Дерево на ветру

— Ты какой-то притихший, — Хазан оторвалась от созерцания тёмного пространства за стеклом иллюминатора и повернулась к Ягызу. Он сидел смирно, уставшим взглядом изучая спинку впередистоящего кресла. — Наверное, боюсь спугнуть своё счастье. — Вот и вырвалась наружу твоя восточная суеверная натура, господин Ягыз. Годы жизни в Европе не смогли усыпить её надолго. — Какая-то там Европа не будет мне диктовать, стучать по дереву при плохих мыслях или нет. Хочешь, прямо сейчас три раза плюну через плечо? — Что за глупыш, Господи! Пожалей сидящего сзади пассажира, — Хазан залилась тихим смехом, прикладывая руку к лицу в картинном жесте. Ягыз потянулся к этой руке, осторожно отвёл от лица, переплетая свои и её пальцы, а затем поднёс ладонь Хазан к губам и поцеловал. — Поспи немного, — попросил он. — А ты? — она бросила исподлобья испытующий взглядом. — А я буду охранять твой сон, — видя её нахмуренное лицо, Ягыз виновато усмехнулся. — Мне не заснуть здесь. Дома высплюсь. — Упрямый, — Хазан сонно зевнула и откинула сиденье назад, устраиваясь поудобнее. Её рука была по-прежнему зажата в тиски его ладони — тёплой, успокаивающе-широкой. Пальцы осторожно поглаживали кожу. Хазан закрыла глаза, расслабленно балансируя между сном и явью. Дома... Он сказал, что выспится дома. Она не представляла, что ждёт их после приземления в берлинском аэропорту. Как они доедут до Кройцберга? Как разойдутся по своим домам? Неужели просто и буднично расстанутся, договорившись созвониться как-нибудь при случае? Хазан и сама не знала, чего ждёт от окончания этого дня. Каких-то слов? Или, быть может, поступков? Ей бы хотелось, чтобы Ягыз, стоя на пороге её домика, проникновенно заглянул в глаза убийственным зелёным взглядом и сказал... — Опустите подлокотники и приведите спинки кресла в вертикальное положение. — Что? — Хазан перепуганно и сонно моргала, таращась на стюардессу. — Мы идём на посадку, Хазан, — Ягыз едва заметно усмехнулся, изучая её лицо. — Всё нормально. Она с трудом сглотнула и села прямо, пытаясь сбросить с себя остатки дремоты. — У тебя такой вид, будто сейчас набросишься на женщину. — Просто это было неожиданно. Я испугалась. — Не бойся, — он снова, как ни в чём не бывало, дотронулся до неё, вернее, до пряди её волос, выбившейся из хвоста, чтобы убрать за ухо. — Я с тобой и не позволю никаким злым стюардессам пугать тебя. — Ты дурачишься? — Бывает со мной такое. — Насмехаешься? — Ни в коем случае. Ягыз потянулся к ней, приникая губами к губам. У Хазан перехватило дыхание. Свет в салоне мигнул, а сам самолёт мелко затрясся, проходя, очевидно, сквозь плотную массу облаков. Хазан ахнула и прошептала: — Ягыз... Я... Он не дал продолжить, срывая с губ новый вздох настойчивым поцелуем. Самолёт стремительно снижался. У Хазан заложило уши, а сердце колотилось как сумасшедшее, окончательно заглушая все посторонние звуки. Есть только он и она. И больше никого в целом мире. Они прервали поцелуй, соприкасаясь лбами, безуспешно пытаясь отдышаться, и Хазан услышала шёпот: — Как же я тебя люблю, ты даже представить не можешь... Ей было страшно открыть глаза и увидеть, каким было его лицо в то время, как он произносил эти слова. Шасси коснулись земли, самолёт прижало вниз, скорость падала. Хазан приоткрыла один глаз. Ягыз смотрел на неё таким взглядом, что всё внутри перевернулось: тут было и обожание, и надежда, и полная открытость... — Сели, — он улыбнулся и отстранился. — Наконец-то мы вернулись домой, Хазан. Она молчала, позволяя робкой слезинке скатиться по щеке. *** — Я бросил машину прямо на стоянке, даже не помню, закрыл ли её, — сокрушался Ягыз, когда они, получив багаж, вышли из берлинского аэропорта «Тегель» под ночное хмурое небо. — О, нет, — разволновалась Хазан, — машинка, живи. Надеюсь, с ней всё будет в порядке. — Ах, ты хулиганка, — угрожающе спокойным тоном констатировал Ягыз. — Что ты имеешь против моей ласточки? — Ровным счётом ничего. Я питаю к ней почти сестринские чувства. Этот нежный рёв мотора в полвосьмого утра, этот визг покрышек, м-м... Обожаю! — Так, я понял, госпожа Хазан. Кажется, в ближайшее время мне будет постепенно прилетать за все косяки, которые я успел натворить, будучи твоим соседом. — Ты всё ещё мой сосед, — парировала Хазан, а Ягыз, нахмурившись, умолк, словно она напомнила ему о чём-то неприятном. — Что? — Ничего. Паспортный контроль выматывает. Серебристый спорткар стоял между красным китайским кроссовером и внушительным «БМВ Х6», припаркованный — о, ужас, — криво, что могло быть оправдано только вопросом жизни и смерти, перед которым стоял его владелец. — Ещё и телефон в салоне забыл, — проворчал взъерошенный «владелец», залезая внутрь промёрзшего салона. — Ух, холодрыга. Подожди, пока прогреется. Хазан не видела особой разницы прыгать от холода на улице или трястись на ледяном кожаном сидении, и последовала за Ягызом. Тот моментально включил обогрев нижней чакры, в лицо девушки засквозило ещё прохладным воздухом, и она блаженно заёрзала на теплеющем сидении: — Ну, привет, ласточка. Ягыз хмыкнул, занимаясь обнаруженным на приборной панели телефоном. Аппарат разрядился и вырубился на холоде, и теперь хозяину требовалось реанимировать его при помощи кучи проводов. Ягыз потянулся к бардачку за зарядкой. Хазан инстинктивно подтянула ноги, чтобы он не задел её. Заметив это движение, Ягыз и сам отдёрнул руку, немного покраснев: — Позволишь? Она молча кивнула, вжимаясь в кресло. — Согрелась? — новый кивок в ответ. Ягыз переключил внимание на телефон, и через несколько минут тот, наконец, ожил. Тут же посыпались звуки текстовых сообщений, мессенджеров, электронной почты... Хазан наблюдала, как от хорошего настроения Ягыза ничего не осталось: брови съехались на переносице, губы плотно сжались. Столь же внезапно его лицо разгладилось, он повернулся к ней и с недоверием произнёс: — Ты... Ты звонила мне? Тогда? Хазан растерянно пожала плечами, она не думала, что это произведёт на него такое впечатление. — Почему? — Вначале к этому меня подтолкнул курьер, осуществлявший экспресс-доставку большой картонной коробки моему драгоценному соседу. Затем волнение. Ягыз страдальчески зажмурился, словно саданулся мизинцем об угол дивана: — Господи… Курьер. Совсем вылетело из головы. Прости. — Заказ остался у меня, как ты понимаешь. Когда заберёшь? — Заберу? — он встрепенулся. — Да-да, заберу. Обязательно. Его рассеянность перешла все разумные пределы, и Хазан уткнулась в собственный смартфон, чтобы не эскалировать повисшую в салоне атмосферу всеобщей неловкости. — Ещё и писала? — Ягыз вновь обернулся к ней со счастливой и слегка безумной улыбкой. — Тоже по поводу доставки? — Ага, — подтвердила Хазан, не отрываясь от экрана и мысленно возвращаясь в тот ужасный день. — Как вспомню, так вздрогну. Этот курьер с коробкой, ты неизвестно где с молчащим телефоном, ещё и мама, как снег на голову, вывалила новость о свадьбе сестры. Не полететь уже не получилось. — Постой-постой... Ты хотела остаться в Берлине? Со мной? Хазан повернула голову, вглядываясь в его взволнованное лицо, такое беззащитное и оттого волнующе-прекрасное. — Да, — ответила она. — Я хотела остаться здесь, с тобой. — Каждый день я думаю, что вот он — лучший во всей моей жизни, но наступает новый день, и я... Я просто не знаю, что сказать. Но я безумно счастлив. Простодушно и наивно Ягыз потянулся к ней, чтобы обнять, и Хазан поспешила прильнуть к его телу в ответ, словно не могла обмануть доверие маленького ребёнка холодностью и равнодушием. И хоть касаться этого мужчины было для неё ново и непривычно, ей нравилось чувствовать себя желанной, нравилось привыкать к его рукам, нравилось, что она нужна ему и, похоже, нужна, как никто другой. Улицы города пестрили рождественской иллюминацией: витрины магазинов, фонарные столбы и окна жилых домов были украшены разноцветным огоньками, фигурками ангелочков, ёлочными шарами. Хазан, обычно равнодушная к подобным зрелищам, сейчас смотрела в окно широко распахнутыми глазами, пытаясь впитать волшебную атмосферу ночного праздничного Берлина. — Потрясающе, — прошептала она чуть слышно. — Как в сказке, правда? — тут же откликнулся Ягыз. — Тебе нравятся сказки, Хазан? — Не знаю, — она растерянно пожала плечами. — Я читала их сестре на ночь, когда та была маленькой. Иногда придумывала свои или рассказывала по памяти прочитанное ранее, книги ведь стоили дорого... — А у меня было подарочное издание «Щелкунчика» в твёрдом переплёте с восхитительными иллюстрациями. Знаешь, когда переворачиваешь страницу за страницей, и перед тобой возникают необыкновенно детализированные трёхмерные декорации: нарядная гостиная, украшенная к празднику, фигурки Мари и Фрица, рождественские подарки и, наконец, сам Щелкунчик и его заклятый враг. — Наверное, очень красивая книга была. — Очень. Ты читала «Щелкунчика»? — Нет, — Хазан мотнула головой, вслед за чем в салоне автомобиля повисло напряжённое молчание, и, чтобы развеять его, попыталась объяснить. — Должно быть, я просто не верю в зачарованных принцев, которых должна расколдовать поцелуем прекрасная дама. — Зря, — в темноте было сложно разглядеть лицо Ягыза, однако в голосе отчётливо улавливалась плохо скрываемая печаль. — Они существуют.

***

— Сколько снега! — негодующе всплеснула руками Хазан, едва машина плавно затормозила у крыльца её дома. — Всего-то пару дней нашего отсутствия, и — вуаля — сугроб размером со слона! В ярком свете уличного фонаря белоснежный рыхлый снег у калитки искрился, переливаясь неоновыми оттенками оранжевого, розового, лилового. Губы Ягыза дрогнули, словно он вспомнил нечто до ужаса забавное. — Что? — насупилась Хазан. — Ничего, — улыбнулся он нежно. — Минут сорок работы лопатой, и слон сбежит в свою снежную Африку. — Уже слишком поздно для забав со снегом. Да и все устали, день был долгим и трудным. — Но ты даже к двери не подберёшься по этим завалам. Хазан вздохнула и открыла дверцу автомобиля. Демисезонные кожаные ботинки мгновенно утонули в склизкой рыхлой массе под ногами, пропуская внутрь леденящие струйки воды. — Да чтоб тебя… — Хазан зажмурилась от неприятных ощущений. — Упрямая! Вот упрямая! — Ягыз страдальчески закатил глаза и тоже выбрался наружу. — Ладно, — сдалась она, примиряясь с неизбежным. — Ладно. Где-то там, в сугробе за углом, должна стоять моя лопата. Расчисти, пожалуйста, снег. — Поверить не могу, мне правда доверяют лопату? То есть, её можно взять? Руками? — Знаешь, ехидство и злопамятность вовсе не красят тебя, Ягыз Эгемен! — надувшись, Хазан наблюдала, как искренне и от души веселится сосед. — Ты же, в самом деле, не запатентовала эти качества, Хазан Чамкыран! — А, я, кажется, поняла, — нарочито невинным тоном протянула она в ответ. — Господина не устраивает моя пластмассовая лопата с деревянным черенком из ближайшего «Лидла», так? Наверняка, господин является владельцем навороченной супер-пупер-мега лопаты, угадала? — Вообще-то, да. У меня лавинная, из карбона. Швейцарского производства. И это, между прочим, был удар ниже пояса. — Я покажу тебе, что такое запатентовать ехидство, господин Ягыз. — Прошу прощения, госпожа Хазан, — он рассмеялся тихим смехом. — Больше не буду, правда, больше не буду. Пошёл за лопатой. — Карбоновой? — Нет, из «Лидла». Сдерживая улыбку, Хазан наблюдала, как сосед пробирался по сугробам к крыльцу её дома, затем завернул за угол и исчез в темноте. Через секунду оттуда послышалась возня и негромкое раздражённое бормотание. — Всё в порядке? — Чёртову лопату для уборки снега засыпало снегом! Ещё бы не быть в порядке. Нашёл. Ягыз умело и быстро расчистил себе обратную дорогу к крыльцу, и не прошло пяти минут, как ступеньки и дорожка к ним обрели свой прежний внешний вид. Пока Хазан возилась с дверным замком, сосед извлёк из багажника её чемодан, и вскоре они втроём оказались в тёмной прихожей. В отсутствие Рекса дом встретил хозяйку гулкой пустотой. Ягыз опустил чемодан на пол и несмело осмотрелся. — Прости за беспорядок, собиралась в спешке, — Хазан виновато покосилась на гостя. Но тот не обращал внимания на валявшиеся повсюду вещи, его взгляд был прикован к предмету, притаившемуся в тёмном углу. — Ах, да, — растерянно пробормотала девушка. — Это твоё. Ягыз подошёл к коробке, затем с настороженностью оглянулся на Хазан. — Есть чем открыть? — Здесь? — удивилась та. — Э-э… конечно. Покопавшись в ящичке с инструментами, она протянула Ягызу канцелярский нож и стала с молчаливым любопытством наблюдать за действиями соседа. Картонная крышка коробки, рассеченная ножом, раскрыла створки, и Хазан почувствовала знакомый хвойный запах. Это было столь неожиданно, что она не в состоянии была произнести ни слова, широко раскрытыми глазами следя за тем, как Ягыз осторожно извлекает из коробки крошечную сосенку. — Я хотел сделать тебе какой-нибудь подарок, — произнёс он как ни в чём не бывало, словно не прикоснулся только что сквозь защитную толщу кожи, наращиваемую не один год, прямо к её сердцу. — Но не знал, какой. Ягыз покрутил контейнер по полу, рассматривая бонсай, и Хазан показалось, что ему просто страшно смотреть ей в глаза. — Ты не похожа ни на одного человека из моей обычной жизни. Ни на одну знакомую девушку. Я не представлял, что такого можно подарить своей строптивой соседке, чтобы не получить этим меткий бросок в голову. И тут мне пришла на ум гениальная идея, что ты пожалеешь если не меня, то это живое существо точно. Она по-прежнему молчала, с ничего не выражающим лицом уставившись на погнутый ствол дерева. — Стиль, в котором выполнен бонсай, называется «фукинагаси», — продолжил рассказ Ягыз, будто звуком собственного голоса пытался успокоить всех присутствующих. — Дословный перевод —«избитый ветром». В природе такие деревца встречаются на вершинах гор либо на побережье моря. Обдуваемые сильными потоками воздуха, они не имеют возможности формироваться правильно, их корни и ствол изогнуты, покорёжены, а ветви словно развеваются на ветру. Наконец, он поднял глаза вверх, и Хазан прожёг нежданный огонь зелёного взгляда. — Когда ты в первый раз очутилась на моём пороге с коробкой в руках, там был похожий бонсай. Разглядывая его однажды, я поймал себя на мысли, что это деревце мне кого-то напоминает. Кого-то, кто так же отчаянно противостоит злым ветрам, так же гнётся, но не ломается, с таким же упорством цепляется корнями за зыбкую почву. Повисло молчание. Ягыз смущённо прочистил горло: — Возможно, ты сейчас подумаешь: «Какой-то ненормальный, приволок мне дерево», но я не смог представить, что дарю тебе обычный подарок из материального мира: украшение, аксессуар, электронику… — Мне нравится, — Хазан буквально физически страдала от того, как неполно и убого звучало это «нравится» по сравнению с тем, что она действительно чувствовала в данный момент. — Очень нравится. — Правда? — явное сомнение в его тоне ранило её. — Больше, чем нравится, Ягыз, — она присела рядом. — На самом деле, это самое прекрасное, что я видела в жизни. Хазан бережно коснулась пальцами крошечных иголок и одёрнула руку. — Спасибо тебе. Большое спасибо… От воспоминаний ли о том, что ей было известно содержимое первоначальной коробки, и об этом её смешном и нелепом обмане, или от нахлынувшего волнения от подарка, на глазах Хазан навернулись слёзы. Словно пьяная, качнувшись от лёгкого головокружения, она ощутила непреодолимое желание обнять человека рядом с собой, чтобы хоть как-то выразить ему свою признательность. Бормоча оправдания за то, что у неё нет для него ответного подарка, Хазан крепко обвила руками шею Ягыза. От него еле ощутимо пахло туалетной водой и аэропортом, и этот запах обещал ей спокойствие и защиту. Хазан крепче прижалась к Ягызу, чувствуя тепло его крепкого тела, а спустя секунду широкие ладони легли ей на спину, пробираясь под куртку и обжигая прикосновением сквозь оставшуюся одежду. Она так опасалась окончания этого дня, боялась, что Ягыз может сделать что-то, что разочарует её или охладит, но никак не ожидала подарка, да ещё и такого — трогательного, особенного, ценность которого невозможно передать словами. Переполненная невысказанными эмоциями, она чуть ли впервые потянулась к его губам сама, стремясь забрать или отдать — уже и не понимала — настойчивый и страстный поцелуй. Ягыз несмело откликнулся, потихоньку отступая под её напором. Жар между ними разрастался. Хазан обхватила ладонями его лицо, словно препятствуя возможному отстранению. Заранее опасаясь попытки Ягыза перевести их общение в физиологическую плоскость, она сама теперь не знала, почему так боялась этого, и не хотела его отпускать. Под сбивчивое сопение и рваные выдохи Хазан раздвинула языком губы Ягыза, одновременно нетерпеливо проводя руками по его груди. В нескольких миллиметров от пояса джинсов он поймал её ладони. — Хазан… — сосед выглядел жалко, скорее, как умоляющий о пощаде пленник, чем как грозный завоеватель. — Хазан, я… Хазан… Его зрачки, расширенные до предела, лихорадочно подрагивали, с припухших, полураскрытых губ срывалось хриплое дыхание, щёки горели. — Прости, — прошептал Ягыз, попятился к двери и стремительно выскочил за неё, оставляя Хазан наедине с бешено колотящимся сердцем и горькой смесью из чувства растерянности, стыда и паники.