***
«По природе своей люди близки, по привычкам своим — далеки», — старательно вывел Юань при свете ночного фонаря и остался очень собой доволен. Обнял Ванцзи, устроился на кровати и попросил спеть красивую песню перед сном. Ванцзи спел его любимую, про ветер в лепестках горных пионов. Пока пел, решил, что надо еще чем-нибудь Юаня побаловать. Под сонное сопенье мальчика дождался посыльного с кухни, попросил его утром отправиться в Цайи купить бобов, бамбука, пряностей, рыбы. Пожалел, что пока нет шелковицы, не сезон. Вэй Ин любил… В обед Юань с удовольствием пробовал из множества тарелок почти праздничную по меркам Гусу Лань еду, жевал сосредоточенно не обычные рисовые шарики, а сладкий бамбук. То одну щеку надувал, то другую. Бамбук хрустел на зубах. Получалось аппетитно. Как у Вэй Ина. Ванцзи почти улыбнулся, почти почувствовал Вэй Ина рядом, и чувство это было до боли острым. Вслед за ним пришла тревога — Ванцзи представил злые пристальные взгляды старейшин на церемонии присвоения имени. Сдвинул брови, показал Юаню, как с почтением наклониться над едой во время прилюдной трапезы, как закрывать рот широким рукавом, как незаметно положить в рот кусочки рыбы, показал, как сесть, чтобы ноги долго не затекали, а спина оставалась прямой. Задумавшись, не заметил, что Юань перестал жевать и протянул ему палочки. Ванцзи назидательно покачал головой. Сказал: — Надо доесть. Проявить уважение к пище и к тем, кто ее готовил. — Покорми меня, янфу. Так вкуснее, — улыбнулся ему в ответ Юань. — Мгм, — даже не попытался возразить Ванцзи. Только решил, что надо будет потом так покормить Вэй Ина. Будет ли ему тоже вкуснее есть с его палочек? После легкого послеобеденного сна зашел Сичэнь, повел маленького заниматься в Зал меча. Оставшись один, Ванцзи решил, что, пока есть время, надо попробовать приготовить бобы со вкусом мяса, чтобы за вкусом правильной еды Облачных Глубин маленький не забыл вкус перченой еды Юньмэна — крабов, рыбы, специй, свиных ребрышек.***
Влажное лето сменилось сухой осенью, а та перешла в промозглую зиму. Ванцзи замечал ход времени по тому, насколько быстро проходила боль в позвонках, когда он пробовал встать на Бичэнь. Ко дню рождения сохранять равновесие можно было уже и без синей склянки, однако спать на спине было еще невозможно, от долгого лежания на ней бинты оставляли на ткани яркий след, и тогда приходилось все менять, чтобы не пугать Юаня красным. — Меридианы восстанавливаются. Рубцы почти не кровят. Ци полностью возобновила движение по малому кругу. Потрясающие результаты, — Сичэнь говорил со смутным сожалением, словно выздоровление Ванцзи лишало его приятной незаменимости; закрепил повязку, скосил глаза на букет горечавки. Цветы еще не увяли. Невинно заметил: — Красивый букет. — Юань принес, — тут же отозвался Ванцзи, как показалось Сичэню, с гордостью. — Тоже любит горечавку, — улыбнулся Сичэнь и подумал, что в Юане это от Ванцзи. — Тоже любит цветы, — возразил Ванцзи и подумал, что в Юане это от Вэй Ина. Только от произнесения про себя заветного имени сердце ухнуло, руки сами потянулись к гуциню. Невыносимо захотелось сыграть Вансянь, но Сичэнь, вместо того чтобы как обычно в это время заторопиться «по делам», налил себе чай, похвалил: — Каждый раз у вас с Юанем что-то новенькое. Этот особенно удался. Ванцзи понял, что у брата выдался свободный вечер и ему приятно провести его тут. Заиграл для гэгэ мамину песню, точными движениями выхватил со струн нужные ноты, чтобы Сичэнь разулыбался, перестал держать лицо и спину. Засыпающий Юань зашебуршился под теплым покрывалом, сказал сквозь сон: — Янфу, хочу научиться играть, как ты. — А где ханьфу, что я тебе принес, не вижу его, — не обращая внимания на слова Юаня вдруг спросил Сичэнь и посмотрел на Ванцзи тревожными умными глазами. — Хочу научиться играть, — повторил Юань, усаживаясь посередь огромной кровати и натирая глаза кулачками. — Брат благодарит за подарок, — ровным голосом ответил Ванцзи, продолжая задумчиво перебирать струны, но тональность мелодии поменялась, стала выше, смешливее. — Хочу научиться играть, — рефреном отозвался Юань и начал переползать поближе к гуциню. — Что случилось с ханьфу? — голос Сичэня в тон звуков «Мелодии ветра» стал выше. — Хочу научиться играть! — Юань уже сидел свесив ноги и улыбчиво теребил руку Сичэня. — Юань познавал прекрасное и учился использовать нож. — Хочу научиться играть! — Он порезал новое ханьфу? Ванцзи оторвал взгляд от гуциня и посмотрел куда-то вверх. Сичэнь вслед за ним возвел глаза к потолку. Все шестьдесят четыре облачка-оберега были аккуратно вырезаны и наклеены на грабовые доугуны. Сичэнь некоторое время смотрел на дело рук Юаня молча. — Он сделал Облачные Глубины для меня, — посчитал нужным пояснить Ванцзи. — Хочу научиться играть, — твердо заключил совсем проснувшийся Юань. «И интонации у него совсем как у Ванцзи в детстве», — подумал Сичэнь, добавляя в список дел, который он составлял по утрам в уме, еще один пункт: завтра принести брату шелковое ханьфу. Вслух сказал: — Музыка хороша для сердца и для самоконтроля. Ему не рано, Лань Чжань. Ты в его возрасте уже умел. И для контроля над пальцами, сухожилиями рук играть на гуцине полезно. А что полезно для контроля — полезно для укрепления Золотого ядра.***
Сформированное после болезни Золотое ядро у Юаня было слабым и еле теплилось, поэтому Ванцзи прислушался к словам брата. Усадил маленького у себя на коленях, показал, как правильно щипком трогать струны. Юань заиграл — ноты разлетелись из-под его маленьких пальцев растрепанными воробьями. Стайка — вверх, стайка — вниз. А потом — цзинь: струна разорвалась от переизбытка неконтролируемой ци и на пальчиках появилась кровь. Порезался. По щекам Юаня тут же потекли реки слез, из носа показались пузыри. Ванцзи опешил. «Я тоже таким был? Я не помню…» Решил подуть — так наверное делал Вэй Ин — и поцеловать, так делала мама, передавая каждый раз с поцелуем немного ци, чтобы заживало быстрее, потому что заниматься надо каждый день. Плач затих, Юань потянулся обнять; пока Ванцзи мешкал, обвил ручонками, сопливо задышал в ворот, перехватил за шею покрепче, ладошки соскользнули на шрамы, ласка получилась жесткой, шрамы отозвались на нее резкой болью, в глазах потемнело, очень сложно было не скривить губы, не сдвинуть брови. От следующего неловкого движения раны открылись. Обычная, без талисманов, ткань ханьфу начала мокнуть, но у Ванцзи даже получилось немного раздвинуть губы в подобии улыбки, чтобы не напугать, чтобы не отпугнуть. Вэй Ин всегда так делал.***
Весь предшествующий началу церемонии день Ванцзи говорил монотонно и тихо, повторял с Юанем правила, шаги, поклоны, стойки с мечом, при каждом удобном случае передавал немного ци. Старейшины будут оценивать кандидатов пять дней и ночей — Юаню понадобятся все его силы. К вечеру спина совсем разболелась, шрамы дергало, Ванцзи попытался прилечь, но от этого стало только хуже. Целую ночь он ходил по цзинши большими бесшумными шагами, думал о том, что впервые за два с половиной года остается так надолго один, представлял неласковые лица старейшин, пытался прогнать тревогу и вернуть внутреннюю тишину. К утру это наконец удалось. — Пора, А-Юань, — приобнял маленького Сичэнь, чтобы отвести сначала к дяде, потом к другим претендентам на имя Лань. Протянул руку, Юань взял, внутри Ванцзи что-то натянулось. Сичэнь повернулся, сказал серьезно и сердечно одновременно: — Не беспокойся. Ты отлично его учил. Ванцзи посмотрел с порога, как Сичэнь подстраивается под шаг шестилетнего ребенка, подумал: «У меня замечательный брат». Шаги затихли, какое-то время в воздухе и внутри Ванцзи висела найденная на рассвете тишина, словно последняя капля туши на кончике кисти, а потом поднялся ветер. С первым его порывом на Ванцзи обрушился гул многочисленных насекомых, со вторым — гвалт мелких птиц, шум приготовлений к начинающемуся церемониалу. Весь мир пытался кричать в его голове, но громче всех кричал внутренний голос самого Ванцзи: а что если дядя начнет проверять, откуда взялся маленький? а что если Юаня заберут учиться вместе с другими сиротами и не позволят усыновление? Что тогда Ванцзи будет делать? Без Юаня он не сумеет ждать, не дотащит себя в дальнюю даль лет до призрачной будущей встречи с Вэй Ином. Сойка его перебила, совсем рядом несколько раз что-то пронзительно выкрикнула, а потом издала длинную трель, такую красивую, что перехватило дыхание. Напомнила трель Чэньцин. «Вэй Ин любил свою флейту. Может быть, только одну ее и любил?» Не первый раз Ванцзи думал эту ревнивую мысль. Не первый раз она проникала под бинты, под самые ребра. Была его самым страшным наказанием. Испытанием. Ванцзи мотнул головой, от неловкого движения спину заломило; перетерпливая, Ванцзи прикрыл глаза, под веками боль полыхнула жаром. В красном мареве снова загорелся Безночный город, снова Вэй Ин прижал Чэньцин к губам, на его груди снова вспыхнуло проклятое вэньское клеймо. Ванцзи захотелось сложиться пополам прямо на пороге, но он тяжелым шагом вернулся в цзинши, сдвинул доску в полу и достал один из сосудов «Улыбки императора», которые самоуверенно и наивно припас для Вэй Ина сразу после охоты на горе Байфэн. Сделал глоток: вино — лекарство от многих болезней. Дневной свет стал размытым, в голове пропала какофония, но пьяный сон вопреки ожиданиям не пришел. Ванцзи сделал еще один глоток. Боль, с которой боролся все это время, отступила, а вместе с ней и ревность. Вино разлилось по телу, его вкус смыл воспоминания об огне, о Чэньцин, о Безночном, о «проваливай». Накрыл зеленоватым, как мох, полумраком забвения. Однако сквозь забытье потекло смутное, как извилистая река, понимание, что так неправильно. Ванцзи, пошатываясь и сжимая в руках сосуд, вышел из цзинши, не встретив никого, добрался до оружейной с военными трофеями. Оставил сосуд на страже у двери, на нижней полке нашел что искал. Клеймо. Разжег огонь, раздул угли, положил клеймо на жаровню. Подождал, пока раскалится. Сделал вдох — приложил металл к груди, на выдохе его накрыл шквал боли и чистого облегчения, яркие, как кусочки разноцветной яшмы, воспоминания замелькали перед глазами — поворот головы, красная лента в спутанных волосах, смех над холодной водой, пальцы на гусуланьской ленте. Где-то далеко зашипело, остывая, клеймо, а потом на Ванцзи снизошла долгожданная тишина.***
— Лань Чжань! Что ты наделал! — голос брата вывел Ванцзи из оцепенения. — Что ты здесь делаешь? — Пришел тебя успокоить. Сказать, что первое испытание Юань прошел лучше всех, его каллиграфия была безупречна. Хотел, чтобы ты знал. Не застал тебя в цзинши. Искал. А ты… Что ты наделал! Ванцзи опустил голову и увидел, как по торсу бегут струйки крови. Вдохнул — и чуть не задохнулся от запаха паленого мяса, рука все еще лежала на рукояти клейма, клеймо все еще прижигало кожу. Сказал, почти не разжимая зубов: — Чтобы не забыть. — Да уж, теперь точно не забудешь, дай посмотрю, — Сичэнь убрал его руку, взялся за клеймо сам, сделал сложное лицо и резко дернул, отодрал вэньское железо с кусками тела на кончиках лучей. Тут же достал из рукава мазь, которую еще на войне взял в привычку постоянно носить с собой. — Я сам, — сказал Ванцзи, обмакнул пальцы в склянку, начал накладывать мазь, смотря на кровоточащий свет умирающих углей. — «Этот ученик не понапрасну потратил заботу о себе, видны усилия учителя и ученика на пути самосовершенствования». — Мгм? — Ванцзи оторвался от углей и посмотрел на брата. — Дядя в восхищении. Сказал: «Этот ученик не понапрасну потратил заботу о себе, видны усилия учителя и ученика на пути самосовершенствования», — слово в слово повторил Сичэнь, имитируя дядины интонации и манеру поглаживать бородку, поднялся с колен и ушел с клеймом Вэней куда-то вглубь цзинши, вернулся с пустыми руками. — А старейшины? — Старейшины дружно подтвердили. Я сказал, что кто начал раскрывать дух этого ученика, должен это и продолжить. Дядя согласился, — продолжая рассказывать, Сичэнь проверил, хорошо ли наложена мазь, из другого рукава достал белые длинные тряпицы. Сбросил с плеч Ванцзи ханьфу, начал бинтовать. — Старейшины будут рекомендовать для Юаня закрытое строгое обучение? — Ванцзи не помнил, когда в последний раз произносил вслух так много слов. — Я предложил, чтобы ты стал ему янфу, себя предложил в качестве ифу, потому что это лучшая возможность позаботиться о теле и духе мальчика, который в будущем принесет почет имени и Ордену Лань. Дядя согласился, сказал, что ждет от этого нового Ланя прекрасного созвучия прекрасных энергий. Старейшины покивали. Более того. Дядя хочет дать маленькому похвальное имя — Цзин. Соответственно его поколению. Ванцзи встал, расправил лопатки, чтобы почувствовать на спине кровоточащие рубцы от исправительного кнута. Сказал так, словно это не наказанный, униженный прилюдно Ванцзи говорит, а прежний непогрешимый и достойный Ханьгуан-цзюнь: — Нет. Если дядя хочет похвальное имя — пусть будет Сычжуй. Голос его в этот момент прозвучал спокойно, почти мягко, но за мягкостью скрывалась игла острее, чем все иглы девы Вэнь. Сичэнь так и застыл с открытой склянкой мази в руках. Он не слышал таких интонаций ни у отца, ни у дяди. Восхитился. Улыбнулся: — Хорошо. Я передам, — еще раз придирчиво оглядел Ванцзи, подошел к двери, открыл, впустил в оружейную ночной воздух, выпустил запах горелой человечины. Ногой задел сосуд. Из него плеснуло, в нос ударило сладким спиртом. Сичэнь вздохнул: — Не пей больше, диди. И позаботься о себе. Травы у тебя есть. Мне нужно возвращаться в зал собраний. Главе Ордена положено быть там, — Сичэнь произнес последнюю фразу с усилением. — А ты приведи себя в порядок. Через четыре ночи с первыми лучами солнца мы вернемся с… Лань Сычжуем.***
Сичэнь привел гордого и чумазого Юаня на рассвете: уставшего, исхудавшего от постной еды после испытаний и от воздержания от пищи перед ними. Несмотря на изнеможение, глаза у маленького светились. Ванцзи встретил брата и ребенка, как и провожал, на пороге. Поклонился брату, тот тут же заторопился, заизвинялся, что не может разделить с семьей этот радостный момент, что за пять дней столько всего накопилось… — Я скажу адептам, чтобы принесли воду. Мальчика надо отмыть. Ванцзи поклонился еще раз, уже брату в спину. Сверкнул глазами на маленького, сказал: — Лань Сычжуй очень доволен. — И очень соскучился, янфу! — Юань с разбегу схватил его руками за шею, обвил ногами вокруг поясницы, забыв про все приличия и уроки, ткнулся носом в щеку. У Ванцзи на глаза навернулись непрошеные слезы. — Лань Сычжуй очень грязен, — только и смог он сказать, чтобы пожурить. Оторвал мальчика от себя, поставил на землю, достал из рукава и протянул мешочек со сладостями: орешками в меду и сушеными фруктами, которые для этого случая попросил привезти из Цайи. Прежде Юань, ныне Сычжуй тут же засунул целую горсть за щеку. — Жуй медленно. — Мгм, — кивнул мальчик и тут же продолжил с горящими глазами: — Мы жгли талисманы Неба и благовония для предков, и благовония для наставников предков, наставников писаний, наставников родословной, наставников посвящения… — Не говори с набитым ртом, — покачал головой Ванцзи. — Мгм, — согласился Сычжуй и все-таки закончил: — Мы гасили старые огни, вносили и зажигали новые. Было красиво, янфу! А потом Лань Цзинъи уронил курильницу с благовониями и я помогал убирать. — В следующий раз постарайся не терять при этом пристойного облика, Сычжуй. Тебе нравится имя? — Печальное. Это потому, что ты тосковал по мне? Я больше никогда не уйду так надолго, янфу! В этот момент в дверь постучали. — Мы принесли воду, Ханьгуан-цзюнь, — вошли два молодых адепта — Ванцзи их никогда раньше не видел, — начали кланяться нерешительно, неумело рассчитывая глубину поклона. — Можем наполнить бочку для купания. — Мгм, — кивнул Ванцзи и подумал, что давно не слышал почетного обращения. Значит, оно снова разрешено и адепты выражают свое уважение поклонами как умеют. Привыкают заново. Когда бочка была полна и цзинши заволокло паром, Ванцзи погрузил Сычжуя в воду, добавил травяных настоев. Порадовался, что маленький даже после церемонии перехода позволил себя мыть. В его возрасте Ванцзи уже никому не позволял. Даже брату. Сычжуй разомлел в горячей воде, волосы и руки плавали в ней как водоросли. Ванцзи принялся их собирать и отмывать, а Сычжуй — баловаться и смеяться. Брызгаться, тянуть за рукава — Ванцзи пришлось снять ханьфу, — дергать за концы ленты. Та съехала, пряди рассыпались, упали на лицо, и Сычжуй за ними превратился в размытое жизнерадостное пятно. Вэй Ин наверное таким же был. В детстве. Ванцзи сморгнул, вернулся из своих мыслей в настоящее. Сычжуй дал себя вытереть, одеть, сел на край кровати, не вертелся, пока Ванцзи разделял густые непокорные волосы от макушки на три широкие пряди и заплетал ему косы, точно такие же, как мама заплетала Сичэню, — Ванцзи тогда стоял рядом и следил. Волосы маленького скользили между пальцами, он перебирал их снова и снова, думал, что так вьется вечная нить дао, от старшего к младшему, никогда не заканчивается. Ванцзи подумал, что совсем не помнит, какие под пальцами волосы Вэй Ина, помнит только, что тяжелые. Пахнущий розовой водой Сычжуй скользнул носом вниз, растекся по одеялу и заснул. Ванцзи перенес его на постель и подумал, что когда Вэй Ин вернется, хорошо будет однажды предложить ему заплести косу. Достал благовонную палочку, не ту, что принято на сон грядущий жечь в Гусу, а ту, что было в обычае жечь в домах у Вэней. Гвоздика и корица заполнили запахами пространство от стен до стен. Ванцзи погладил Лань Сычжуя по туго заплетенным прядям. Послушал мирно бьющееся сердце. Взял гуцинь и отправился по тесной тропе, по которой с гор сходит ветер. Взобрался до маленького озера, затканного легкой тканью ночной прохлады. Гуцинь начал петь под его пальцами, отправляя послание туда, где сейчас бродила душа Вэй Ина. Может быть, успокоить и ее. Может быть, получить весточку…***
Они разошлись с Сычжуем и Вэнь Нином по разным дорогам в лесу на окраине Юньпина. — Лань Чжань! О чем ты думал, пока мы разговаривали? У тебя был такой милый вид, — вернул Ванцзи в реальность насмешливый голос. Вэй Ин смотрел на него с высоты ослика, слегка сверху вниз. — О косе. — Ванцзи подавил желание спрятать лицо на плече Вэй Ина, поцеловать его в шею, вдохнуть запах его тела. — Хочешь, чтобы я заплел тебе косу? — спрашивая, Вэй Ин понизил голос и сделал знак, поманив Ванцзи поближе, будто хотел что-то сказать ему на ухо. Стоило Лань Ванцзи послушно приблизиться, Вэй Ин протянул руку, приподнял пальцем его подбородок, чуть склонился и приник губами, взял руку Ванцзи и положил ее себе на бедро. Под шелково-нежным ханьфу чувствовалось напряжение. Ванцзи сжал упругую плоть прекрасной формы, почувствовал пульсацию, под его пальцами член набухал и становился тверже — это было чудесным ощущением. Только спустя долгое время они чуть отстранились, Вэй Ин ресницами коснулся ресниц Ванцзи и тихо спросил: — Ну как? — Хочу.