а то скоро и там в огне всё будет: Флот приближается к орбите, думаю, батарианцы сейчас оттянут все силы туда, на перехват. - Шепард, незаметно переместившийся из начала колонны, подметил взгляд Мии, устремлённый вверх. Хардман совсем не нравились попытки Шепарда быть свойским капралом, ей куда больше нравился молчаливый, сосредоточенный, уткнувшийся носом в планшет, всегда готовый стать злым капрал. «Так хотя бы существует уверенность в том, что хоть кто-то из десантуры знает, что нам всем надо делать». – Это хорошо, если в городе только наземные останутся, - тем временем продолжал Джон. - Бомбардировка с неба всё сильно осложнит. – Он улыбнулся ей, ободряюще хлопнул по плечу, решив, видимо, что сказал что-то поднимающее боевой дух и заспешил к началу цепочки, оставив бойца позади. «Осложнит». «Бомбардировка с неба». «Бомбардировка с неба всё сильно осложнит». И снова Миа испытала это странное, не поддающееся описанию чувство, словно бы кто-то незримый вытягивает её сознание из тела, переводит в режим камеры от третьего лица, за которым следует резкое, но длящееся считанные доли секунды чувство слабости во всём теле, а потом возникающая уверенность в том, что ты – это не ты, и что ты не находишься здесь, все эти события вокруг, взрывы вдалеке, всполохи огня над городом, оттягивающий плечо автомат, струящийся пот, начинающие трескаться от жажды губы – нет, это всё не ты, не с тобой, и не про тебя. - Давайте-давайте-давайте! Подгоняющие командирские крики смешивались с чавкающими звуками грязи под солдатскими сапогами, иногда к этой смеси добавлялись отзвуки взрывов в отдалении. Миа бежала вместе со всеми, пот заливал глаза, а в голове уже не осталось подходящих эпитетов для описания местности вокруг и Элизиума в целом. Слишком много природы. Слишком много болота. Слишком много мошек. Ко всему прочему, казалось, что с каждым вдохом лёгкие изнутри облепляет теплая, густая, вязкая жижа под стать той, которая была под ногами. Хардман не помнила точно, сколько продолжался их марш-бросок, в какой-то момент её сознание заявило, что здесь ему всё ясно – и оно удаляется, поэтому всё время до момента остановки, прибытия к точке Служащая 1-го Класса переставляла ноги чисто механически, не подмечая и не замечая ничего. Внезапно, как ошибка в собственноручно написанном коде, болотистая равнина перешла в обычный грунт, а обычный грунт – в скалы. Многие бойцы, дети гигаполисов и жилых орбитальных комплексов, удивлённо разглядывали исполинские платообразные скалы, выступающие чёрными громадами в утренней дымке. - Итак! – Майор Кайл повернулся к отряду лицом, повесив дробовик на плечо и сведя руки за спиной. – Вот это, - он мотнул головой на плато, - не просто каменистая байда посреди блядского болота. Хитрожопые колонисты в своё время приметили, что скалы частично полые – и приспособили их под свои склады и прочую хуйню. Поэтому, ребятки, мы сейчас стоим не где-то там, а прямо около стратегических объектов. И пробираться внутрь города будем тоже через них. Кто-то сдавленно охнул, кажется, это был Кендал, который подумал, видимо, что скоро им предстоят альпинистские увеселения. - Через них! – Сведя брови, с нажимом повторил майор. – Здесь четыре склада, четыре основных плато, они между собой соединены подземной кольцевой системой. Проще говоря, под всем этим говном есть тоннель, соединяющий все помещения и имеющий эвакуационные ходы из города. Я ебу, почему ими не воспользовались горожане, но ими точно воспользуемся мы. И их наверняка попользовали четырёхглазые выблядки, и ёбните меня прямо об эти скалы, если эти гандоны не оставили нам в этой кишке кучу подарков в виде растяжек, мин и прочей хуйни. А если они там засаду устроили, что лично я бы сделал, то всё и все мы пойдём по пизде, прямо в, мать его, цинк. – Он единым, лихим и молодцеватым движением взял дробовик на изготовку. – Но это не освобождает нас от долга, псы, в боевой порядок - стройся! Ап-ап-ап, ходу, смертнички, ходу! И помните! Мы – солдаты Альянса! Мы – победители!***
...- Хар галоан | кат батар ша кат'батар [И помните: мы - батарианцы, мы - виноваты] Ка’Шорак дважды ударил себя по предплечью. Его действия, в знак согласия и подчинения, повторили бойцы. После речи он, как командир, занял своё место около люка, чтобы, когда раздастся сигнал, высадиться первым. Его примеру последовали все прочие, уже опытные бойцы, заслуженные рагарла. Салаги же, в числе которых был Роурак, молодой батарианец с кроваво-красными боевыми перчатками, доходящими до локтя, у которого это был первый ра'гар, первая война, заняли свои места в самом конце строя. Они стояли молча, только изредка кто-то из них сплёвывал себе под ноги. Всё уже было сказано, трёп перед боем всегда был показателем слабости, страха, а они никогда не считались хорошими спутниками на войне. Корабль трясло всё сильнее, они заходили на посадку. До боя осталось совсем немного, считанные минуты. Считанные минуты – и они высадятся из чрева корабля в тихую клианскую ночь. Считанные минуты – и они обманут примитивные защитные системы двуногого скота, проникнут в дома к этим ка'ра'кхоршла[3], напомнят им о том, чьи земли они посчитали своими. Считанные минуты – и он, Роурак, наконец-то подтвердит своё право зваться батарианцем. Он закрыл глаза. Первые строки молитвы сами возникли в сознании.Ан ун каш лин | Орш ну каш корс | Ка'Ра'Корш аста ич каш тору – [Земля под моими ногами; Светило над моей головой; Пёс, стоящий за моей спиной]
Вслед за древними, как и сама Сила, к которой они были обращены, словами последовали и воспоминания. - Роурак! Идём, идём скорее, сегодня нельзя опаздывать. Мамин голос отрывает совсем ещё маленького батарианца от его любимого занятия: в эту тёплую пору он больше всего на свете любил забраться на высокий каменный подоконник - и смотреть, смотреть, смотреть вниз, иногда свешиваясь из окна чуть ли не по пояс. Сверху городская жизнь казалась такой странной. Женские пёстрые одежды смешивались с чёрными комбинезонами мужчин, создавая невообразимые узоры, которые менялись, двигались, завораживали всё новыми и новыми фигурами. Вдалеке, за Ан’ксар’дру[4] виднелись так отличающиеся от жилых домов здания Ронан[5]: вместо тёплого светло-серого камня постройки там были из казавшегося очень холодным, отливающим синевой металла. Ночью, к отполированному блеску стен прибавлялись неоновые всполохи разнообразных вывесок и работающих информационных экранов, на которые транслировались новости батар'лок и торфа'лок[6]. Сегодня же на узких улочках Кхолокан[7] было только два цвета: всегдашний чёрный мужской и женский церемониальный коричневый, а сами жители двигались только в одну сторону – к Рахан Уруд[8], на церемонию Кла Сэрат'Кхоон[9]. - Роу! Идём же!.. Мальчик со вздохом спрыгнул с облюбованного места и поспешил вслед за мамой, по пути чуть не сбив зааран[10]. После сидения на солнцепёке, тёмный общий коридор казался особенно холодным – и от этого выход на улицу становился ещё более радостным. Роурак щурился от ярких лучей, от неба, которое словно бы тоже сияло, глядел вправо и вверх – на маму. Она тоже смотрела на него, тоже щурилась, потом нежно провела по даку[11], по затылку, взяла за руку, чтобы сын не потерялся в потоке, и они двинулись на площадь. Там всех, кому минуло десять лет, отделяли от родителей и провожали в отдельное помещение: сегодня дети перестают считаться детьми, из торфатот превращаются в батар. Свой Кли Сэрат'Кхоон[12] Роу не помнил, да и как его помнить, ведь проводится он на второй час после появления на свет. А расспрашивать об этой церемонии до становления батаром – табу. Поэтому сейчас мальчика донимало волнение, страх и любопытство: что это за церемония? Что там будет? А вдруг…вдруг он не пройдёт? Что же тогда скажет мама? А как посмотрит на него отец, после возвращения домой?.. Он сглотнул и попытался отогнать от себя страхи. В тёмном помещении старая жрица указала на стопки с чёрными церемониальными одеждами: балахонами грубого кроя с очень длинными рукавами. Роурак впервые примерил на себя чёрный цвет. Сразу почувствовав себя более уверенным, он выпрямился и глазами нашёл своего приятеля Ланака. Тот тоже заметил друга и, улыбаясь, одобрительно хлопнул себя по предплечью. Раздался протяжный и глубокий звук горна. - Гар'хакорс игу орш, торфатот Кхар’шан || [Покажитесь на свет, дети Кхар'шана!] Роу и остальные дети двинулись через открывшиеся двери, до этого незаметные, на свет – и вышли прямо на площадь перед храмом, которую кольцом обступали горожане – и все смотрели только на детей. Сразу же почувствовав себя сконфуженно, он, как учила мама, прижал руки к телу и гордо поднял голову. - Аста скикорс ха ну'кхоонорш скили хар ксар'ун игу лон || [Встаньте лицом к рассветной стене и опуститесь на колени!] Серые плиты с чёрными, словно бы поглощающими всякий свет, буквами ритуальных формул, были очень жёсткими, через какие-то мгновения колени сильно заболели, захотелось поскорее встать. Напротив детей располагались такого же цвета, что и плиты, ворота. По ещё одному протяжному звуку горна, который подхватили жрецы, незаметно вышедшие из боковых проходов и вставшие за спинами торфатот, створы начали медленно расходиться. В проёме виднелись какие-то фигуры, Роу никак не мог разобрать, кто это. Когда же они показались на свет, мальчик кожей почувствовал оцепенение всех, кто стоял с ним одной шеренге. - Тор'кхорш гу Ка'Ра'Кхорш || Гу Ка'Ра'Кхорш аста ич каш тору ша кхоон ка’луилу ша асут каш ка’кхорш || Лу аатот горун || [Пища для Пса! Для Пса, стоящего за нашими спинами, живущего павшими, ждущего наших душ! Да возьми же другие взамен!] - Лу аатот горун || [Да возьми же другие взамен!]- вторили скрипу жрицы все собравшиеся на площади. До Роурака эти слова долетали словно бы из другого мира. Он стоял на коленях и всё никак не мог оторвать взгляда от существ, которых вывели из-за врат и с силой кинули на плиты – прямо напротив торфатот. Существ было шестьдесят шесть, столько же, сколько и детей. Они выглядели тщедушно и жалко, и не были похожи ни на турианцев, которых иногда показывали в новостях, ни на азари, которых он видел на страницах учебников, ни на ворча, которых периодически можно было увидеть в городе. Кожа этих животных была непривычного светлого цвета, выглядела очень гладкой и уязвимой; на мордочках было только два глаза, а посреди торчал нелепый отросток, которым они со странным хлюпающим звуком втягивали воздух; ниже отростка был, видимо, их рот – на пасть он не тянул, ибо был очень мал, да и Роурак вообще не был уверен, что там есть представляющие опасность зубы. У каждого существа было также две руки и две ноги, как и у батарианцев, но от падения на плиты у многих из конечностей, в местах соприкосновения с камнями, стало сочиться что-то красное, кажется, их кровь. Мальчик услышал как в отвращении зацикала стоящая рядом с ним Амту, девочка, живущая в соседнем доме. Но самым странным для Роу были тонкие-тонкие нити, торчащие из голов существ. Их было столько, что кожи вообще не было видно, а у некоторых созданий, например, у того, что был напротив мальчика, эти нитки вообще доходили до плеч. Роурак внутренне содрогнулся, когда нити ожили и стали двигаться от дуновения ветра. - Лу ар каш Ка'Ра'Кхорш кхоон искиликхорш и кхар || [Прими дары наши, Пёс, живущий гнилью во мраке!] Из проёма, откуда-то только что выкинули на свет слабых, хилых существ, выступили новые священнослужители. Их лиц не было видно: только ритуальные, покрытые сал'кии[13] маски. Подойдя к свернувшимся и жалко завывшим зверькам, каждый из священнослужителей подтянул к себе существо, валявшееся у ног. Кого-то грубо подхватили под руки, а тех созданий, у кого нити на голове были длиннее, чем у остальных, подняли за них, обмотав вокруг запястья. Видимо, эти нитки каким-то образом сообщались с самими созданиями, потому что от подобного действия существа завыли громче прежнего. Их пронзительные, надрывные вопли раздражали и пугали, вызывали неприятное чувство внутри, тянущее и назойливое, хотелось заткнуть уши руками, закрыть глаза, не видеть искривлённых линий их ртов, не видеть слёз, обильно покрывающих лица, забыть красные и припухшие глаза, хотелось и вовсе никогда не наблюдать эти изломленные фигурки. - Лу ар каш Ка'Ра'Кхорш кхоон искиликхорш и кхар || [Прими дары наши, Пёс, живущий гнилью во мраке!] Младшие жрецы поставили созданий на колени и закинули их головы назад, так, чтобы открытые шеи были обращены к шеренге торфатот. У Роу пересохло в горле, когда у «его» существа вырвался странный, полный боли, отчаяния и надежды звук – «мамма». К светлой, почти прозрачной коже жрецы поднесли тёмные и зазубренные лезвия ритуальных кинжалов. Ещё одно восклицание жрицы... - Снор ка’луилу тарут батар || [Да не паду я раньше, чем искуплю вину!] ...и с резким, разрывающим звуком жрецы от уха до уха рассекли глотки всем существам. Из открывшейся раны хлынула красная, отвратительно-холодная кровь, Роурак инстинктивно дёрнулся, но его удержала рука жреца. Если бы не она, мальчик бы точно убежал. Но сейчас он не был в состоянии даже отереть лицо, струйки чужой искиликхорш стекали по даку и попадали в рот, вызывая рвотные позывы. Но это было только начало.Ан ун каш лин | Орш ну каш корс | Ка'Ра'Корш аста ич каш тору – [Земля под моими ногами; Светило над моей головой; Пёс, стоящий за моей спиной]
Залитые серым светом заходящего светила площадки средних ярусов Храма. Множество древних свитков, табличек, талмудов – и все они, и старуха-жрица, пришедшая сюда вместе с группой бывших торфатот, говорили лишь об одном.ка батар ша ка'батар [Я – виноват, я – батарианец]
Здесь, в этом мире, всё, на что может рассчитывать батарианец, - это искупление своей вины. Каждому здесь дано тело, как видимое глазам отражение отпущенного времени, и до момента, как их тело совсем ослабнет и перестанет быть надёжным вместилищем души, каждый должен успеть испить свою чашу вины до самого дна.Ка'Ра'Корш аста ич каш тору | Кхоон ка’луилу | Асут каш ка’кхорш – [Пёс, стоящий за моей спиной; Живущий павшими; Ждущий моей души]
Как только тело погибает, душа более не имеет защиты перед Псом, перед древнейшей и самой страшной Силой всех пространств. И если ты, обладатель души, не обеспечил себе право пройти мимо Пса, ты окончательно перестанешь существовать. Никакого возрождения. Никакого возвращения. Только полное, необратимое небытие.ка батар ша ка'батар [Я – виноват, я – батарианец]
Потому что ты – батарианец, и ты – виноват. Но пока ты переставляешь ноги и дышишь, ты можешь спасти свою душу.Асут каш ка’кхорш ша лу аатот горун | [Ждущий моей души – возьми другие взамен]
И этот мир населяет множество существ, которые тоже имеют душу. А Пёс – слеп. И голоден.Лу аатот горун | ка ксар хар ка'луилу | Снор ш анф гу каш ш скиан’лок ш ка ан гарскили – [Возьми другие взамен; Я шагаю среди мертвецов; Нет ни тропы для меня, ни дома – я здесь чужой]
Всё, что требуется от батарианца в этом мире, это накормить своего Пса. Ни один батарианец не убьёт другого[14] – зачем? Каждый батарианец и так уже мёртв и находится в чистилище.ка батар ша ка'батар [Я – виноват, я – батарианец]
Никто не оказался бы здесь, если бы не был виновен.ка ан гарскили | Каш ка'кхорш ксар'марут скиан’лок | Ка'Ра'Кхорш аста ич каш тору ш тор'кхоршрут кхорш аатот | Каш ичксар | [Я здесь чужой; Моя душа рвётся домой; Пёс, стоящий за моей спиной – пожри целиком души других; Мою – пропусти]
Истинный, настоящий, живой мир находится за спиной Пса, он Хранитель того пространства. Ни один из виновных не имеет права вернуться на земли своих предков, пока не искупит своих грехов.Каш ичксар | Кхорш карагарла каш ичксар | Кхорш гаркхорш ичксар | Ан снор ш ран ш калок ш каштор кхоон ич тор тору | [Мою – пропусти; Души братьев моих – пропусти; Души семьи моей – пропусти; Здесь нет ни богов, ни царей – наша жизнь там, за твоей спиной]
Поэтому каждый батарианец должен очиститься сам, и очистить свою семью, своих братьев, своих детей – чтобы вернуться в жизнь не одиночкой, подгоняемым ветром судьбы.И кхар луасут | Хар гарскили | Искиликхорш лу – [Во тьме оставленный; Врагами окруженный; Желчью исполненный]
Батарианец может рассчитывать только на себя. Только на своё племя. Только на своих братьев. Потому что больше у него ничего нет.ка'батар
Ты – батарианец.ка батар
Ты – виноват. Двойной сигнальный гудок вырвал Роурака из событий тех дней. Люк уже наполовину был открыт, в отсек хлынул прохладный и свежий ночной воздух, разбавивший привычный запах машинного масла ароматом болот и земли. Рагарла тихо, один за одним ринулись через открывшийся проход, новички следовали за ними по пятам. Площадка, которую устроили здесь люди, была просторной и хорошо просматриваемой, поэтому бойцы как можно скорее преодолели открытый участок и скрылись в промышленной шахте, из которой показались какие-то механизированные руки. Спустившись по тросам на верхний из складских ярусов, отряд разделился: пятнадцать рагарла'лок двинулись по правой стороне, другая часть – по левой стороне этажа. Роурак двигался в «левой» группе. Видимо, по этой части яруса тянулись жилые клетушки, потому что из первого же проёма показался трущий свои глаза человек. Руки сработали без вмешательства разума: доля секунды и ка'ра'кхоршла валялся бесполезной грудой мяса у ног батарианца. Роу заглянул в обиталище убитого, но больше людей там не нашлось: только камера для сна, экстранет-терминал, показывающий отсутствие сигнала, - и всё. Презрительно и разочарованно скривившись, молодой батар покинул обиталище и поспешил дальше. Пока всё шло неплохо.***
Пока всё шло неплохо. Отряд, в котором была Миа, продвигался по очень узкому тоннелю: его кое-как обработанные каменные своды оставляли проход шириной только для двоих бойцов. К этому прибавлялась абсолютно непроглядная темнота, визоры бы, возможно, помогли, но их глушили кинетические щиты, которые майор приказал удерживать рядовым Ходжезу и Кендалу, биотикам, выставленным в начало группы. Хардман, следовавшая вместе с Алексеем сразу после них, слышала частое и прерывистое дыхание Эрни Кендала, который явно испытывал некоторые проблемы: спустя несколько минут пребывания под землёй, в узкой кишке, в которой ни черта не было видно, его щит начал мерцать и истончаться – психологическое состояние бойца, как выразился бы какой-нибудь штабист, ухудшалось с каждым шагом. Дубянский отрапортовал об этом Шепарду. Шепард отрапортовал об этом майору Кайлу. Майор Кайл назвал всех ссущимися девочками и посоветовал при первой же возможности сменить броню на платьице в рюшах. Отряд продолжал движение. Но продолжал он его ровно до момента срыва Эрни, когда тот просто бросился вперёд, к проходу, виднеющемуся где-то вдали. Что произошло через секунды после рывка биотика, Миа так до конца и не поняла: вот он ринулся вперёд, вот раздался какой-то щелчок – и рядового Кендала больше нет. Вместо него – обугленное и разорванное месиво, в котором еле угадывались отдельные части тела. Оставшиеся части тела.***
- Что вы почувствовали в этот момент? Она вся была в крови. В темноте, разорванной биотикой Ходжеза, который от произошедшего сползал по стене где-то правее, кровь казалась чёрной. Вся Миа была в крови. Весь тоннель был в крови. В крови, а ещё в кишках, которые валялись ненужными перекрученными лентами на полу, в обугленных ошмётках кожи, разорванных и обожжённых кусках мяса, осколках костей. А прямо перед ней, у мыса правого сапога лежала ладонь рядового. Странно, нереально чистая ладошка, но с изломанными и перекорёженными пальцами, с надорванной кожей, с проглядывающими сухожилиями. - Миа, с вами всё хорошо? Баррикада из трупов в одном из рукавов тоннеля. Баррикада из чёртовых трупов, ещё свежих, кровь сочилась из страшных ран на животе и груди, скапливалась в сочленениях брони, стекала по безвольно свисающим рукам. Издалека кажется, что одному из убитых солдат гарнизона, чья голова была повёрнута в сторону отряда, чем-то заткнули рот. Но это только кажется. В том месте, где должна была быть челюсть, у бедняги было кровавое месиво с зияющим провалом гортани, оборванными щечными мышцами и кожей и жутким, свисающим, кажущимся неестественно-длинным серо-фиолетовым языком. - Быть может, вам налить воды? Вы хотите пить? После складов, после верхотуры плотины, после судорог первой перестрелки, кое-как отбившись от боковой атаки одного из батарианских отрядов, заняв ближайшее к ним здание, их группа поймала трёхсотый сигнал[15]. Если бы не Алексей, вытащивший её из-под обломков и не утянувший за собой в безопасное, на сколько это было вообще возможным, место, то Миа, скорее всего, стала бы покойницей. Только спустя мгновение Хардман заметила, что у парня оторвано запястье – и оторвано не до конца: кисть болталась на лоскуте кожи. - Вы плохо себя чувствуете? Не все люди успели укрыться в положенных им зонах. Двигаясь от одного здания к другому, то один боец, то другой натыкался на тела жителей Иллирии: чаще всего попадались либо старики, либо дети – все опалённые, изломанные. А неподалёку от эвакуационной зоны, им попалась женщина, живая, окровавленная, вопящая, машущая руками, умоляющая о помощи: она на коленях стояла над телом мужчины – нельзя было сказать о том, кем он ей приходился, нельзя было отличить его возраст по чертам лица, потому что лица у него не было, истёрто, перемолото взрывом. Миа вообще не была уверена в том, что человек жив. Женщина же, не получив помощи, или просто уставшая кричать, кое-как приподнялась и вытерев кровь, стекавшую откуда-то из-за линии роста волос, поволокла тело прочь. - Мы можем прекратить, если хотите. Воспоминания мелькали у неё перед глазами. Лица, тела, крики, огонь, взрывы, внезапно выскочивший на неё батарианец, у которого руки по локоть были испачканы человеческой кровью, два практически слившихся друг с другом выстрела – в грудь и голову, разлетевшаяся плоть, вывороченная грудная клетка, взорвавшийся как какой-то фрукт череп... Откуда у неё в руках дробовик? Она совсем ничего не понимала. Страшно. Было страшно. Тогда и сейчас. Чистые, глянцевые стены и светящийся белым потолок раскачивались, туда и сюда, плясали перед глазами. Мистер Инвуд, её сегодняшний и ежедневный в последние годы собеседник, её лечащий врач, сидел прямо перед ней, на одном месте, но тоже, казалось, раскачивался вместе со всем помещением. Это уже было. Это всё уже было. Скоро придёт очень яркий свет, прямо как вспышка в следующей ночи иллирийского штурма, а потом придёт темнота – и крики – это уже Торфан. Люди будут кричать. Люди будут кричать вокруг неё, тянуть к себе. Потом потекут нормандские дни, тревожные, гудящие, как рой пчёл, но постоянные, страшные тем, что дали ей тогда расслабиться. Она не была готова к тому, что произошло потом. Он. Не. Должен. Был. Умирать. Дыхание сбилось, совсем, она крепче сцепила пальцы и приготовилась упасть в своё личное чистилище. - Сколько потоков может входить в критическую секцию семафора? Мне кажется... Тишина, внезапно, как поток ледяной воды, заполнившая её голову, отогнала всё: и вспышки, и темноту, и крики, и даже его. Окружающий мир перестал раскачиваться – потому что она перестала. Мистер Инвуд смотрел на неё с беспокойством и очень сосредоточено. Весьма странное выражение лица для человека, который только что сморозил невероятную глупость. - Мне кажется, что вы не разбираетесь в данной области.***
Маркус Инвуд, адъюнкт, пока ещё адъюнкт, направлялся в свой кабинет. Покинув пациентку, которая своим случаем, своим набором проблем давшая ему возможность начать внедрять свою теорию и претендовать на последнюю ступеньку – на доктора наук – осталась за спиной, в Секторе Спокойствия: закрытом сегменте лечебницы, с максимальной внешней шумоизоляцией, с мощными барьерами, глушащими любые волны и любое излучение, без окон – только симметрично расположенные белые комнаты, ничего того, что могло бы взбудоражить лежащих там больных. Один стерильный коридор сменялся другим. На верхних этажах комплекса, в зоне, доступной только для персонала, вдоль одной из стен тянулось огромное панорамное окно: никогда не спящий Сити погружался в ранний зимний вечер, аэрокары курсировали по выделенным маршрутам, перемигивались мобильные, зависающие в особо сложных перекрёстках, регулировщики, где-то внизу горожане торопились по своим домам – сегодня Новый Год, праздник пусть и лишённый размаха из-за всех этих общегалактических стандартов, но всё же праздник, их, земной, как нарочито любили выделять в новостных лентах. В кабинете Инвуд приглушил свет, отключил все голограммы, сел спиной к окну и сделал звонок домой: предупредить жену о том, что сегодня, как он и предполагал, ему нужно будет остаться здесь, на работе, и чтобы она с дочками без угрызений совести ехала на ужин к родителям. Маркус откинулся на спинку стула и помассировал виски. Мысли в голове всё упорнее отодвигались от объекта «Хардман» к объекту «бренди», что покоилось в одном из потайных ящиков его рабочего стола. Да, сегодня он выпьет, этот год нельзя проводить просто так, слишком многое случилось: проблеск в его исследованиях, тревоги из-за событий на Цитадели, пугающие разговоры о возможном вторжении неких сил, трагическая смерть Шепарда, первого СПЕКТРа-человека, новая пациентка, которая могла отправить его на вершину карьеры – если, конечно, он сможет вытянуть из неё хоть что-нибудь, если сможет продвинуться в её воспоминаниях дальше, если сможет понять, что же с ней произошло... А для этого нужно было работать. Мужчина активировал терминал и в сотый уже раз стал просматривать отчёт майора Кайла, доступ к которому по старой дружбе и старому долгу был предоставлен ему подполковником Одли. Тяжеловесные, топорные строки повествовали о батарианской засаде на выходе из складской системы, о «достойном награды» рывке тогда ещё капрала Шепарда, который обошёл группу противника с фланга и прорвал их строй, о начавшемся арт.обстреле и тяжёлом ранении сл. 1-го кл. Дубянского, не бросившего товарища под обломками, о соединении с другими штурмовыми отрядами и оставшимися в живых солдатами гарнизона, о дне непрекращающихся контратак батарианских сил, о ночи непрекращающихся атак батарианских сил, об успешно выполненном задании, порученном оставшимся боеспособным инженерам, о, наконец, эвакуации всех наземных войск и «воздушной зачистке». Инвуд, будучи внуком военного, мог в красках представить, что там творилось. И прекрасно понимал, насколько были огорошены силы Альянса самоотверженными и в какой-то степени безумными действиями и атаками батарианцев. То, что операция прошла не так, как предполагалось в самом начале, подтверждали и восторженно-пафосные новости Альянса того времени, восхваляющие силы своего Флота, храбрость и доблесть своих воинов и озаглавившие новую страницу «боевой славы человечества» Скиллианским блицем. Про то, что этот самый «блиц» длился и длился ещё четыре кровавых месяца, упоминать было не принято. Равно как и о том, что слова «покой» и «мир» для той области стали потерянными ещё на два долгих года. Мужчина тяжело вздохнул. То, что он имел сейчас из информации, было явно недостаточным. Если бы он только мог заполучить отчёты по Торфану... Но этого не мог пробить ему даже Одли, также, как и файлы по «Нормандии». Адъюнкт Маркус Инвуд понимал, что ничего не понимает. Опустошив незнамо как появившийся в руке бокал с бренди, он встретил новый, 2184, год. ____________________ [1] - идентификационный браслет колониста, встроенный микрочип которого хранит в себе информацию о льготах и льготных выплатах. Идея подобных браслетов впервые предложена и лоббирована представителем партии «Наш космос» Б. Стоуном. [2] - специально разработанные для осваиваемых колоний установки с механическими подвижными роботизированными руками. Первый опытный образец был успешно протестирован именно на Иллирии, что и было решено отобразить в названии технологии. [3] – выблядок и все производные этого слова (пер. примерный). [4] – название линии парковочных комплексов для аэрокаров; комплексы отделяют одну часть города от другой: в жилых секторах запрещено использование транспорта из-за близости к святым местам, к тому же, в большинстве батарианских городов архитектура районов с жилыми домами такова, что использование аэрокаров попросту невозможно. [5] – название деловых, рабочих и развлекательных районов города (дословный перевод «всё остальное»). [6] – общебатарианские новости и новости отдельных планет. [7] – название жилых кварталов. [8] – название священной площади города. [9] – церемония инициации, когда ребёнок более ребёнком не считается и получает права и обязанности взрослого батарианца. [10] – декоративный напольный сосуд, отдалённо напоминающий земные вазы; традиционный элемент домашней обстановки у батариансцев, принято дарить на рождение ребёнка. [11] – лицевой хрящ. [12] – обряд «крещения». [13] - материал, напоминающий по виду земное золото, высоко ценится батарианцами. [14] – подразумеваются родные земли батарианцев [15] – в среде альянсовских солдат так принято называть артиллерийский обстрел