Багряные звезды

В Поместье Курио все знают Ворина под именем Гелс. Слуги не обращают на него особого внимания, другие актеры или тихо завидуют, или шипят в спину… Гелс приходит нечасто, куда реже, чем раньше, когда он был практически неизвестен. Гелс обычно приходит во второй половине дня, проходит через всю Плазу, оборачиваясь на каждый шорох, и только в поместье расправляет плечи и расслабляется. У него нет здесь друзей — только враги, тихие завистники и непостоянный богатый любовник, но все равно ему здесь нравится. Многие ждут, когда он наконец-то наскучит Курио. Многие ждут, когда он наконец-то исчезнет насовсем. И только Курио знает — Гелс исчезает всякий раз, как переступает порог личных покоев советника Крассиуса. И вместо него появляется буря. Ворин сбрасывает неудобные сапоги, расплетает гелсовы косы, сбрасывает с себя очередную личность — и становится тем, кого Курио по-настоящему жаждет видеть. Иногда они говорят много и долго, пока не наступит утро, иногда не произносят ни слова… А иногда спорят до хрипоты. — Кто тебе нужен, Крас? — Спрашивает Ворин в один из таких вечеров, и Крассиус чувствует приближающуюся грозу. Будь он каджитом — вздыбил бы шерсть на загривке, предчувствуя скорые молнии… Но Крассиус Курио — не каджит и не боится грома. Впрочем, быть может, не стоило говорить о работе — не спустя месяцы разлуки. Не стоило говорить о провале “Вертихвостки” — и о том, что главную роль уже давно играет другой, говорить не стоило тоже. Но Курио слишком привык думать вслух в экранированных от любой прослушки личных покоях. — Кто тебе нужен? Сэра Гелс на подмостках — или простой бродяга в зале? Или, может, _пышечка_, которая вовремя опустится перед тобой на колени в четвертом акте? Глаза Ворина блестят очень нехорошо — конечно, Курио не лучший знаток данмерской мимики и взглядов, но он пробыл советником Хлаалу достаточно, чтобы читать и замечать многое. Иначе, он просто не смог бы выжить — и взлететь так высоко, куда н’ваху взлететь невозможно. Ворина он знает достаточно хорошо, чтобы заметить под легкой, даже не пытающейся походить на правду игривостью нервозность, раздражение... и что-то, похожее на тревогу. Курио знает Ворина достаточно хорошо, чтобы не обманываться чужим спокойствием — тот слишком легко и слишком быстро способен переключиться с миролюбия на агрессию, перейти от заверений в дружбе к клинку под ребра... Курио не боится — но все равно подбирает каждое слово. Этому разговору вообще место в кабинете, не в спальне, но раз он уже начат, придется держать ответ. — Гелс — лучший из актеров, исполнявших Вертихвостку. Ты сам знаешь, что бесподобен. Особенно в сцене, где госпожа Колто выясняет, что вместо груди у Вертихвостки — полные бурдюки мацта. — Но? — Не смотри так. Я знаю, что в Храме вновь назревает буря, и не хочу, чтобы под гримом и личиной Гелса откопали каноника Теласа. Если на карьере Гелса не скажется пара пропущенных выступлений, то... — Не нуди, Крас. Ворин убирает в сторону заколки темного металла — его движения плавные, ровные, но Крассиус все равно замечает, что пальцы у него слишком напряжены. Они уже говорили об этом, очень давно, еще до того как “служителя Теласа” выслали из Вивека в Балмору. Тогда у Ворина не было никаких пятен на репутации, и статуса каноника тоже не было. Если интрижка с советником-н’вахом едва не разрушила всю жизнь простого священника, то что говорить о судьбе каноника, играющего в фривольной пьесе? Крассиус не хочет так глупо ломать Ворину жизнь — но тот слишком горит сценой, чтобы остановиться. Он будто бы не боится ни ординаторов, ни отлучения, ни ссылки — будто после всех проверок и наказаний стал лишь безрассудней и злее. Курио не спрашивал никогда, что Ворин делал все это время… возможно, стоило. Ворин умывается, мутная от грима вода течет по его лицу и шее, капает на грудь… Это лишь передышка. Разговор еще не окончен. — "Вертихвостка" теряет зрителей. За то время, что меня — всех "меня" — не было в Вивеке, все стало слишком плохо. И сейчас ты не хочешь выпускать на сцену _вернувшегося от стоунфоллзкой тетушки_ Гелса. Если не он, то что может спасти "Вертихвостку", кроме хорошего скандала? Ворин смотрит остро и зло, и не понять, чего в этом взгляде больше — отчаяния или ярости. Он прав — “Вертихвостку” практически не спасти. Курио это знает и сам. Ворин перебирает заколки, ищет свою любимую костяную, Крассиус смотрит на его пальцы, на вытащенную из тайной ниши храмовую мантию… И у него появляется план. Дермовый, но ебанутость очевидно заразна. Ворин ловит его взгляд, тяжелый, нечитаемый — и выглядит как-то слишком довольно. — ...Ты знаешь, о чем я думаю, сердце мое? Ворин не способен улыбаться, но в его достаточно жутком оскале Курио видит искреннюю улыбку. — Да. И _это_ тебе обойдется дорого. Дальше они говорят, не словами, но взглядами, жестами, выбранными заколками… Такие вещи не следует говорить вслух. У стен — и не только у стен — есть уши, которые могут услышать даже через магическую защиту. Но если все получится… Риск оскорбить Храм и самолюбие довольно посредственного актера все же не перевесит возможный успех затеи. План они тоже почти не обговаривают: может не выгореть, что-то может пойти не так, да и сам Ворин редко действует по плану от начала и до конца... Курио доверяет ему — и готов дать полную свободу действий. Ближайшее выступление назначено в сандас, билеты почти не проданы… Были, пока не прошел слушок, что на выступление придет кто-то из Храма. Неизбежный спор священника и ординаторов со скандальной труппой обещает быть куда интереснее приевшихся шуток про копья и печи... Многие будут ждать жарких проповедей и, быть может, зрелищных наказаний. Многие будут ждать разрешения кинуть гнилым бататом на сцену. Многие будут ждать высылки н’вахов из Вивека. Но никто не будет ждать, что каноник Телас, пришедший следить за нравственностью и проповедовать н'вахам, с интересом досмотрит до второго акта... ...и будет так эстетически оскорблен, что выйдет на сцену и переиграет актера.