Причина жить

      Прошло две недели, а может и больше. Время перестало иметь значение. Хотя Эш словил себя на том, что педантично отсчитывает часы с момента, когда в последний раз видел Эйджи. Он засел в манхэттенской квартире и никуда не выходил. Засыпал на диване или перебирался в кровать, которая раньше принадлежала Эйджи. Бонс и Алекс приносили еду на заказ, по его просьбе — исключительно японскую. Фоном вещал телевизор, пока он делал инвестиции, читал газеты или книги. Мобильник молчал. Да и сам Эш редко делал звонки. Поздно ночью, когда беспокойные мысли одолевали разум, он спускался в спортивный зал и тренировался на износ, пока мог стоять. И этого было достаточно. Это все, что он мог из себя сейчас выжать. Эш ушел в тень.       Повседневные дела были под контролем, но вне его жизни: обязанностями занимались другие люди. Алекс взял на себя управление бандой, хотя сейчас им ничего не грозило. Гарлем и Чайна-таун не представляли опасности, став союзниками. Юэ Лун сдал позиции. Бланка перешел на их сторону, Гольцине и Фокс были мертвы. Когда появлялись силы, Эш раздумывал над судьбой Юнион Корси. Ведь он все еще являлся наследником Папы Дино, его «сыном». На кону были деньги и жизни, но сейчас он не мог заставить себя заботиться о компании. Просмотрев все файлы Гольцине, Эш отправил официальное письмо, в котором рассказал о смерти главы мафии. И в скором времени он должен был выйти из тени, показать себя и на что способен. Но пока это решение, как и другие проблемы, чернели тучами у него над головой.       С тех пор, как Эйджи ушел, Эш значительно потерял в весе. Чувствовал себя безумно уставшим, и квартира казалась ему холодной, хотя термометр показывал комфортную 72 ° F. Макс звонил несколько раз, чтобы узнать, как дела. И Эш чуть было не спросил у него контакты Эйджи, но проглотил слова, нарушавшие обещание забыть о нем. Иначе в чем смысл всего, ради чего он так старался? Однажды он поинтересовался, не остались ли у Макса какие-нибудь снимки Ибе-сана. Эш надеялся, что среди них могла заваляться фотография Эйджи, но тот ответил, что репортер забрал все с собой. Ничего не осталось и дома. Эш обыскал все шкафчики Эйджи, но они оказались пусты. К сожалению. Ведь сейчас ему было необходимо хоть что-нибудь на память, чтобы пережить прощание. Он хотел верить, что Эйджи непременно бы позаботился об этом, но упаковкой чемоданов занималась бывшая жена Макса. Возможно, поэтому ничего не осталось.       Все чаще Эш задумывался над тем, чтобы пойти в библиотеку и продолжить свои исследования. И, может, вернуться в школу. Он знал много колледжей, в которые мог поступить без особых проблем. Это должно было скрасить унылые дни и заполнить в них пустоту. Во всяком случае, Эш на это наделся. Он привык жить на полной скорости без передышек, поэтому тяжело было ничего не делать и ни о ком не заботиться. Ведь вся его мотивация ушла вместе с Эйджи. Он знал, что самолет благополучно прибыл в Японию — отследил рейс, позвонил в аэропорт. Эйджи был в целости и сохранности на другой стороне земного шара. И слишком далеко от него... Если это мрачное и тоскливое существование — все, что ему уготовила чертова жизнь, то лучше бы он умер. Но... Эйджи хотел, чтобы он жил.       Пока Эш коротал время в одиночестве, кошмары были его постоянными спутниками. Ему снились угасающие глаза Шортера. Как дернулось тело Эйджи, принявшего пулю вместо него. Как тот бледный и неподвижный лежал на больничной койке, и как Артур и Гольцине беспощадно издевались над ним. Снились безымянные лица тех, кого Эш убил, его старая подруга, брат и даже Фокс. Все они приходили навестить его в темноте, окровавленные и с обвиняющими взглядами. Его ночи были похожи на череду коротких забвений, которые прерывались мрачными снами и отдаленным гулом самолетов. Эш ненавидел их. Но иногда, из окна наблюдая за взмывающими в небо машинами, думал о том, чтобы все бросить и улететь. И каждый раз себя отговаривал. Ведь это была плохая затея. У него все еще были враги, которые могли хвостом последовать за ним в Японию. И там без оружия он бы не смог защитить ни Эйджи, ни его семью, ни его милую маленькую сестренку. Из-за своей сиюминутной слабости он не хотел подвергать их опасности. Эйджи не простил бы этого. Да и сам Эш себя не простил бы.       Но продолжать жить так, как сейчас, было тоже невыносимо. Он сходил с ума. Пристально разглядывал руки, ожидая увидеть на них кровь, которой они, несомненно, запятнаны. Эша окружало одиночество, даже когда приходили ребята. Квартира была наполнена пустотой и эхом; не было привычных шорохов и звуков принадлежащих Эйджи, который вечно что-то готовил, чистил или болтал сам с собой на японском. Не было чая, не было натто, убивающего одним только запахом. Никто больше не смотрел на него. То, что Эшу было так дорого, унеслось на самолете в Японию. А все, что осталось напоминать ему об Эйджи — слабый запах на его подушках и вкус риса с мисо-супом навынос. Эшу внезапно пришло на ум, что если он занимал в мыслях Эйджи столько же места, сколько и тот в его, то ему, наверное, так же плохо. Время без него было ужасно тягостным. Намного хуже, чем Эш представлял себе в ночь перед его отъездом, лежа в темноте и прислушиваясь к его размеренному дыханию. Легче было умереть, чем ощущать эту отупляющую боль от расставания час за бесконечным часом.       Одним поздним вечером в его двери раздался звонок. Это насторожило Эша, ведь он никого не ждал. Он поднялся с дивана и бесшумно подкрался к глазку: за дверьми стоял Син, а позади — более высокая фигура Лао. Что им, черт возьми, нужно? У Эша не было желания принимать гостей. Но если повидаться с Сином он был не против, то Лао, затаившего на него глупую обиду, это никак не касалось. Эш вытащил из укрытия пистолет, заправил за спину в джинсы и прикрыл рубашкой. Возможно он и не понадобится, поскольку Син был здесь, но инстинкты правили. Предчувствие подсказывало, что Лао был опасен. С момента, как его вытащили из лап Юэ Луна, он смотрел на Эша с ненавистью и презрением. Эш ощущал его взгляд, как острие ножа, холодящее спину. Когда Син вышвырнул Лао из банды, Эш надеялся, что больше его не увидит. И сейчас особенно не хотелось. ...Но Син был настойчив.