Девять.

В цех утром я пришёл разбитый и с тёмными кругами под глазами. Отчёт я делал всю ночь. И не из-за того, что не знаю, как это делать, или не умею, с этим как раз-таки вопросов не возникло. Учился я в техникуме лучше всех, а все станки в нашем цеху изучил от и до, как только пришёл на завод, зная все их проблемы и схемы плат. Проблема была в старом допотопном компе, постоянно зависающем, да ещё в принтере примерно моего года выпуска, который жевал бумагу или выдавал листы с черными полосами на весь лист. Да уж, принтер - это не станок ремонтировать, да и не поможет. Проще выкинуть эту рухлядь, накопить денег и купить более новый комп, с принтером. Несмотря ни на что, мне всё-таки удалось закончить отчёт и даже получилось вздремнуть пару часов. В автобусе все мужики, ехавшие с нашего цеха, как сговорились и отвешивали шуточки по поводу того, что я, видимо, гулял всю ночь и, небось, не одну девку перепортил. Спорить или объяснять я не собирался, да им и не надо. Пусть думают, что хотят, мне плевать. Вот и ещё один огромный плюс того, чем мне нравится эта работа на заводе. Всё обходится шуточками и подколками, но в душу и в твою личную жизнь никто не лезет. Незачем. Тукалин уже поджидал меня на проходной с недовольной миной. - Надеюсь, красавчик, там всё нормально? - прошипел сквозь свои редкие, жёлтые зубы Тукалин, и цыкнув, выхватив у меня из рук папку с отчётом, ушёл на летучку. - Надеюсь, никаких отчётов больше не будет! - вслед тихо и устало передразнил я начальничка, и потопал в цех. Вчера я так быстро и на автопилоте собирался с работы, что забыл захватить рабочие грязные вещи, поэтому сейчас пришлось натягивать на себя ставшие колом от мазута вещи и ходить в них. А всё из-за этого ублюдка! Мало того, что в них было неудобно, и я снова вымазался в мазуте, так вдобавок я весь день был словно зомби. Не помогли и три чашки кофе. Наверное, единственной радостью было то, что за день Тукалина я не видел. К пяти часам я стал чувствовать себя ещё хуже: глаза слипались, голова трещала, а тут, как назло, сломался фрезерный станок. Нужных запчастей к нему не нашлось, и мне пришлось идти и трясти у зав. склада. Вообще, по правилам я, или мастер, должны доложить об этом Тукалину, а он уже в свою очередь выписать нужное, но видеть его морду мне не хочется, да и этими вопросами и бумажной волокитой я всегда занимался сам. Взяв лист, я быстро написал заявку и пошёл на склад. Почти всё, что нужно, на удивление нашлось. Часть запчастей была побывавшей в эксплуатации со старых станков, и мне удалось это выпросить у зав. склада, кроме сгоревшей дорогостоящей платы, но это ничего, я посмотрю у себя в каморке что можно найти в сгоревших и перепаяю. Управился я со всеми делами довольно быстро, на фрезере осталось заменить плату, и всё. Рабочий день снова закончился без меня. Оставлять на завтра недоделки не хотелось, тут осталась ерунда, и можно будет со спокойной совестью отправляться домой. Убирать сегодня цех я не собирался, и так Тукалину отчёт сделал. Пусть радуется. Взяв кусок фанеры, и уложил его на бетонный пол под станок, я схватив отвёртки, полез ставить плату. Через низ ставить её было жутко неудобно, но по крайней мере не придётся разбирать половину станка. Установив всё, я уже закручивал последний винт в крышку, как меня по ноге сильно пнули. - Вылазь, сучёныш! Или мечтаешь, что если отписался от меня отчётом, уборки не будет?! - рявкнул на меня до боли противный, визгливый голос Тукалина. «Пару недель. Осталось потерпеть всего пару недель», - как мантру проговорил я про себя успокаиваясь, и прикрутив все винты на место, вылез из-под станка. Тукалин стоял, ожидая меня, нависнув своим пузом над станком. На его лысине поблёскивали капельки пота, лицо всё было красное, а маленькие, глубоко посаженные глазки злобно бегали. - Что, отчёт не понравился? - спокойно спросил я, вытирая руки об и так грязную рубашку. - Думаешь, умный самый?!- зашипел Тукалин, брызжа слюной в разные стороны. - Ты у меня полы драить будешь, пока они блестеть не начнут, а если не начнут, то будешь своей мордой смазливой в другом месте светить! Тебя там быстро научат, как чистить парашу и как уважать старших! Пока Тукалин брызгал слюной, у нашего действа появился зритель. На втором техэтаже, прямо над нами, стоял вчерашний мужик, вальяжно облокотившись на перила. Он всё так же был одет с иголочки, всё с такой же надменной рожей, и ухмылкой на губах. Единственное, что изменилось в его внешнем виде, так это костюм - черный, и рубашка, не белая, а голубая с расстёгнутыми верхними пуговицами. Серые глаза с издёвкой и некоторым цинизмом наблюдали за нашим представлением. Только я не собираюсь и не буду из себя строить клоуна. Не цирк шапито. Встав с колен и задвинув кусок фанеры под станок, я игнорируя вопли начальника, молча начал собирать свои инструменты. Тукалин аж побагровел и затрясся от злости. Как же, я же не реагирую на его царственную свинообразную персону! - Горностаев, я вообще-то с тобой разговариваю! - прошипел Тукалин и потянул свои пухлые руки ко мне, но резко осёкся, услышав шаги на металлической лестнице, ведущей с техэтажа. Опустив руки и развернувшись посмотреть на гостя, Тукалин расплылся в приторной улыбке. - Гавриил Венедиктович, вы по какому-то вопросу? - залебезил он и чуть ли задом не завилял, сразу забыв обо мне. Сука! - Да, нет, - вальяжно, по-барски протянул Гавриил Венедиктович и расплылся в хитрой змеиной улыбке, от которой у меня мурашки по спине пробежали, и, похоже, не только у меня. - Зашёл проконтролировать, чтобы вы выполнили мои указания. - Тогда, может, пройдёмте ко мне? Там будет намного удобнее, - заискивающе произнёс Тукалин, поняв, что этот Гавриил Венедиктович явно заинтересовался происходящим. - Идите, а я пока посмотрю цех, - произнёс этот холёный ублюдок, не сводя с меня внимательных глаз. - Или вы не можете самостоятельно выполнить мои распоряжения? - Конечно, могу! Просто здесь грязно и сейчас будут убирать, - возразил Тукалин. - А вы не бойтесь, господин Тукалин, я не из брезгливых, - протянул Гавриил Венедиктович, одёргивая лацкан пиджака и продолжил уже с металлическими нотками в голосе. - Лучше займитесь работой и не забудьте про списки работников с их характеристиками. Не желая слушать этих двух, и пока на меня не обратили ещё более пристального внимания, я развернулся и направился к себе в подсобку. Пусть Тукалин разбирается с этим Гавриилом Венедиктовичем сам. И дали ж ему такое имя - Гавриил. Хотя моё тоже не лучше. Казимир. Сразу вспомнилась мама. Она всегда повторяет, что я похож на прапрадеда Казимира. Нужно будет ей позвонить и спросить, какие лекарства купить. - Горностаев, значит, - прервал мои размышления тихо вошедший за мной следом в подсобку Гавриил Венедиктович. Так же, как и вчера в душевой, мужчина прислонился к косяку двери и скрестил на груди руки. Маленькое подсобное помещение с его приходом тут же окутал запах дорогого парфюма с нотками горького цитруса и сладковатой свежести. Я посмотрел на него из-подо лба, и про себя фыркнул, продолжив заниматься раскладыванием инструментов по своим местам. Изначально подсобка и предназначалась для инструментов и разных запчастей, но когда я только пришёл сюда, тут всё было захламлено и валялось где попало. Мужики из цеха, естественно, знали, где что лежит в этом беспорядке, и утверждали, что всё тут замечательно, но я всё переделал. Собрал стеллажи, всё перебрал, ненужное выкинул, а остальное разложил по полкам. Деревянный сломанный старый стол, который стоял в углу под грудой барахла, я отремонтировал и теперь на нём при необходимости перепаивал платы или ремонтировал что-то мелкое. Колченогий стул и старый, с помойки чайник, принесённые мужиками, я тоже отремонтировал и определил в подсобку. Теперь можно было попить чего-нибудь горячего и тут, а не идти в раздевалку или столовую, работающую только в обед. Так что маленькая подсобка размером три на три стала моим маленьким рабочим кабинетом, в котором я чувствовал себя хозяином. - Горностаев Казимир Александрович, - сказал я, с вызовом глядя на этого холёного ублюдка, облокачиваясь о стол бедром. - Казимир, - задумчиво протянул он в ответ и прикрыл глаза буквально на секунду, как бы пробуя моё имя на вкус, а потом насмешливо добавил: - Казик. Я сжал губы. Значит, не просто так зашёл, а пришёл продемонстрировать мне, убогому, ещё раз свою самцовость, померяться, посоперничать, а заодно показать, кто есть кто. Только мне не надо демонстраций, я и так знаю. В технаре полностью прочувствовал на своей шкуре все такие "показы". Все парни, вплоть до некоторых преподавателей, не скрывали злорадства и с радостью мне доказывали, тыкая в фотографии, что с моей красивой мордашкой ни одна девка удовольствия в постели не получит. Некоторые, конечно, сочувственно смотрели и жалели, но они были редким исключением. Серые глаза мужика цепко следили за мной, ожидая реакции и предвкушая, а губы всё так же тонкой полоской кривились в ухмылке. Я знаю, чего он ждёт, видел такие взгляды много раз, но мне уже на них плевать, поэтому не дождётся он ничего. Он выбрал не ту жертву. - Если это всё, что вы хотели, то я пойду. У меня ещё много работы, - спокойно произнёс я. - Иди, - просто ответил он, но остался стоять, загораживая дверь своей немаленькой фигурой. Взяв в углу веник и ведро, я подошёл и остановился в шаге от него, ожидая, пока он всё-таки соизволит меня пропустить. Он не соизволил. Даже не шелохнулся. Вблизи сразу стало заметно, что он выше меня на полголовы, минимум. Про ширину плеч не стоит и говорить, хотя я далеко не задохлик и не низкий. Разглядывать я его дальше не стал, так как и просить уйти с дороги, поэтому просто стал рассматривать облезлый выключатель около дверей, безразлично ожидая, когда он всё же пропустит меня. Видимо, решив для себя что-то, мужчина недовольно хмыкнув, подвинулся, но оставил мне для прохода очень маленькое расстояние. Я смогу протиснуться только боком, и то, только задев его. Я не гордый, но с места даже шага не сделал. Мы и это уже проходили. Хмыкнув ещё раз, он всё же сделал шаг, но не в цех, а в подсобку, полностью освобождая мне проход. Только когда меня прижали к двери, которая открывалась вовнутрь, я понял, зачем он отступил в подсобку, а не в цех. Он не собирался меня пропускать. Попытавшись выбраться из кольца его рук, удерживающих меня у двери, я только сделал хуже. Руки, словно вылитые из свинца, ещё сильнее прижали меня к двери, а сверху ещё он придавил меня своей немаленькой массой. - Ничего не хочешь мне рассказать? - тихо, по-змеиному, глядя мне в глаза, прошипел этот мудак. - Например… про Тукалина? - Нет, - чересчур быстро и уверенно ответил я, хотя у самого сердце чуть не выпрыгивало из груди. Что он хочет знать? Зачем ему? - Казик, Казик, - покачав головой, уже тихо произнёс он, растягивая буквы в моём имени. - Ты первый на увольнение… Вот же ж сука, Тукалин! Написал-таки, мразь! - …по статье. Докладная от начальника цеха Тукалина о хищении имущества завода, а именно, цветного металла, уже лежит у меня на столе с ещё тремя объяснительными свидетелей, - договорил он и замолчал, пристально наблюдая за моей реакцией. Реакция у меня была, только не внешне скорее всего, а в моей душе. Вот так. Эта мразь написала на меня докладную и не просто, а о хищении. Даже свидетелей нашёл… Хотя тюрьма - отличное место для тишины и спокойствия, только мать жалко. Горько усмехнувшись побелевшими губами, я поднял глаза и спросил: - Сколько мне светит? - И ты не спросишь о возмещении ущерба? - прищурившись, спросил мужчина. - Нет, - просто ответил я и, глубоко вздохнув, прикрыл глаза, как перед прыжком. Зачем спрашивать? Можно подумать, я возмещу. Смешно даже. Для себя я уже всё решил. Несколько секунд, и меня уже никто не удерживает. - Иди, работай, - мягко, но в то же время с издёвкой произносит он и выходит из подсобки, оставляя меня одного. Как только дверь закрылась за широкой спиной, меня отпустило напряжение, в котором я всё время оказывается находился. Ноги вдруг ослабли, а руки стали мелко трястись. Посидев в подсобке и немного успокоившись, я попытался отбросить ненужные мысли, и поплёлся убирать цех. Руки надо было чем то занять. В огромном помещении, уставленном разными, огромными и не очень станками, царила непривычная звенящая тишина. Только изредка тихо свистел ветер, из-за пары разбитых, запыленных и заросших паутиной стёкол под самым потолком. Каждый звук в цеху отзывался гулким эхом, дополняя свист, поэтому шуметь не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Хотелось покоя. Загрузив руки работой, я немного избавился от терзающих, и переполняющих меня мыслей, затолкав их в самый дальний закуток сознания, и прислушиваясь к гуляющему сквозняку цеха. Не за чем мне думать. Я всё равно ничего не изменю, так пусть идёт, как идёт. Закончив наконец-то с уборкой, я пошёл в раздевалку. Недосып, усталость, дурные вести, наваливались на меня с каждым шагом всё больше и больше, мечтая задавить и размазать меня под собой. На автомате, как робот, взяв из шкафчика мыло и полотенце, я пошёл умываться. Вода должна привести в чувство, и вполне возможно смоет с меня толику усталости. Перед душевыми располагался предбанник с умывальниками и зеркалом. Немного подумав я решил сегодня обойтись только умывальником. Так будет быстрее, и есть возможность успеть на почту до закрытия. Надо выслать отложенные деньги матери, мало ли, что завтра будет. Скинув грязную рубашку прямо на пол, я включил воду и стал отмывать руки. Холодная, почти ледяная вода освежала, смывая чёрную грязь и пыль. Ополоснув под краном голову, отфыркавшись и стряхнув капли с волос, я поздно услышал шаги сзади, поэтому развернуться не успел. Крепкие мужские руки обхватили меня за талию, удерживая, не давая возможности развернуться, а в нос ударил знакомый аромат свежести, перебивая едкий запах хозяйственного мыла. - Ну, так что, Казимир, теперь расскажешь? - раздался над ухом тихий насмешливый вопрос. - Нет. И можно меня отпустить. Я не собираюсь сбегать, - резко выговорил я, не оставляя попытки избежать чужих прикосновений, к обнажённой коже. - Знаю, - раздался смешок, и горячее дыхание коснулось моего уха. По телу разнеслись мурашки, а кожа покрылась пупырышками. - А ещё знаю, что ты очень красивый, - задумчиво, через некоторое время проговорил Гавриил Венедиктович и начал пальцами нежно гладить мой живот, отчего я инстинктивно его втянул, схватившись пальцами за раковину. Сердце начало выплясывать, как у зайца, а во рту пересохло так, что я не мог и слова выговорить. Да не то, что слова, я не могу даже понять, на самом это деле происходит или нет! - Везде красивый, - продолжил этот изверг, поцеловав меня в шею невесомо, еле касаясь горячими губами. - Посмотри. Подняв голову, я чуть не отшатнулся назад, увидев наше отражение в зеркале над умывальником. Края зеркала уже давно потемнели, кое-где отвалилась сзади фольга, а от времени на нём появились белые туманные разводы, немного придавая отражению призрачности, но это не помешало рассмотреть удерживающего меня мужчину с довольным, прищуром серых глаз и мокрого, бледного, растрёпанного и испуганного меня. - Видишь? - мягко, завораживающе, словно лис, начал шептать презентабельного вида мужик с отражения мне в ухо, параллельно проводя пальцем мне по скуле, поглаживая. - Нереально-чистые голубые глаза, чёрные длинные ресницы, правильный нос, ямочки на щеках, идеально очерченные скулы, родинка над прикушенной пухлой губой. Даже когда ты злишься или, как сейчас, бледный, с болезненным румянцем на щеках и тёмными кругами под глазами, ты всё равно притягиваешь взгляд к себе… Слушать весь этот бред у меня не было ни сил, ни желания. Зажмурившись, я отвернулся, пытаясь протолкнуть в лёгкие воздух, но выходило слабо. Вздохи были рваные, как украденные, а в груди стала разрастаться черная волна злости и обиды. Сам не заметил, как по щеке скатилась первая солёная капля. - Отстаньте от меня! - зарычал я и с силой отпихнув от себя мужика схватился за голову руками. - Что вам всем от меня надо?! Что?! - перешёл я на крик. Мужчины не плачут, но это не про меня… Это всё не про меня! Перед глазами снова лицо Насти, сначала удивлённое, а потом смех… Звонкий смех, через который слышен щелчок… Щелчок фотоаппарата на мобильном. Я ненавижу смех! И ненавижу зеркала! Сквозь картинки перед глазами меня кто-то пытается обнять, только я не хочу, чтобы ко мне прикасались. - Зачем вы это делаете? Зачем?! За что?! В себя меня приводит сильная пощёчина наотмашь. Картинки рассыпались. Секунда, две, три, четыре… Мне хватает этого времени чтобы прийти в себя и вспомнить где я. Тёмно-серые глаза внимательно, слегка взволнованно и с жалостью смотрят на меня. Наверное больше чем свою внешность я ненавижу жалость… - Ублюдок! - шиплю я, и пальцы сами складываются в кулак. В удар я вложил всю свою накопившуюся и теперь рвавшуюся наружу злость, глухую ярость, давно лелеемую в душе обиду на природу, создавшую меня таким, и ненависть к тем, с кем я дружил, кого любил, с кем общался, на этого холёного ублюдка, появившегося на моём пути и пытающегося очередной раз унизить и растоптать. Кривая ехидная ухмылка. На разбитой губе ярким пятном выделяется кровь, а в серых глазах скачут чёртики. Он стирает красные пятна, а потом облизывает с пальцев алую солёную кровь, не сводя с меня взгляда. - Извини за то, что случайно тогда разлил гель-душ, - тягуче-медленно произносит он. Это последнее, что я услышал, перед тем, как скулу обожгло болью и перед глазами замельтешили звёздочки. Я вырубился. Без сознания я пробыл недолго и очнулся от того, что моего лица касались чем-то прохладным. - Где я? - спросил я хриплым голосом и стал осматриваться по сторонам. То, что я нахожусь не в душевых и даже не на заводе, я понял сразу. Хоть за окном и было темно, но перепутать салон автомашины с чем-то другим сложно. - Перестарался немного, - без тени вины в голосе произнёс Гавриил Венедиктович, включив печку на всю мощность. Руки закоченели и не слушались, зато теперь в тепле, отогреваясь, их пронзило тысячами маленьких иголочек. Растирая пальцы, я только сейчас понял, что на мои плечи был накинут чёрный пиджак на несколько размеров больше, а его владелец сидел рядом в одной рубашке. - Голова не кружится? - участливо, смотря на дорогу спросил мужчина, но уже далеко не смущённо, а по-деловому, интересуясь из вежливости. - Где мои вещи? - тихо спросил я через минут десять молчания, когда машина плавно неслась по дороге. - Они тебе не понадобятся, - получил я недовольно в ответ. В куртке были деньги, которые я хотел послать маме, но теперь, видимо, не получится. Размышлять и думать по поводу того, почему мне не понадобятся вещи, и того, что произошло в душевых, я не буду. Плевать. Плевать на всё. Всё правильно. Всё так и должно быть. На меня навалилась такая апатия, что единственное, чего хотелось - так это тишины и спать. На душе гадко и противно от самого себя и от своей истерики, но это пройдёт. Я загоню эти чувства подальше, как делал всегда. Вздохнув, я прикрыл глаза. Машина мягко и плавно скользила по ухабистой дороге, и мне было хорошо. Сейчас. В данную минуту. Мерное покачивание, тишина, умиротворяющее спокойствие с запахом ванили из освежителя воздуха, и сладковатой свежести с горькой ноткой цитруса…