Багряные звезды

Имперский стражник, только что рассыпавшийся в любезностях перед имперским же ученым, для Ворина не расщедрился даже на скупую улыбку... но и не скривился от омерзения. Может, за всю жизнь он видел морды и паршивее, может — просто не вглядывался в очередное данмерское лицо. Ворину было плевать — куда больше его волновали собственные стертые ноги и перспектива еще несколько дней провести в горах. Сам он при первом взгляде на свою рожу долго блевал — и не мог осуждать за это других. Конечно, он не питал иллюзий на свой счет — рана была действительно скверная, и бинты выглядели ужасно, но все равно к такому он не был готов. Где-то в глубине души он хотел бы верить, что под бинтами гладкая, мягкая кожа, по-прежнему симпатичное лицо — молодое, еще меняющееся, но уже обещающее подлинную красоту в зрелости... Память о том, что было, и то, что теперь есть, наслаивались друг на друга — принять новую реальность было воистину тяжело — но если это цена за свободу от рабства, пусть так. Имперский стражник слегка косил в сторону, но это не мешало ему тщательно перетряхнуть походные мешки и прощупать все складочки и карманы... впрочем, пожитков у Ворина было не слишком много: тетрадь с привязанным к ней куском угля, спальный мешок, солонина, полбутылечка лечебной мази, немного сменных вещей и бедные на вид украшения. Это настораживало сильнее всего, потому что редко какой данмер рискнет пойти через горы Велот, не имея за душой практически ничего. Но Ворин Телас, путешественник с парой помятых бумаг вместо привычных имперских документов, был именно таким: нужда толкает и на большие безумства. Если бы Ворин мог, он бы остался в Дешаане, но беглому рабу без покровителей, убежища и с приметными шрамами в Дешаане делать нечего. Пусть прошло уже несколько лет с момента побега, не стоит лишний раз искушать судьбу. Если бы Ворин мог, он не покидал бы лабораторий Отца Таинств, но тот ясно сказал, что судьба Ворина быть не ученым, но кем-то большим. Что там на этих бумажках нацарапано разобрать без переводчика стражник не смог, но Ворин на это и рассчитывал. Ворин Телас не существует как подданный Морровинда, но существует как апостол Заводного Города. За ту бумагу, что он показал простому имперскому стражнику, ни скампа не понимающему в данмерисе, его бы скорее сожгли за богохульство, чем попытались бы разобраться. Любой благочестивый мер знает, что Заводной Город давно закрыт, а Си из АльмСиВи больше не берет учеников… Ворину не нужны проблемы: он не рискнул получить подлинное свидетельство о морровиндском подданстве, как не рискнул подделывать имперские документы, о которых имеет весьма скудное представление. Бумага, написанная неразборчивым почерком на диалекте Латуни-и-Стекла, стала лучшим из вариантов. Главное, что печати и подписи выглядят вполне достоверно — большего разленившимся на жаре и одуревшим от гор имперцам и не нужно... ...и все же через границу Ворина пропустили ближе к следующему утру. Не хватило денег ни на подарки доблестной страже, ни на разрешающие проход бумаги имперского образца. В Чейдинхол он добрался к концу недели, и задержался там всего на две ночи. Сытые, ленивые горожане видели почти нищего странника в изношенных одеждах, и предсказуемо не обращали внимания. Он снял чулан в самой бедной ночлежке и за последние, еще морровиндские, гроши купил почти несъедобные припасы и моток некачественных ниток — торговец потом долго хвалился перед друзьями... Той же ночью из городских конюшен исчез его племенной жеребец — подвыпивший конюх клялся, что видел грудастую низкую данмерку... много таких проходило через окрестности Чейдинхола, и шансы ее найти были низки. Той же ночью Ворин Телас — совсем не грудастый и не совсем данмерка — выменял и коня, и женские тряпки, и часть запасов хорошей дешаанской лунной радости на золото, карты и добротный меховой плащ… пусть даже конь — вороной чейдинхолец, способный без устали проскакать от Чейдинхола до столицы — и, может, дальше — стоил гораздо больше, не был бы краденым. Той же ночью Ворин Телас — не раб, не апостол, просто обычный мер, которому нигде во всем мире нет и не будет места — прячется сам в себе и надевает маску наивного, не понимающего ни слова на тамриэлике простачка... Той же ночью — с десятого на одиннадцатое Руки Дождя триста двадцать четвертого третьей эры — что-то закончится. И что-то начнется заново.