Взрослая девочка

Мы все потеряли что-то на этой безумной войне Nautilus Pompilius

В Аврорате каждую операцию разбирают по косточкам, особенно провальные. Оценивают и ищут причины неудачи. Холодно, без эмоций, отстраненно: не для того, чтобы наказать виновных, а чтобы не повторить ошибки в будущем. Но Тина не может ждать, пока улягутся эмоции. У нее внутри все разрывается каждую минуту, каждую секунду. Она смотрит на мост и вместо двух стоящих на нем фигур видит светлые кудри, растворяющиеся в огненной синеве. Снова и снова она прогоняет в голове последние месяцы, которые складываются в огромную, уродливую ошибку. Но где она началась и как можно было ее избежать — Тина понять не в силах. - Будь осторожнее, пожалуйста, - говорит Тина, когда Куини приносит очередной пакет со сдобными нюхлерами и покрытыми глазурью камуфлори. - Не волнуйся, что может пойти не так? - Куини подливает ей чай и тут же, выразительно блеснув глазами, меняет тему: - Кстати, тебе письмо. От конверта пахнет дальними странствиями и немного водорослями. Кажется, его уронили в воду, а потом высушили. Тина подавляет желание еще раз втянуть в себя этот запах, потому что Куини, понимающе улыбаясь, смотрит на нее. Она знает, что Тина все еще боится дать волю чувству, которое зарождается в ее сердце, и, как всегда, говорит то, о чем сестра только думает: - Дорогая, это любовь, она может сделать только лучше. Несколько месяцев обе сестры лучатся тихим счастьем, улыбаясь в подушки на соседних кроватях — каждая о своем. Зима пролетает в одночасье, весна ласкает Нью-Йорк теплом и солнцем. Под этим солнцем Куини берет дело в свои руки. Тина постоянно застает их с Якобом дома — заляпанных мукой и очень довольных. Виртуозная выпечка и польские национальные блюда уже лезут у нее из ушей, и она хвалит их все более и более сдержанно. - Миссис Эспозито опять спрашивала меня насчет мужского голоса, который слышится ей из нашей квартиры, - замечает она, в очередной раз отправив Якоба восвояси. - А знаешь, что самое смешное? - с восторгом отвечает Куини. - Ты ведь их первая в наш дом привела! Она звонко смеется над причудливыми жизненными совпадениями, но очень быстро утихает, когда чувствует, как сжалось сердце сестры. Журнал все еще лежит в мусорном ведре. Там Лита Лестрейндж доверительно кладет руку Ньюту на плечо, а он, безусловно, смущен и счастлив. - Прости, - тихо говорит Куини. Тина делает вид, что все в порядке. Мало ли что ей там показалось, на причале, ей некогда об этом думать. Лето приносит страшное известие, а с ним — целый вал работы, в который Тина ныряет с облегчением. Когда занимаешься расследованием, у тебя совсем не остается времени на то, чтобы грызть себя изнутри. И Куини добавляет ей забот. Один раз Тина чудом, в последний момент, перехватывает сообщение о неожиданном всплеске магии в районе одной пекарни. Она забирает вызов себе, хотя это ниже ее должности и квалификации, выдумывает невероятную, нелепую ложь, чтобы привязать этот вызов к своему делу, а потом — такой же насквозь фальшивый отчет. - Ну прости, - снова говорит Куини, так же сердечно, как и всегда, жалобно складывая брови домиком. Тина видит девочку, которая опять сломала игрушку, но знает, что ей купят новую, если она хорошенько попросит. - Я не хотела, чтобы у тебя были из-за этого проблемы. - При чем здесь мои проблемы? - раздраженно спрашивает Тина, поправляя блузку на вешалке. - Ты хоть понимаешь, насколько это опасно? Для тебя? Для него? Но Куини не понимает. Куини влюблена и счастлива, а когда Куини влюблена и счастлива, весь мир должен об этом знать. За день до поездки в Париж Тина натыкается на этих двоих в кабаре. Они танцуют какой-то безумный регтайм в фейерверках блесток, и все посетители смотрят на них, беззлобно посмеиваясь: видно, что парочка уже навеселе. Тина дожидается конца танца. Куини, заметив ее, кидается ей на шею, но Тина отстраняет ее и просит обоих выйти вместе с ней. - Но Ти-ини… - тянет сестра, однако у Якоба чуть больше благоразумия. А может быть, он просто ее боится, потому что они все-таки оказываются на крыльце. - Мистер Ковальски, вы правда думаете, что после ваших приключений со Скамандером еще не весь Конгресс знает вас в лицо? - Да я... - И вы помните, какое наказание полагается в Америке за нарушение Статута о секретности и закона Раппапорт? - Да, но… - Уж должны, если только моя сестра вернула вам все воспоминания. - Я не… - Да, вплоть до смертной казни. Не для вас. Вам всего лишь снова сотрут память. - Тини… - в отчаянии шепчет Куини, и в ее голосе Тина слышит самые неприятные, истерические нотки. После разговоров на таких тонах они обычно очень крупно ругаются. Якоб опускает голову. Он похож на бульдога, которого хозяин ударил тапком, и Тине его даже немного жаль. - Милый! - Куини прикладывает ладони к его щекам и поворачивает его голову так, что он глядит ей прямо в глаза, - Не бойся, все будет хорошо, мы ведь всего лишь один раз вышли погулять, никто нас друг у друга не отнимет! - Не знаю, - растерянно говорит Якоб. - Я же ничего не понимаю в ваших магических делах, если это и правда опасно, может быть, не стоит?.. - Чего не стоит? - быстро спрашивает Куини. Она все еще улыбается, но глаза у нее блестят нездорово и в нежном высоком голосе сквозит близкая ссора. Якоб совершенно онемел перед слезами любимой женщины и суровостью Тины, которая возвышается над ее плечом. - Дорогая, давай мы все хорошенько обдумаем, ладно? Куини отступает на шаг, и Тина вспоминает маленькую капризную девочку в красном платьице, которая топала ножками и требовала, чтобы кошка, которую она тянула за хвост, немедленно к ней вернулась. - Спасибо, - тихо говорит Тина Якобу и аппарирует вместе с сестрой. Рано утром Куини ускользает из дома, не оставив записки, и Тина собирает чемодан в одиночестве, очень медленно, то и дело отвлекаясь и надолго останавливаясь у окна с какой-нибудь вещью в руках. Когда открывается дверь, она замирает. Куини рыдает в голос, не сдерживая слез, и Тина понимает, что Якоб принял единственно верное решение. - Куини… Тина протягивает к ней руки так же, как много лет назад, когда они впервые оказались одни на белом свете. Но тут сестра поднимает голову и с силой толкает ее в грудь. - Теперь ты довольна?! Раз ты не можешь быть счастлива, значит и остальные должны страдать?! Она бегает по комнате, заламывая руки. - Это ты так можешь! То у тебя Грейвс на уме, потом от Ньюта не продохнуть, а теперь ты целуешься с Ахиллесом! А я так не могу! И я все равно буду с ним, слышишь?! Тина слушает молча, холод прокатывается у нее от макушки до пальцев ног. Куини это чувствует, но и не думает тормозить. Она смотрит победно, вздернув маленький аккуратный подбородок. - Знаешь что, - говорит Тина. - Ты взрослая девочка. - Вот именно, - Куини торжествующе скрещивает руки на груди. - Делай, что хочешь. Я тебе больше не помощник. Когда приходит время отъезда, они холодно и скомканно прощаются. День за днем Тина исследует пронизанные сентябрьским солнцем улицы Парижа, и ей нужно совсем немного времени, чтобы боль в груди пересилила упрямство. Тина знает, что Куини все равно с ней, что бы они друг другу ни наговорили. На свете нет сил, причин, событий, которые могли бы по-настоящему разорвать эту связь. Ведь это Куини, которая приходила к ней в кровать прятаться от грозы, когда была маленькой. Которая однажды обежала весь Нью-Йорк, чтобы найти Тине пару перчаток на ее первый бал в МАКУСА. Которая готовит какао, когда Тина без сил возвращается домой, и не задает глупых вопросов. Кажется, Тина и правда погорячилась, нужно было найти иные слова, объяснить, доказать… Она заходит на почту и посылает открытку, которая остается без ответа. Они остаются в Хогвартсе на ночь. Ворочаясь на широкой постели и прожигая взглядом потолок, Тина думает, что едва ли хоть один из них сомкнет глаз в эту ночь. Кто-то видит золото, кто-то — лиловый шелк, пожираемый огнем. И еще один человек (хотя Тина об этом и не знает) задумчиво ходит вокруг накрытого тканью зеркала. Этот замок — странное место. Его стены отдают прохладой и снисходительным равнодушием. Они стояли здесь тысячу лет, перестоят как-нибудь и Гриндевальда, и другие войны, которые неизменно придут. Что им до одного маленького лучика, который вдруг погас? Это равнодушие не лечит раны, но это именно то, что нужно ей сейчас. Утром Тина случайно наталкивается на Якоба. Он стоит на широкой площадке, глядя на вздымающуюся вдали горную гряду. - Все никак не могу взять в толк, - говорит Якоб. «Я тоже», - мысленно отвечает Тина, но он продолжает: - Вроде бы вчера по этой лестнице я пришел в одно место… а сегодня совсем в другое. Тина рядом облокачивается на парапет и они вместе смотрят на золотистую рябь озера. - Это я во всем виноват, - крупные слезы катятся по щекам Якоба. Он уже не выглядит как побитый пес. Он растерян, раздавлен, растоптан свалившейся на него горечью, — Я же знал, что нам нельзя быть вместе, нужно было настоять. Но она такая… красивая, и умная, и удивительная. Она была права, я повел себя как трус. Но я думал, что любовь… это такая штука… - Которая не может сделать ничего плохого, - глухо говорит Тина и кроме этого уже не может ничего сказать, потому что в горле застревает огромный ком. Они просто стоят рядом на этом балконе, в косых лучах восходящего солнца, смотрят в разные стороны и плачут, как плачут малознакомые люди на похоронах, каждый зная, что его горе больше. - А я ведь тебе не очень нравлюсь, да? - спрашивает Якоб, шмыгая носом. Ей вообще мало кто нравится. И еще меньше — людей, которым она доверяет. Тесей в их число не входит. Как и Дамблдор. Насчет Ньюта она пока не уверена. - Это не имеет значения, ведь мы на одной стороне. Что бы Тина ни сказала сейчас, каждая фраза напоминает о ней. - А бывает ведь такое, когда ты что-то делаешь, как во сне, но тебе кажется, что очень правильное. А потом приходишь в себя, оглядываешься и такой: «Ух, да что же это я натворил?!», - Якоб смотрит с надеждой, и Тина не в силах ее у него отнять. - Бывает, - согласно кивает она, и они снова молча смотрят на золотистые блики воды.