Фантазии гитариста

      Обложка «В скале» была эпохальной. Несмотря на пятиликую вместо четырёх- гору Рашмор. Их портреты поместили рядом: красивое одухотворённое лицо Яна, смотрящего вперёд и даже как бы немного вверх, в Будущее, и повёрнутое в обратную сторону мрачное, чем-то недовольное лицо его самого. Насколько тяжёл взгляд, можно было только догадываться: чёрная тень пеленой закрывала глаза. Диск Ритчи берёг.       Тот сон про Страну чудес он запомнил на всю жизнь. К тому же, Стратокастеры (и даже гитара Клэптона) верой и правдой служили ему долгие годы. А тогда, много лет назад, события, имеющие отношение к этой странной любви-ненависти, возможно, испортившей счастливое будущее великой группы, развивались непредсказуемо.       … Семидесятый был годом триумфа. Тёмно-пурпурные наконец-то поймали за хвост Синюю птицу удачи. «In Rock» писали между концертами. Новые идеи обкатывались прямо на сцене: если что-то нравилось публике, это тут же ложилось на магнитную ленту. Ритчи стал главной движущей силой: его искромётные риффы, яркие гитарные ходы и смелые эксперимены новатора тогда без преувеличения запустили их всех в стратосферу. Он помнил, как безжалостно браковал всё, что не было захватывающим и не содержало в себе драму. «Не для этого альбома!» – часто выносил вердикт своенравный гитарист. И все подчинялись: дело того стоило. Плёнки почти не кромсали, не склеивали. Неожиданно раскрылся и талант басиста Гловера: это его риффы звучали в «Speed King», «Into the Fire», «Hard Lovin' Man». Виртуозы Лорд и Пейси не отставали. Фантастический вокал Гиллана рвал перепонки и души зрителей на части.       Они уставали, порой не могли выспаться, но никто этого не замечал. В лихорадочном бреду вдохновения их труд обретал крылья, безудержно тянуло творить, искать что-то новое, ранее никому не известное. Дрожали от нетерпения: хотелось поскорее увидеть окончательный, «готовый» результат. Концерт – студия – работа до пяти утра – концерт – студия… Такой режим хорош, пока ты молод и полон сил.       Один из концертов особенно удался. В тот день Пурпурные звучали пронзительно, мрачно и опасно, на нервах, на грани… Они нашли ТО САМОЕ. Свежесть и бешеную, агрессивную, вневременную энергию. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно! Вот бы сохранить всё в записи, ничего не меняя. Тогда будет Космос!» – думал Ритчи. И, конечно же, потом в студии De Lane Lea он своим «громче и жёстче» замучил всех и особенно звуковика Мартина. Повезло ещё, что Бёрч был таким же безбашенным трудоголиком. Другой со словами: «Рабочий день закончен!» - просто послал бы всех куда подальше и ушёл спать. Вместо этого звукоинженер лихорадочно искал подходящее место для записи ударных: толстые стены глушили стук барабанов Пейса. С трудом, но место было обнаружено. И опять понеслось! Студийные датчики зашкаливали, но всем было глубоко фиолетово. Потом всё тщательно выверяли в комнате контроля. Каждому хотелось, чтобы его инструмент звучал ярко и органично. Инструментом вокалиста был голос.       В комнате они были одни. Остальные пошли перекусить. Ритчи злился – сказывалась трёхдневная усталость. На его взгляд, в этот раз запись получилась невыразительной. К тому же, посторонние мысли мешали сосредоточиться: красавец Ян в майке с американским флагом в полуметре от него пытался разобрать то, что записали минуты назад. Певец был разгорячён, и гитарист улавливал лёгкий, опьяняющий запах его стройного, сильного тела. Он напоминал свежий аромат сирени с ноткой терпкого вина, был немного пряным и мягко обволакивал. Голова кружилась. Ритчи невыносимо хотелось подойти ближе, положить руку на плечо вокалиста, как делал всегда кинестетик Ян. Но гитарист был визуалом, и об этом знали. Почти всегда он держал дистанцию. Даже на фотографиях, где певец легко и свободно приобнимал Джона, Пейси, опирался на плечо Роджера, Ритчи сидел в стороне, сложив руки, и своей закрытой позой разрушал общую картину дружеской идиллии. Невозможность сократить расстояние сейчас бесила ещё больше.       – Плохо слышно вокал! – Ян наклонился над пультом.       – За кого ты, придурок, себя принимаешь, за Тома Джонса?       – Что ты сказал?! А ну, повтори!! – Гиллан выпрямился и развернулся всем корпусом.       Плохо соображая, почему, гитарист замахнулся. Тут же его руки были сжаты железной хваткой. Глаза певца потемнели. Ян почувствовал, как дьявольский огонь прожигает его насквозь. От природы он обладал необыкновенно сильным темпераментом и помнил об этом. Иногда такая страстность пугала тех, с кем сводила его судьба, поэтому приходилось себя контролировать и чаще включать «режим ангела» (так в шутку потом назвала его божественную харизму одна из поклонниц, очевидно, вспомнив созданный Гилланом образ Иисуса на чёрно-белой видеозаписи известной рок-оперы).       Такому Иисусу невозможно было не верить, если, конечно, принять крамольную версию «Христос – человек», которую старательно навязывали миру авторы. Этот Иисус с бездонными глазами, нежными чертами лица и длинными тёмными кудрями был чист, непорочен, но вместе с тем, в нём сквозила какая-то тихая печаль мира сего, а не горнего. Боль, крик души, трагизм Бытия передавал он своим непревзойдённым вокалом… И Уэббер с Райсом это отметили. Звёздную роль в экранизации мьюзикла должен был сыграть именно Ян – считали они. Все, кто присутствовал на той записи, это видели тоже. А уж те, кто слышал всю оперу, студийное исполнение, навеки влюблялись в чарующий серебряный голос и в светлого человека – его владельца.       Был ещё «режим дьявола». Тот, в котором вокалист позже пел в «Black Sabbath». Мощный, разнузданный, крышесносный: «Держите меня семеро!» И он относился не только к «щас двину стойкой микрофона по голове и отделаю так, что родная мама не узнает» (Ян легко мог и это), но и к шальным искоркам в его глазах, которые иногда появлялись, когда он смотрел на Ритчи. В такие минуты певец мог быть в подпитии или даже в трезвом состоянии, мог быть просто взбешён очередной выходкой как будто намеренно выводившего его из себя Блэкмора, с которым – Гиллан давно заметил – было что-то не так. Ритчи явно проявлял к нему повышенный интерес, разглядывая тайком, когда думал, что тот не видит, и потом быстро отводил смущённый взгляд. В его диких выпадах (например, однажды он убрал стул, на который вокалист хотел приземлиться, в результате чего тот упал со сцены и разбил себе голову) чувствовалась какая-то иная подоплёка, нежели просто стремление поиграть на нервах из вредности.       Ян предполагал разное, и вот теперь появился шанс предположения эти проверить. Кроме того, удивляло, что и ему самому порой хотелось укротить строптивого гитариста, подавить его волю, подчинить себе, сжать в объятиях худое, жилистое тело, чтобы хрустнули кости, и он заткнулся, склонился перед превосходящей силой, не смея впредь возражать. К тому же, можно было в любой момент легко это сделать: физически Гиллан был крепче и почти на десять сантиметров выше. В своей неотразимости и гипнотическом воздействии на представителей обоих полов Ян убедился давно: бесспорно, красота творит чудеса, открывая любые двери, и с парадного, и с чёрного хода. Сейчас «режим дьявола» опять накрывал с головой. Его приближение безошибочно угадывалось. Певец чувствовал непреодолимое желание совершить что-то из ряда вон выходящее. Заломив Ритчи руки за голову, хоть и с усилием, но достаточно легко сдерживая сопротивление, он яростно прожигал своим потемневшим взглядом чёрные, дерзкие и немного печальные глаза. Смотрели друг на друга с вызовом, в упор: кто кого переглядит, раньше моргнёт, опустит голову, тем самым признав себя побеждённым. Лицо гитариста пылало, знакомое выражение какой-то мрачной решимости промелькнуло на нём и тут же исчезло. И Ян не выдержал: он всем телом прижал Ритчи к стене и впился в тонкие губы жарким, запретным поцелуем. Реакция слегка удивила: тот исступлённо ответил, словно уже давно ждал именно этого, как будто иссушённому жаждой путнику наконец-то дали напиться, и вода оказалась приятной на вкус, прохладной и чистой.       Казалось, поцелуй будет длиться вечно: оба с наслаждением его углубили, их языки вели неистовую борьбу, возбуждение нарастало, пол уходил из-под ног. Певец ослабил хватку. Горячие руки Ритчи проникли под майку Яна и с нежностью провели вверх по атласной коже. Тот шумно выдохнул, на секунду отпустив податливые губы. Его рука в ответ забралась под рубашку гитариста, сжала твёрдый сосок. Ритчи вздрогнул, тоже прервал поцелуй, но тут же приник к мягким губам снова, почувствовав ответное движение. Ян принял вызов: нежно и настойчиво исследуя языком влажные, тёплые глубины, он надавил коленом. Ритчи подался вперёд – брюки стали тесными. Хвала Небесам! Его давняя мечта сбывается: он может целовать этого красавца без страха тут же получить удар в челюсть. Подумать только, тот сам не против. Свинцом ударила мысль: «Я не сплю? Ущипните меня, кто-нибудь! Это просто праздник какой-то!»       Ян же упивался вполне ожидаемой реакцией на свою обольстительность: подумаешь, сварливый создатель убийственных риффов! Сейчас это был всего лишь разгорячённый, немного смущённый парень, с нескрываемой страстью ответивший, тем не менее, на его смелый порыв. Всё окончательно прояснилось. Ритчи был давно и безнадёжно пойман в шёлковые сети гипнотического обаяния харизмата-вокалиста. «А раз так, я покажу тебе, каким могу быть, – думал певец, продолжая ласкать его соски, нежно поглаживать плечи, грудь, живот, опускаясь ниже. – Будешь знать, как со мной спорить, ещё пощады попросишь!» Ритчи ничего не думал. Он был как в тумане, полностью отдаваясь этому неизведанному, мучительному, давно желанному чувству: Ян его обнимал, был с ним здесь и сейчас. Остальное не имело значения.       Громкий топот четырёх пар резвых ног на лестнице бесцеремонно прервал волнующую сцену. Перекус с перекуром закончились. Нужно было возвращаться к работе…