Sign

      Утро начинается с громкого стона, ворочания в постели, а после — резкого скачка на пол и бега в туалет, откуда тут же стали доноситься звуки рвотных позывов. Поморгав несколько раз, Лу встает, шагая в сторону шума, заглядывает сначала на кухню, взяв бутылку с водой, а после, опираясь плечом о косяк двери, с жалостью оглядывает стоящего на коленях друга, который буквально нырнул головой в унитаз.       — Ну и зачем было вчера так нажираться?       Он открывает бутылку, протягивая ее позеленевшему Паку, который, схватив ту, начинает жадно пить воду, чуть ли не давясь ей.       — Как я попал домой?       — Мы с Бэком тебя привели.       — А Бэк это…?       — Это бармен, придурок, у которого ты и нажрался. Он мне позвонил, а потом помог твою разомлевшую тушку дотащить до дома. В следующий раз я тебя там и брошу. И пей мелкими глотками, иначе снова рвать будешь.       Развернувшись, Лу шаркает обратно в комнату, заваливаясь в еще теплую постель и утыкаясь лицом в подушку. Хоть сон уже и был утрачен, хотелось еще немного понежиться в тепле, тем более что был выходной. Единственный, на минуточку.       Прогнувшаяся под чужим весом кровать дала понимание, что Пак таки не помер там, в туалете, а смог дотащить свой зад на прежнее место.       — Голова болит…       Жалобный, почти похожий на кошачье мяуканье голос, который так и пытался вызвать сочувствие. Но не у Лухана. Он был слишком зол на Чана: неделю не пить, чтобы потом нажраться, как последняя скотина, а наутро блевать и не помнить, каким образом попал домой. Да, Хань его лучший друг, но он явно не подписывался на такое.       — Сам виноват.       Голос звучит глухо, ибо Лу даже не соизволил поднять голову, чтобы произнести это нормально. Да и зачем? Все равно одно и тоже. Пора, что ли, кодировать эту дылду? Да так, чтобы вообще в рот и капли спиртного не мог взять. "Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу", — прямо девиз.       — Ну Лу…       Господи, такой огромный, а пытается свернуться клубочком, ютясь у старшего под боком, утыкаясь своим носом куда-то в ребра.       — Что Лу? Ёль, опять-двадцать пять? Я сколько раз просил не пить? Уж явно не один и не два, правда? Но ты удачно игнорируешь все мои просьбы. Я серьезно. Это был последний раз, когда я тащил тебя домой. Теперь делай что хочешь, проси кого хочешь, можешь даже расплачиваться за это натурой.       Тишина, возникшая наконец, дает возможность расслабиться и вздохнуть с облегчением. А может, Чанель просто заснул? Но нет, — явный стон говорил об обратном. Вот же ж скотина. Закусив нижнюю губу, Лухан лежит еще несколько секунд, после чего молча встает, уходя из комнаты, чтобы вернуться уже со стаканом воды в руке и таблетками, которые Пак принимает с огромной радостью и благодарностью. Он знал, что Лу никогда его не бросит. Знал и бессовестно пользовался этим, но вот от ответов за свои действия никуда не мог деться.       — Ну не смотри на меня так, — шипит Чан, давясь водой, начиная громко кашлять и выпуская ту частично через нос. Он видит, как старший прожигает его взглядом, смотря строго и фактически не моргая, обдумывая план убийства этой проблемной шпалы и заодно место, куда потом можно припрятать тело.       — Ну Хань… Ну не хотел я так напиваться… Мы с ребятами посидели чутка, а потом я пошел в бар, думал, выпью еще коктейльчик, расслаблюсь, да домой, а там тот бармен, мило улыбался… ну я с ним говорил, а он подливал и… А потом я не помню… Прости…       Ну почему Лухану хочется ему только вдарить разок, а не пожалеть? Три года пить, просыхая лишь через раз. Почему же Лухан никогда не напивался до такого состояния? Ах да, конечно, — если он напьется, то кто за ними двоими присмотрит? Надоела эта ответственность. В конце концов, Чанель уже взрослый мальчик, может позаботиться о себе. Еще раз вздохнув, Лу направляется на кухню, чтобы приготовить что-то покушать, — что-то легкое, чтобы того оболтуса не стошнило снова. Он тут же погружается в свои мысли. Музыка на фоне способствовала расслаблению, а готовка в такой обстановке проходила намного приятнее и быстрее, но в итоге сам парень так и не притронулся к приготовленной еде, ограничившись одним чаем. Хотелось просто тишины, не более.       Миновав комнату Чанеля, Лу идет в свою, забираясь под одеяло и забываясь тревожным сном. Ему просто нужно было отдохнуть, хотя бы день. Просто отдохнуть.

***

      Проспавшись, Пак Чанель чувствует себя намного лучше, можно даже сказать, оживленнее. Голова уже не так сильно раскалывалась — сон и таблетка сделали свое дело, только вот чувство того, что в рот коты нагадили, никуда не исчезало. Встать получилось раза с третьего, а сам себе он напоминал неваляшку, которую толкнешь один разок — и она шатается из стороны в сторону.       Он тихонько заглядывает в комнату Ханя, видя того спящим, и лишь поправляет одеяло, так же бесшумно выходя. Старший злился не безосновательно, и даже Пчель это прекрасно понимал. А еще понимал то, что теперь ему придется замаливать свои грехи перед ним. Даже удивительно, как Лухан еще не послал его в далекие края, в Мексику, на курорт под названием «Нахуй». Но если это произойдет, то Пак не сомневается, что его мало того, что пошлют, так еще и соберут сумку, нарисуют карту, дадут навигатор, купят билеты и проводят со всеми почестями, да так, чтобы тот не являлся добрый месяц, а то и два, а в худшем случае полгода. Чан прекрасно помнил, как умеет злиться старший. Это было курсе так на втором университета: тогда Чанель пропал на несколько суток, поругался с родителями и в итоге загулял с друзьями. Они пили не просыхая, а телефон Пак не включил, да и Лухана не удосужился предупредить, ибо вышло все спонтанно. Но вот когда он вернулся… Он не знал, как хён узнал о его возвращении, но за то помнит, как тот влетел в его комнату, впечатывая точным ударом в стену. Такой маленький, а силы хоть отбавляй. Кстати, за «маленького» Чанель тоже огреб. Тогда Сехун буквально оттаскивал своего парня от стонущего Пака. После этого Ёль обзавелся своей квартирой, да и с родителями больше не ругался, ибо хён объяснил, что такое уважение к старшим… Челюсть неделю болела так, что жевать было тяжело. Сейчас же эти воспоминания вызывают только улыбку. И страх. Он больше не хотел, чтобы Лу злился: тот же начинает бить, куда попадет.       Еще раз улыбнувшись самому себе, парень выходит на кухню, где видит приготовленную еду, мысленно благодаря Ханя за такую заботу, отмечая, что и правда бы помер без друга. Быстро позавтракав, хотя по времени, это, пожалуй, был уже ужин, Чан идет в ванную, чтобы почистить зубы и избавиться от неприятного запаха, а после одевается и выходит в бар, где приметив Бэка, направляется к нему, неловко почесав затылок и махнув рукой.       — Надо же. Пришел похмелиться?       Он явно насмехался над только отошедшим от вчерашнего парнем. Откинув упавшую на глаза челку, Бэкхен ставит локти на стойку, укладывая лицо на ладони, с интересом рассматривая Чана.       — Ой, нет. Мне, пожалуй, хватит, иначе Лухан просто подвесит… нальешь сока?       — Конечно, — оттолкнувшись от столешницы, парень подходит к холодильнику, застывая на секунду, обдумывая выбор сока. — Лимонный пойдет?       Не услышав ответа, бармен достает именно его; наливая в стакан, и поставив туда трубочку, пододвигает к Чану, который, сделав глоток, начинает мило кривиться, но не жаловаться.       — Как там Лу? Сильно влетело тебе?       — Мм. Да так… не особо, хотя я даже не помню, как добрался до дома. Хань сказал, что ты помог?       — А, ну да, — он отвечает незатейливо, и как будто это был сущий пустяк. Хотя, наверное, для него, это так и было: подумаешь, всего лишь очередной клиент, который был в хлам.       — Слушай, я тут это… В общем… Я хотел пригласить тебя на кофе, если ты конечно не против… Завтра, например и…       — Оо? Что? Слушай, я, конечно, понимаю, что я красивый и все такое, но прости, ты как-то не особо в моем вкусе, так что…– разведя руки в стороны, Бэкхен незатейливо кривит лицо и губы, как бы показывая что: «Увы и ах, малыш, но тебе я не по зубам».       Губы Пака тут же принимают форму буквы «О», а сам он, кажется, пытается обдумать, что ему только что сказали. На обдумывание уходит немного больше времени, чем требовалось, а после глаза Чанеля быстро сужаются. Он хмурится, отставляя от себя бокал, и даже начинает злиться.       — Что? — резко встав, с неким презрением смотрит на парня, которого даже заинтересовала такая реакция. — Вообще-то я хотел просто извиниться. Не знаю, что ты себе там напридумывал, ибо ты меня совсем не интересуешь. Просто хотел предложить кофе в качестве извинения за вчерашнее, но я погляжу, самомнение у тебя выше некуда, а носом как Пиноккио скоро потолки начнешь задевать. Не припоминаю, чтобы звал тебя на свидание, так что опустись немного, Бэкхен. Мне никто не нужен, кроме Кенсу. Он мой соулмейт. А ты с такой манией величия, думаю, далеко пойдешь. Сдачи не надо.       Положив купюру на стойку, Пак бросает еще один взгляд на удивленного бармена, прежде чем уйти, уже не замечая его грустную улыбку и то, как он приподымает рукав, рассматривая на своем запястье четко проевшееся имя: «Пак Чанель».       — Надеюсь, это не твое имя, иначе все будет ой как не хорошо, — тихо произносит Бён, поджимая губы. Ему казалось, что сейчас он немного перегнул палку, ибо Чанель и правда был красивым парнем. С другой стороны, познакомься они в какой-то другой ситуации, и Бэк мог бы даже сказать, что Чан — некий образ идеала того, как должен выглядеть его парень. Но… Может, это просто гордость сыграла, что его посчитали некрасивым, да и вообще, по сути, отшили, хотя зачастую отшивал-то сам Бэкхен. В глубине души он хотел, чтобы кто-то и его так же сильно полюбил, как этот лопоухий парень все еще любил свою покойную половинку. Зависть плохая штука. Очень плохая.