***
Время было около часа ночи, когда дверь в комнату мальчиков медленно и плавно открылась, чуть скрипнув, пропуская теплый свет из коридора. Дима максимально тихо закрыл её за собой и в темноте отправился к своей кровати. Он посмотрел на Шастуна, который спал на правом боку лицом к нему, потом на Сережу — тот лежал спиной и вроде бы тоже спал. Позов не стал переодеваться, снял очки, залез под одеяло и, повернувшись к стене, натянул его на голову. Матвиенко не спал. После того, как он вышел из душевой и вернулся в комнату, то сказал друзьям, что все нормально, и чтоб они не переживали. На самом деле, это нужно было, чтобы они отстали. После отбоя Сережа не спал, просто не мог уснуть, пока Дима где-то там сидел. Ему нужно знать, что с Позовым все более-менее в порядке. Когда дверь открылась, он затаил дыхание. Это точно был его очкарик. Все, он в кровати, можно спокойно засыпать. Только вот мысли не давали покоя. Сережу душило чувство вины перед лучшим другом. Матвиенко сам не знал, зачем это сделал. Почему именно его поцеловал? А с другой стороны, кого ему целовать? Не Шастуна же. Просто ему захотелось, чтобы это был Дима. На тот момент Сережа не видел ничего такого, не думал ни о чем тогда. А сейчас лежал, разглядывал стенку и корил себя. Он уверен на все сто процентов, что Диме это было неприятно, даже противно, ведь он явный натурал. Матвиенко помнил, как тот хмурился, когда он рассказывал подробности их с физиком встреч. Позову было явно неприятно слушать, хоть и ничего не сказал тогда, но его выражение лица говорило о многом. Сережа не знал, чем руководствовался тогда, когда подошел и поцеловал, даже не спросив самого Диму. Но что сделано, то сделано. Только как теперь исправить это положение? Как заслужить прощение? Но это один вопрос, а есть и другой. Что делать с заданием Попова? Он его выполнил, но не уверен, что вообще стоило идти к нему. Почти на все вопросы Сережа знал ответы. Про возраст, родителей, почему перевелся, — было рассказано самим Антоном ещё в первые два дня. Но было еще два, на которые нужно было выяснить ответ. Просто разговор не заведешь, ведь Шастун мог бы и соврать. Тут и пришло в голову Матвиенко поиграть в игру, там отвечать нужно честно, да и сама атмосфера игры не позволяла соврать. Ему повезло, во-первых, потому что Антон выбирал только правду, во-вторых, что Сережа задавал ему вопросы, а не Оксана, например. И в-третьих, никто не вспомнил правило, что подряд три раза нельзя выбирать правду. Так, из пяти правд Матвиенко потихоньку пришел к тому, что ему нужно, и получил ответы на интересующие вопросы. Вернее, это интересовало физика. И тут возник вопрос, зачем эта информация Попову? Верить в то, что Антон, так сказать, его новая жертва, не хотелось. Но это было логично, потому что зачем тогда Арсению Сергеевичу это знать. Но самое ужасное, что Сережа хотел прийти к нему. Хотелось побыть хотя бы ночь любимым или желанным. Ужасно хотелось быть опять обманутым. Матвиенко знал, что им пользовались, но он, черт побери, любил Попова. Раньше, не раздумывая, побежал бы по первому зову, но это было раньше. Сейчас Сережа не был уверен, что нужно идти к физику. Он пытался мыслить разумно, но выходило слабо. Время уже перекачивало за три часа ночи, а он все не спал. Его воспаленный мозг гонял по кругу вопросы, на которые он не знал ответа, даже не знал, у кого спросить. Пока просто не отключился от усталости.***
Утро Арсения началось так же, как и многие другие. Зазвенел будильник в виде чириканья птиц, и физик медленно поднял тяжелые веки. Он как всегда отключил его и еще около пяти минут лежал в теплой постели. Контрастный душ помог телу окончательно проснуться. Потом Попов выбрал рубашку на день. Недолгое самолюбование в зеркале, не забывая позаигрывать с самим собой. Затем отправился в столовую, где встретился со Стасом. Там, как и всегда, они завели разговор ни о чем, и также, как и всегда, Арсений разглядывал учеников. Ему нравилось наблюдать за ними со стороны. Так проходило его утро всегда, независимо от того, как заканчивался его день, с кем и где. Утро всегда было таким, клишированным, тихим, одиноким. День же проходил по-разному, все зависело от дня недели. А вот сами недели повторялись… Сегодня же был самый обычный вторник, и вроде все шло согласно школьному расписанию, пока после четвертого урока, когда шел по коридору с журналом в руках, не увидел пятерку десятиклассников с одной очень высокой шпалой по имени Антон Шастун, тут-то в голове у физика щёлкнуло, что он кое-что забыл. Попов тут же остановился. — Шастун, — позвал он ученика, который тут же обернулся, — подойди ко мне, — поманил он рукой. Его друзья смотрели то на Антона, то на учителя, сам же Шастун медленно подошел к физику, — я совсем забыл раздать вам тетради, где вы будете делать домашнее задания, — проговорил Попов, десятиклассник же смотрел на него, как на дурака, а потом обернулся к ребятам, которые следили за ними не отрываясь, — так, вот, держи, — учитель протянул ключ от своей комнаты, — сейчас пойдешь ко мне и заберешь тетради вашего класса, надеюсь, не заблудишься, — ухмыльнулся физик. — Арсений Сергеевич, почему я? — спросил Антон, прокручивая ключ в руке. — Ну, а кто, Шастун? — выдохнул Попов, — ты высокий, у тебя ноги длинные, в отличие от Матвиенко ты дойдешь быстрее, — он кивнул головой в сторону Сережи, — и потом, ты мальчик хороший, в отличие от некоторых, — взгляд голубых глаз быстро метнулся в сторону ребят, — ничего не тронешь и не возьмешь, я тебе доверяю, — улыбнулся физик, — так что давай, не тяни, быстренько метнись, ключ потом занесёшь. Не дожидаясь ответа ученика, Арсений развернулся и стремительно ушел, видимо, в свой кабинет физики. Антон посмотрел на ключ и брелок в виде ракушки, который был прикреплён к этому самому ключу. Сзади к нему подошла четверка друзей, которые встали с двух сторон. — Все слышали? — поинтересовался Шастун, не поднимая взгляда с ключа в ладони. — Да, — выдохнула Оксана. — Что скажете? — смотрел на них по очереди Антон. — Надо идти, — сказал Паштет, — его лучше слушаться. — Сходить с тобой? — осторожно спросил Сережа, закусывая нижнюю губу, на что обратил внимание Дима. — Нет, — покачал головой Шастун, — я сам. Антон вышел из круга одноклассников и начал идти по коридору. Оксана с Паштетом сразу же вернулись к окну, а вот Матвиенко с Димой как стояли, так и остались стоять. Сережа смотрел в спину удаляющемуся Шастуну. — Слышал, что Попов сказал? — совсем тихо спросил он. — Я слышал все то же, что и ты, — спокойно ответил Дима, поворачиваясь к нему лицом. Сережа повернул голову и столкнулся взглядом с Позовым, сразу же подумал, рассказать ему или нет. У них вроде все наладилось. Как наладилось? С утра они вели себя как обычно, как будто ничего не произошло. Дима вроде как пришел в норму, собрал все мужество и актерскую игру, что нашел в глубине себя. Поначалу было сложно, лишний раз на завтраке не смотрел на лучшего друга. Но вот прошло каких-то полдня, и все вроде бы хорошо. По крайней мере было хорошо до того, как физик резко не появился на горизонте, вообще Попов всю малину портил. Матвиенко еле заметно покачал головой, сам себе отвечая на вопрос, что сейчас лучше не рассказывать Диме, может, потом. — Мне все это не нравится, — тихо сказал Позов и ушел к сладкой парочке у окна. Сережа опять посмотрел в сторону Антона, который уже скрылся за поворотом.***
Шастун вставил ключ в замочную скважину и пытался повернуть его, но замок не поддался. Он вытащил ключ, перевернул и вновь вставил в замок, теперь же ключ легко прокрутился вправо два раза. Сам замок характерно щелкнул, и дверь открылась. Антон медленно вошел в тёмную комнату, не видя, как из-за поворота за ним наблюдала Кузнецова. Он включил свет, закрывая за собой дверь. Теперь, когда Антон один, он может рассмотреть комнату Попова. Везде порядок, все лежало аккуратно, нигде ничего не валялось. У самого же Шастуна дома в комнате такой бардак, наверное, можно найти прошлогодний банан. Он тяжело вздохнул и подступил к столу, на котором было все расставлено чуть ли не по линейке. Антон увидел стопку тетрадей, открыл первую и сразу же узнал свою тетрадь, его фамилия на это указывала. Он забрал эту стопку и покинул комнату учителя, не забывая выключить свет и закрыть дверь. Шастун вернулся к кабинету русского, от которого и ушел. Своего класса он не заметил, скорее всего одноклассники уже зашли внутрь. Антон быстро оказался в кабинете, положил стопку на учительский стол и забрал свою тетрадь. — Ребят, тетради по физике разберите, — сказал он, уходя к себе за парту, опять же не видя, как ухмыльнулась Ира, сидя за партой второго ряда.***
Весь урок литературы Антон крутил в руках ключ и понимал, что ему нужно будет вернуть этот самый ключ Попову, причем лично. Какое-то странное чувство было у него, Шастун сам не понимал. Что-то настораживало. Физик сказал, что доверяет ему. Что это могло значить? Его все ещё продолжало тянуть к Попову, как первого сентября, когда он разглядывал его идеальные локоны волос на макушке. Но Арсений Сергеевич не спешил раскрываться перед простым школьником. Да, Антон абсолютно был уверен, что то, как вел себя физик на уроках и с учениками, это маска, за которой он прятал свои настоящие эмоции. И если так подумать, это очень даже удобно. Попов хороший актер, но Шастуну довелось пообщаться с ним лично. Нет, репетиторство нельзя назвать непринужденной беседой между старыми друзьями. Но это были два разных человека. Начиная от тона, которым говорил учитель, заканчивая мимолетными улыбками. Антону хотелось узнать, какой Арсений Сергеевич настоящий. Ещё очень хотелось верить, что он будет первым человеком, который его увидел таким. Сам же Шастун не знал, откуда в нем взялось это. Раньше его к людям не тянуло, уж тем более к взрослым мужчинам, и тем более к учителям. Когда зазвенел звонок, весь класс вместе с Антоном вышел из кабинета. В самом коридоре Шастун только повернул в сторону класса физика, как нужный учитель как будто сам вырос из-под земли рядом с ним. — Сходил, Шастун? — спокойно спросил Арсений. — Да, — кивнул десятиклассник и протянул ключ, который был в руке. — Молодец, — обычным тоном произнес физик, забрал ключ и тут же в ладонь ученика вложил клубничный чупа-чупс, — за работу, так сказать, — улыбнулся Попов, тут же удаляясь. Антон смотрел на леденец и не моргал. Подросток крутил его в руке, пока в голове возникали самые логичные вопросы: «Что это может значить? Откуда у взрослого человека чупа-чупс? Неужели купил? Для себя или же для него? Но откуда физик знал, что забудет раздать тетради и попросит его? Или Попов всегда покупает леденцы своим ученикам, которых он…» — Откуда у тебя чупа-чупс? — мысли Антона прервались на середине слова, и все из-за Сережи, который резко появился рядом. — Да так, — ответил Шастун, тут же спрятал леденец в кармане школьных брюк, — пошли, геометрия же.***
У Арсения от долгого письма затекла рука. Он сжал и разжал кулак несколько раз подряд, а потом опять взял ручку и продолжил писать. Попов бранил, на чем свет стоял, эти дурацкие журналы, которые нужно заполнять. На дворе двадцать первый век, все уже давно в компьютерах, в электронных журналах, но их школа продолжала вести обычные журналы для архива. Сам физик немного забросил это и теперь вынужден заполнять журналы за прошлую неделю и на следующую. И вот за окном уже темно, время уже перекочевало за отбой, а он сам склонился над очередным журналом, вроде, восьмого класса. Лампа горела только над рабочим столом, создавая в самой комнате приятный полумрак. Тут тишину нарушил тихий стук в дверь. Попов повернул голову в её сторону и нахмурился, кто бы это мог быть. Он встал из-за стола и пошел открывать. На пороге стоял Матвиенко. — Сережа? — тихо выдохнул физик, будто не ждал этого подростка. — Я все узнал, Арсений Сергеевич, — шепотом сказал ученик, не поднимая головы. — Ну, проходи тогда, — пропуская его в комнату, Арсений толкнул дверь ногой, которая открылась шире в коридор. Матвиенко прошел, не поднимая головы. Попов же выглянул в школьный коридор и смотрел по сторонам, проверяя, нет ли свидетелей, потом закрыл дверь и наконец прошел вглубь своей комнаты к ученику. Сережа колебался на протяжении всего дня, как на качелях. В какой-то момент он был уверен, что хотел пойти, хотел целоваться с физиком до потери пульса. Потом десятиклассник пришел к мнению, что Попов урод, каких белый свет не видел, и уж точно ходить к нему не надо, сам Сережа не тряпка, а мужик, который не должен распускать нюни. А потом опять пришел к первой мысли. Причем, чем быстрее солнце опускалось за горизонт, тем сильнее он раскачивался на этих блядских качелях, тем больше колебался между двух мыслей, о том, как поступить. Но вот сейчас Матвиенко стоял посередине комнаты, отмечая, что ничего не изменилось с последнего его визита ещё в мае. Он до конца не был уверен в правильности своего решения, но, как говорится, назад дороги нет. Вот Арсений уже всего в двух шагах от него. Сил посмотреть в его холодные голубые глаза просто нет. Хотелось, чтобы учитель обнял, согрел в своих объятиях, при этом дыша куда-то в затылок, но Попов лишь сложил руки на груди, громко выдохнул через нос. Сережа сжал ладони в кулаки, пытаясь подавить в себе желание протянуть руку к физику, чтобы почувствовать жар его кожи. — Рассказывай, что узнал, — сказал Арсений, не сводя глаз с ученика. Сережа скривился, что-то внутри его подсказывало, что он поступал подло по отношению к Шастуну, но, если так подумать, они же даже не друзья. Однако губы скривились сами по той причине, что Попову было наплевать на него, его интересовал только этот мальчишка. — Шестнадцать лет, — начал отвечать свой доклад ученик, так и не подняв головы, — день рождения когда-то там в апреле. Родители — чуть ли не идеал современной семьи, — краем глаза он увидел, как физик взял ежедневник и что-то начал записывать, — мама и папа работают в какой-то фирме, младших сестёр или братьев нет, а они своего сына чуть ли не на руках носят, — Сережа, облизнув пересохшие губы, продолжил, — родители уехали в командировку в Москву, то ли на полгода, то ли больше и, чтобы не оставлять его одного, перевели в нашу школу. — А что касается отношений? — тут же спросил учитель. — Он девственник, — ответил Сережа, улыбнувшись уголком губ, — ни с кем не встречается и не встречался, — сказав это, Матвиенко решился поднять голову, и, видимо, зря, потому что Арсений, услышав последнее, заулыбался так ярко, как, наверное, не улыбался никогда, тут-то ученик поник ещё сильнее. Попов, заметив изменение в нем, отложил свой ежедневник и сделал шаг к нему. — Ты молодец, — физик положив руки на его плечи, наклонился и зашептал, — зайчик мой, — он поднял лицо ученика за подбородок, заглянул в глаза, — ты заработал бонус, — выдохнул Попов в его губы. Сережа прикрыл глаза и подался вперед, врезаясь своими губами в его. Учитель глаза же не закрыл, начал жадно сминать чужие губы, ладонями проникнув под футболку десятиклассника. Сережа подавил внутри себя все ненужные мысли, о том, какой же физик мудак, и о том, что им пользовались. Сейчас ему нужно, чтобы этот самый мудак целовал его. Сейчас ему нужно, чтобы его любили. Сам же Попов делал все на автомате, как робот, запрограммированный на определенные действия, без чувств, без каких-либо эмоций. Он стащил ненужную вещь с ученика, тут же проник языком в его рот, вылизывая его изнутри, покусывая губу. Само тело заводилось, внизу приятно тянуло, но в душе опять ничего, абсолютная пустота. Он ничего не чувствовал. Арсений резко развернул спиной Матвиенко, наклонился и начал покрывать плечи поцелуями, параллельно снимая пижамные штаны с него. Сам же Сережа выкинул все ненужное из головы и просто отдался в эти руки, плавился от каждого поглаживания, постанывая. Попов уложил его на свою кровать животом вниз. Быстро снимал с себя ненужную одежду и потянулся к тумбочке за смазкой с презервативом. Сережа кинул взгляд через плечо, разглядывая такое идеальное тело физика в полумраке, а когда услышал звук открывающейся крышки смазки, отвернулся обратно. Он сам встал на колени, приподнял свою пятую точку и расставил ноги пошире. Арсений, увидев это, ухмыльнулся, но комментировать не стал, лишь пристроился сзади и приставил пальцы уже с теплой смазкой к узкой дырочке. Матвиенко расслабился, как смог, но первый и второй палец входили болезненно, хоть учитель и отвлекал нежными поглаживаниями по мошонке и массированием яичек, он все равно шипел. Попова не особо волновало, что там с его учеником, он просто делал все на автомате, отключая мозги. Наспех растянув его, Арсений надел презерватив, наконец-то начинал медленно входить, а потом и двигаться. Он закрывал в блаженстве глаза, врезался ногтями в бока ученика, начиная ускоряться. Попов через раз попадал по простате, из-за этого волна наслаждения проходила по всему телу. Член Сережи стоял уже давно, сочился естественной смазкой, но удовольствия это не приносило. Ему стало так гадко в душе, что даже тошнота подпирала. Подросток сжимал кулаками подушку. Он ошибся. Сережу не любили сейчас, а трахали. Бездушно имели. С каждым толчком физика ему становилось все хуже и хуже. Матвиенко сам не заметил, как слезы медленно покатились из глаз. Попов ускорялся и сильнее сжимал глаза, игнорировал всхлипы снизу. Сейчас ему плевать на все, лишь бы получить эту гребаную разрядку. Матвиенко кончил неожиданно, даже сам не заметил, как это произошло. Просто в какой-то момент, когда физик в него вдалбливался и сильно задел простату, вот его подростковый организм и выпустил пар, так сказать. Сам Попов кончил в презерватив спустя пару минут, переставая насаживать ученика на свой член. Он стянул использованную резинку и улёгся рядом. Сережа тут же отвернулся от него, вытер слезы с лица, а потом встал и тут же начал одеваться. — Можешь сходить в душ у меня, — послышалось за его спиной. — У учеников отдельные душевые, — тихо сказал Матвиенко, не поворачиваясь к нему, а потом молча встал и вышел из чужой комнаты. Арсений остался один в кровати и в комнате. Лампа все ещё горела над столом, на котором все ещё лежали журналы. Он смотрел в потолок и медленно моргал. Организм его разрядку получил, а вот мозг нет. Попов устал от всего этого, он сам понимал, что ему нужно что-то другое. Ему нужно, чтобы кто-то лежал рядом, обнимая. Чтобы кто-то просыпался с ним по утрам и был всегда рядом. Ему самому нужно любить этого «кого-то». Он покачал головой сам себе. «Черт побери, Стас прав, я эгоист, и ещё раз, черт побери, мне нужно полюбить по-настоящему», — ругал сам себя Арсений, потом поднялся и поплелся в душ.***
Сережа шел по пустому школьному коридору, держась за стенку рукой. В голове каша, на душе так паршиво, что хотелось вскрыться или выйти в окно, ноги же еле переступали. Он чувствовал себя грязью, падалью, гнилью. Ведь он предал не только себя, но ещё и Антона. Будь он на месте Шастуна, сам бы себя избил до полуживого состояния. В комнату идти ему не хотелось, там парни, а ему лучше побыть одному, да и нужно смыть это все с себя. Матвиенко шел, вернее полз, к душевой. Открыл дверь и сразу же увидел одинокую, но такую знакомую фигуру у окна. Сигарета в его руке почти кончилась. Дима повернулся на звук открывающейся двери, чтобы посмотреть, кто вошел. — Дима? — шепотом произнес Матвиенко. — А ты кого-то другого ожидал увидеть? — в ответ друг лишь покачал головой и закрыл за собой дверь, — у Попова был? — фраза, как ножом по сердцу. Слишком умный, слишком наблюдательный для подростка. — Да, — устало выдохнул Сережа, садясь на пол у окна. Сейчас было плевать, что холодно на полу, что от открытой форточки дуло, что от него самого воняло сексом и Поповым. Он уперся головой в холодный кафель, закусывая губу. Дима, недолго думая, уселся рядом и опять закурил. Сережа шумно выдохнул и неожиданно решился рассказать единственному близкому человеку абсолютно все. Мыслей в голове много, а по факту он все рассказал меньше, чем за пять минут. — Значит, Попов попросил тебя узнать информацию о Шастуне, — говорил Позов после всего услышанного, — ты устраиваешь эту игру, на которой сосёшься со мной, а потом идешь к нему, выкладываешь все как на духу и трахаешься с ним? — Да, — тихо отозвался Сережа, перенимая из рук Димы сигарету, — все так, — он затянулся и выпустил белый дым вверх, — и за поцелуй я извинился вообще-то, — вернул сигарету ему, — сам не знаю, что на меня нашло. Проехали? — Проехали, — повторил эхом и кивнул Позов, затягиваясь, — мне не нравится все это. — Что именно? — поинтересовался Матвиенко, смотря на его профиль. — Вся ситуация с Шастуном, — ответил Дима, разглядывая то, как дым поднимался от горящей сигареты, — не просто так Попов узнает про него инфу, не просто так ставит три двойки подряд, а потом становится репетитором, — он опять затянулся и протянул сигарету Сереже. — Не хочешь ли ты сказать, что… — Да, — резко сказал Дима, — дебил не поймет, что он будущая жертва физика. — Так говоришь, как будто он маньяк, — попытался пошутить Сережа, возвращая сигарету, так и не затянувшись. — Мудак точно, — сказал Позов, — или ты все ещё будешь его защищать? — потушил сигарету и швырнул на подоконник бычок. — Не буду, — прошептал Матвиенко, — я решил… — тут он замялся, — закончить все наши встречи, — спустя время смог закончить. Дима приобнял друга за плечо, — он действительно не тот человек, что мне нужен. — Я рад, что ты понял это, — тихо сказал Позов, — тебе нужно отпустить эту влюбленность, она пройдет со временем. — Ты прав, — заметил Сережа, поворачиваясь полубоком и обнимая его так сильно, что Дима забыл, как дышать, — спасибо, что ты у меня есть, я даже не знаю, что бы делал без тебя. — Не за что, — выдохнул Позов, утыкаясь носом в его плечо. Через минуту они опять просто сидели на полу. — С Антоном нужно что-то делать, — озвучил свою мысль Дима. — Так сказал, как будто хочешь его убить, — хмыкнул Матвиенко, рассматривая потолок. — Его нужно предупредить, — продолжил Позов, поворачивая голову в его сторону, — хоть мы и знакомы лишь вторую неделю, он наш друг. — Он нам не поверит, — спокойно сказал Сережа, заглядывая в его глаза, — ты сам его убедил, что это лишь слухи. — А если рассказать Окс? — предложил Позов. — Если опустить подробности обо мне и Попове, — начал говорить Сережа, параллельно думая, — то это лишь еще одни байки, конечно, она у нас девочка впечатлительная, сама все додумает, но Шастун не поверит, — чуть помедлив, он добавил — я бы не поверил. — Да, — согласился Дима, доставая ещё сигарету, — теперь ты прав. Наступило молчание. Каждый задумался о своем. Позов сидел и понимал, что Антон им не поверит, если не говорить о Сереже, то действительно получается какой-то бред. Матвиенко же чувствовал вину теперь уже перед Шастуном, правда он вряд ли узнает, что это Сережа его сдал, но совесть ела его изнутри. — В общем, посмотрим, как будут развиваться события дальше, — сказал Дима, — будем рядом с Антоном и, если что, предупредим или поддержим, — Матвиенко кивнул в знак согласия, — ладно, пошли спать, уже полпервого ночи.