Машина серебристой змейкой скользила по узким улочкам центра города. В салоне стояла тишина, Ягыз был занят дорогой и указателями, а Хазан боковым зрением наблюдала за ним, размышляя о разном. Она никак не могла отрешиться от произошедшего между сестрой и господином Хазымом и переключится на того, кто находился сейчас от неё в непосредственной близости.
— Я правильно еду? — забеспокоился Ягыз. — Это тот поворот?
— Да, — ответила Хазан, — там дальше будет выезд на шоссе.
Она со смесью горечи и любопытства рассматривала родной город, мелькавший за окном. То казалось, что за время её отсутствия Стамбул полностью преобразился, то Хазан не замечала сильных изменений — те же дома, люди, трамваи, собаки.
«Мерседес» въехал в переулок, выходивший к старому неухоженному парку, где в тёплое время года размещался стихийный кошачий приют, организованный под открытым небом неравнодушными горожанами. В своё время Хазан тоже участвовала в добром деле: приносила кошкам корм, меняла подстилки в пластмассовых домиках, возила некоторых пушистых бродяг на осмотр к ветеринару.
Чуть поодаль парка, на стыке двух улочек, располагалась бакалея с почти выцветшими буквами на вывеске и турецким флагом, гордо реявшим у входа. Здесь девушка часто покупала выпечку, выслушивая болтовню хозяина о погоде и политике. За магазином была огороженная сеткой спортивная площадка, на которой даже сейчас, при дневной температуре чуть выше нуля, мальчишки играли в футбол.
Чувство небывалой утраты навалилось на Хазан. И хотя было очевидно, что без неё город не пал в руинах, а спокойно продолжал жить собственной жизнью, она не чувствовала в своём существовании подобной стабильности. Она-то не жила! Находясь в эмиграции, Хазан всё время оглядывалась назад, ожидая, что настанет час, и она сможет вернуться обратно, а её жизнь вольётся в прежнее русло и потечёт мимо до боли знакомых берегов.
Не вольётся и не потечёт. Отчётливое осознание данного факта вышибло и без того настойчиво подступающие слёзы из карих глаз. Хазан тихонько всхлипнула и постаралась как можно незаметнее утереться рукавом. Ягыз отреагировал мгновенно.
— Что случилось? — он резко обернулся в её сторону, сбрасывая скорость.
— Послушай, тебе вовсе не обязательно везти меня домой. Я вполне могу добраться сама.
— Очередная «понимай-как-хочешь» реплика авторства Хазан Чамкыран, — Ягыз прищурился. — Ты стыдишься меня? Стесняешься?
Хазан мощно затрясла головой, стараясь не выдавать себя плаксивостью в голосе.
— Я понимаю, почему ты ни слова не сказала о нас матери и сестре, — продолжал он. — Момент был, мягко говоря, неподходящий. Но теперь ты не хочешь, чтобы я тебя и в родной район вёз! Признаюсь, моё самолюбие слегка задето.
Ягыз принялся уверенно перебирать руками руль, выезжая с пустынной улицы на многополосное шоссе. От него исходили спокойствие и властность, а действия были настолько неторопливы и выверены, что Хазан поневоле почувствовала себя в безопасности. Под защитой. И хотя это ощущение было для неё в новинку, успокоиться и довериться надёжному человеку оказалось весьма приятным занятием. Особенно, если этим человеком был её сосед.
Она выдохнула, расслабляя плечи и удобнее устраиваясь на пассажирском сидении. Взгляд поневоле просканировал салон автомобиля — на приборной панели ни пылинки, все хромированные детали сверкают, словно их отполировали секунду назад, стёкла окон идеально прозрачные. Губы Хазан сами собой начали расплываться в довольной ухмылочке, девушка прислушивалась к учащающемуся стуку сердца, звучавшему в ушах.
— Что? — Ягыз на секунду оторвал взгляд от шоссе и с недоумением уставился на странную пассажирку.
— Не знаю, — пожала плечами та. — Но я определённо ощущаю что-то такое... согревающее, тёплое. Тут, внутри. Не знаю что это, правда.
— Ох, ты меня с ума сведёшь, — констатировал Ягыз, закатывая глаза, но Хазан заметила, что, несмотря на желание казаться грозным, на его лице расцвела робкая улыбка. — Чувствую себя дрессировщиком, который с попеременным успехом пытается укротить дикую пантеру. А она то не подпускает к себе, рычит и плюётся, то иногда смотрит без желания немедленно придушить и съесть, что я наивно расцениваю как симпатию...
Хазан прыснула в рукав.
— Но все эти фразы, «тебе не обязательно», «я сама», они... ранят, вообще-то.
— Это не из-за тебя. Точнее, я не знаю, как поведу себя, переступив порог своего... бывшего дома. Не хочу, чтобы ты видел меня раздавленной.
— Я не позволю ничему раздавить тебя. Я прекрасно понимаю, через что ты сейчас проходишь, и просто буду рядом. Теперь я всегда буду рядом с тобой. Разве что ты прямым текстом скажешь, что я тебе безразличен. Но, велика доля вероятности, что и тогда не отстану.
Хазан вновь рассмеялась.
— Я настойчивый, знаешь ли.
— Знаю, — уголки её губ дрогнули, пытаясь спрятать улыбку.
Уже через полчаса Ягыз, следуя указаниям Хазан, въехал в бедный район на окраине города. Среди унылых одноэтажных домиков особняком стоял один. Выкрашенный жёлтой краской, с железными решётками на окнах, он казался покинутым второпях: придверный пыльный коврик был лихо сдвинут вбок, из-за наспех захлопнутой створки окна торчал кусок дешёвого тюля. У Хазан защемило сердце. То место, куда она много раз возвращалась мысленно в непростые для себя времена эмиграции, выглядело как потрёпанная лачуга бедняка.
— Ягыз, — сквозь слёзы вымолвила Хазан, — ты позволишь мне побыть здесь одной?
В ответ он нахмурился, пожевал тонкие губы и отвёл взгляд, словно её просьба причинила боль.
— Пожалуйста, мне это действительно необходимо.
— Не буду препятствовать.
— Спасибо.
Хазан вытащила из кармана связку поржавевших ключей и сжала в кулаке. Сглотнув ком в горле она потянулась к Ягызу, коснулась губами его пухлой, слегка щетинистой щеки, пробормотала «пока» и вышла из машины. Чувствуя на себе прожигающий взгляд постаралась как можно быстрее отворить железную скрипучую дверь. Навстречу пахнуло сыростью, дом совсем негостеприимно встретил хозяйку холодным воздухом и гулкой тишиной, от облезлых стен эхом отражался каждый шаг. Хазан заметила вздувшиеся куски побелки возле трубы отопления, шедшей над полом. Значит, её прорывало, но ремонтом никто не озаботился. Деревянный пол тоже вздыбился от влаги, по углам чернела зарождающаяся плесень.
Девушка отпустила ручку чемодана, осела на пол и залилась горькими слезами. Её отчий дом, её очаг, согревающий самыми светлыми воспоминаниями вдали от родины, её стержень, позволяющий не сломиться во время невзгод, был брошен, покинут, забыт. Запущенный, беспризорный, он был оставлен на произвол судьбы, а у Хазан даже не было возможности позаботиться о нём, в память об отце и о, возможно слегка приукрашенном изворотливой памятью, но всё же счастливом детстве.
Позади раздались шаги, крепкие руки обняли её и притянули к себе. Хазан громко всхлипнула, пытаясь спрятать в ладонях искажённое гримасой лицо.
— Зачем ты наказываешь себя? — тихо спросил Ягыз. — Почему заставляешь себя страдать? Ты не сделала ничего плохого. Мы не сделали ничего плохого.
— Я просто не знаю, что делать, — зашептала Хазан, — на душе как будто камень, тянущий на дно. И я тону, тону, не могу освободиться от этой ноши...
— Ты сильная! — с жаром воскликнул Ягыз, бережно обнимая. — Сильнее всех, кого я знаю. Ты сможешь, ты выпутаешься. Оттолкнись от дна, Хазан. Плыви вверх, мне навстречу. Я могу нырнуть за тобой, могу помочь подняться, но если ты не скинешь груз с шеи — сама не скинешь — я бессилен.
Она прижалась к нему, зарылась лицом в складки свитера на груди, обхватила, насколько хватило рук, широкий торс.
— Я хочу! Хочу избавиться от этого груза. Подскажи, как?
— Не беги от меня, не пытайся ускользнуть. Я не могу оставить тебя здесь одну, наедине со слезами и болью. Позволь мне позаботиться о тебе, позволь быть рядом.
— Это место так много значило для меня, а сейчас его нет. Его просто нет.
— Я понимаю, что значит утратить чувство дома, что значит столкнуться с одиночеством, когда ты никому не нужен и никто даже не поинтересуется, каково тебе. Посмотри на меня: особняк Эгеменов, апартаменты в элитном жилом комплексе, загородный дом в пригороде Стамбула... Я могу остановиться в любой принадлежащей мне недвижимости. А я хочу обратно в Берлин, никаких денег не пожалел бы, чтобы прямо сейчас оказаться на заснеженной улице в Кройцберге, перед крылечком с фонарём. Вместе с тобой, Хазан...
Ягыз крепче сжал её в объятьях.
— Дерево без корней погибает, засыхает, оно не может существовать без подпитки, но... Твои корни здесь увяли, но ты, как молодой росток, можешь пустить их в другом месте, на ровной земле. Они больше не будут кривыми, корявыми, они разрастутся с новой силой и будут питать тебя, позволяя окрепнуть. Оглянись ещё раз, последний раз. Того, что было тебе так дорого, больше нет. Истлевшие коряги невозможно возродить к жизни, оставь их, пусть тлеют дальше.
Слёзы, стоявшие в карих глазах, высохли. Хазан молча вслушивалась в успокаивающий тембр голоса Ягыза, отчаянно желая обрести хоть сотую долю его уверенности.
— Давай вернёмся домой. Под словом «дом» я имею в виду Берлин, конечно. Простим нашим семьям всю боль и равнодушие, потому что благодаря тому, что пережили, мы можем идти дальше, не оглядываясь назад, и строить нашу жизнь так, как посчитаем нужным. Я хочу делать это вместе с тобой. А ты?
— Я тоже, — прошептала Хазан.
— Значит, ты полетишь со мной обратно?
— Хорошо, — она вытерла влагу с щёк, прочистила горло. — Я полечу вместе с тобой.
— «Вместе», — эхом повторил Ягыз. — «Вместе»!
Он склонился и трепетно прижался к её губам. Хазан замерла, но тут же подалась вперёд, торопливо отвечая на поцелуй, словно боясь, что всё исчезнет, и Ягыз растворится в воздухе. Она искала защиту в этих податливых губах и сильных руках. Почувствовав, что Хазан дрожит, он обхватил её и попытался поднять на ноги.
— Здесь очень холодно, не сиди на полу.
На город плавно опускались сумерки, комната погружалась в темноту. Хазан пошарила рукой по стене в поисках включателя. Раздался щелчок, но свет не зажёгся.
— О, нет, — застонала она. — Нас отрезали от сети, наверное.
— Послушай, это сумасшествие, — теряя терпение, выдохнул Ягыз. — Ты не можешь оставаться в неотапливаемом доме без электричества!
— Что ты предлагаешь?
— Уф, — он судорожно перевёл дух и забормотал в сторону. — Не дрейфь, укротитель, не дрейфь... Поехали ко мне?
В тёмном взгляде Хазан вспыхнула настороженность. Она вопросительно уставилась на Ягыза, и тот стушевался от выражения этих глаз.
— Ну что?! — словно оправдываясь перед жюри Верховного суда воскликнул он. — В моей квартире точно так же пусто и одиноко, но хотя бы есть свет, вода, тепло... И гостевая комната. Обещаю, ты не испытаешь никаких неудобств!
— Ты же знаешь, я не могу...
— Можешь! Хазан, это просто безумие так упрямиться... Ну хочешь, я уеду на ночь. Могу остановиться в любом другом месте, да хоть в гостинице.
— Я тоже могу остановиться в гостинице, — неумолимо заявила она.
— Пожалуйста, — в его взгляде было столько отчаяния, что сердце девушки дрогнуло. — Спрячь коготки. Позволь позаботиться о тебе. Не думай, что я весь такой бескорыстный, нет. Это не про меня. Так я помогаю себе пережить весь тот хаос, поглотивший сейчас мою жизнь.
Дыхание Хазан сбилось. Как же эгоистично с её стороны страдать и принимать участие, помощь, поддержку Ягыза, а самой даже не поинтересоваться, как он себя чувствует! То, как поступил его отец, не могло не отразиться на уже взрослом мужчине, сдирая коросту с детских ран. Она сама должна утешать его, быть с ним, стать опорой в этот нелёгкий час.
— Иди ко мне, — Хазан распахнула объятья, и Ягыз с радостью и облегчением упал в них, словно маленький, потерянный ребёнок, который обрёл наконец защиту в чьих-то руках.
Они долго стояли, прижавшись друг к другу, питаясь силой прикосновений, исцеляющих истерзанные сердца.
***
— Папа умер, когда мне было десять, — голос Хазан вывел Ягыза из оцепенения, нарушая молчание, царившее в салоне «мерседеса», — а Эдже три. Она его совсем не помнит.
— Десять лет — сложный возраст.
— Да. Уже не ребёнок, ещё не подросток... Я очень озлобилась на мир тогда. И на мать, которая, по моему разумению, недостаточно скорбела. У нас никогда не было взаимопонимания. Она словно за что-то злилась на меня, а я никак не могла понять, что же сделать такого, чтобы она меня полюбила.
Ягыз издал сдержанный вздох.
— Я вообще испытываю большие проблемы при общении с людьми. Сейчас это называется «асоциальная», да? Мне давали такую характеристику в школе. На плаву держали только Эдже и спорт. И ещё... у меня никогда не было отношений. Ну, в том самом понимании.
— В том самом понимании, — голос Ягыза внезапно сделался сиплым, — у меня тоже не было, не переживай.
— Шутишь? — Хазан недоверчиво уставилась на него.
— Что? У меня не было серьёзных отношений, постоянной девушки или чего-то подобного. Так что я полный «чайник» в ухаживаниях и романтических делах. Сейчас просто иду напролом. Ещё и на ощупь.
— Мне нравится твой стиль, — усмехнулась Хазан, с удовольствием наблюдая, как краснеют уши Ягыза.
За окном машины прямо из-под земли выросло огромное строение из стекла и бетона, подсвеченное ярко-голубой иллюминацией.
— Ничего себе, махина, — непроизвольно восхитилась девушка.
Ягыз сдержанно кашлянул:
— Почти приехали. Нам сюда.
— И почему я не удивлена, — пробормотала Хазан, пытаясь скрыть, насколько ошарашена видом небоскрёба.
«Мерседес» плавно въехал на подземный паркинг, откуда скоростной лифт развозил счастливых хозяев апартаментов по своим этажам.
— Впечатляет, Ягыз Эгемен, — нарочито громко произнесла гостья, оглядывая хромированные панели лифта и начищенное до блеска зеркало.
— Ты вгоняешь меня в краску, Хазан, — с нотками игривости в голосе ответил Ягыз. — Причём не впервой. Нравится смотреть, как я смущаюсь?
— Если честно, очень, — призналась она.
Раздался звуковой сигнал, и створки лифта отворились.
— Сюда!
Ягыз теперь тоже катил за собой небольшой чемодан, прятавшийся до поры до времени в багажнике. Шорох колёс тонул в мягком ковровом покрытии коридорного пространства. Мужчина дошёл до дверей с надписью «150», и отворил квартиру ключом.
— Проходи, располагайся. Чувствуй себя как дома.
Хазан могла биться об заклад, что в её присутствии он сам не чувствовал себя подобным образом. Аквамариновый взгляд прятался, убегал, Ягыз то и дело покашливал, суетливо размахивал руками и неловко задевал углы. Гостья, решив закрыть глаза на нервозность хозяина, деловито обошла просторную гостиную с панорамными окнами, огромным мягким диваном и минималистичной, явно дорогущей мебелью.
— Не хочу гостевую комнату, — она решительно плюхнулась на диван, проваливаясь в его обволакивающую мягкость. — Хочу спать здесь.
— Э-э, ладно, — смешным тонким голосом протянул Ягыз. — Но если вдруг передумаешь, моя спальня наверху, а за той дверью — комната для гостей. Можешь обосноваться, где понравится.
— В смысле, спальня наверху? — насторожилась Хазан. — А где будешь спать ты?
— Нигде, — пожал плечами хозяин. — Я пойду ночевать в отель. Мы же договорились.
Девушку подбросило от негодования.
— И ничего мы не договаривались! — фыркнула она, вскакивая с дивана. — Если ты уйдёшь, я тоже уйду! А если хочешь, чтобы я осталась, ты тоже останешься!
Уперев руки в боки Хазан грозно наступала на несчастного, а тот испуганно пятился назад, пока стена не отрезала ему путь к бегству.
— Я не оставлю тебя сегодня одного, — решительно заявила гостья.
***
Ягыз заказал суши, показал Хазан ванную и умчался наверх, предоставив гостье время и пространство для приведения себя в порядок. Только когда раздался звонок в дверь, он спустился по лестнице, ступая мягко и осторожно, постоянно озираясь, словно нашкодивший кот.
Хазан сидела на диване в наглухо застёгнутой пижаме, пытаясь натянуть рукава на кисти рук. Кажется, взвинченность хозяина квартиры передалась и ей. Ягыз, судя по всему, принявший душ наверху, был одет в домашние фланелевые брюки и белую футболку, неожиданно чётко подчеркнувшую его рельефную фигуру выше пояса. Хазан глупо моргнула и отвела взгляд.
— Еда! — радостно объявил Ягыз, расставляя на столике пакеты с роллами.
— Ура, — улыбнулась девушка, двигаясь, чтобы он сел рядом с ней. — Кажется, последнее, что я ела, была курица с макаронами, которую предложила вежливая стюардесса.
— Повезло, ты летела прямым рейсом.
— Тебя не кормили?
— Нет.
Она схватила пакеты и принялась проворно извлекать контейнеры с едой, соусом, палочками и прочими атрибутами японской кухни.
— Наверное, стоило заказать что-то турецкое? — Ягыз растерянно наблюдал, как гостья разливает соус в пластмассовые пиалы. — Прости, я не подумал.
— Ничего, я люблю суши, — удерживая ролл палочками, Хазан обмакнула его в соус и поднесла к губам Ягыза. — После них посуду не нужно мыть.
Пересилив смех, он всё же подхватил ртом протянутое угощение, спасая белую футболку от безобразного соевого пятна. Хазан протянула руку, чтобы поймать крошечную рисинку в уголке его рта. Ягыз застыл, словно гипсовое изваяние, испуганно вращая глазами. Девушка бережно провела пальцами по его губам, затем сместила большой палец на подбородок, ощущая кожей приятное покалывание жёсткой щетины. Его кадык дёрнулся, ещё несколько секунд Ягыз не сводил с Хазан глаз, а затем поймал ускользающую ладонь и прижался к ней губами.
— Спасибо, — зашептал он. — Спасибо, что ты со мной.
— Я с тобой, — ответила она сквозь слёзы.
После ужина Ягыз занялся покупкой билетов, а Хазан решила позвонить Эдже. Та ответила сразу же.
— Сестра? С тобой всё в порядке?
— Да, Эдже, не волнуйся.
— Что ты решила? В смысле, что будешь делать дальше?
Хазан обернулась к столу, изучая склонившуюся над ноутбуком мужскую фигуру.
— Я завтра улетаю обратно. Ты приедешь в аэропорт? Я бы хотела вернуть ключи.
— Что? Почему, сестрёнка? — голос Эдже взлетел на несколько октав.
— Завтра всё объясню. Чуть позже скину тебе номер рейса.
Она завершила звонок и вновь обернулась. Ягыз копошился в чемодане, извлекая оттуда упаковки таблеток.
— Что это? — спросила Хазан.
— Это?.. — он немного смутился. — Мои лекарства. Проблемы со сном.
— Какие? — не отставала девушка.
— Разные, — Ягыз пожал плечами. — Подолгу не могу заснуть, часто просыпаюсь. Это началось в детстве, но в последние годы обострилось.
— Подойди, — Хазан похлопала по сиденью дивана рядом с собой, глядя, как подбородок Ягыза недоверчиво повело вбок. — Подойди, не бойся.
Он сделал несколько нерешительных шагов в её сторону.
— Ложись, — она подвинулась, освобождая для него достаточно места, преисполненная самой радужной решимости.
Словно в замедленной съёмке Ягыз плавно опустился рядом, боясь дышать. Хазан накрыла его пледом и слегка притянула к себе, обнимая за плечи. Его лицо оказалось на уровне её груди, но в потемневших сине-зелёных глазах не наблюдалось особого протеста.
— Я спою тебе колыбельную, — заявила девушка. — Папа часто пел мне её в детстве, когда я боялась оставаться одной в комнате. А ты засыпай, ладно?
Ягыз кивнул и закрыл глаза.
— Львёнок маленький жил на свете, — по какой-то неизвестной причине голос Хазан подрагивал и прерывался, но она старалась вытянуть ноту. — Бегал, играл он, как и все дети.
Её рука потянулась к его волосам. Ощущения от прикосновения были волшебными. Она несколько раз погладила Ягыза по голове, подольше задерживая ладонь на волосах и прижимаясь к его телу.
— Мама любила его, папа любил, — несколько слезинок скатилось из её глаз, и Хазан раздосадовано смахнула их плечом, боясь потревожить засыпающего. — «Душа моя» ему говорил.
