***
Ворин поводит плечами, с наслаждением чувствуя, как позвонки и пластины с хрустом встают на место. Откидывается на обитое синт-кожей пилотское кресло и лихо — но все же с должной осторожностью — закидывает ноги на приборную панель. Пацана — и тем более гостя — он бы за такую вольность… не прибил бы, наверное, но нашипел бы без малейших мук совести. Но ему самому — можно. Особенно если никто кроме Мелди не видит. Мелди не расскажет. "Телваннийка" сыто урчит приглушенными, переведенными в сон двигателями, глухо, привычно вибрирует. Ворина успокаивает этот звук. У него все еще нет настоящего дома — Морровинд третьей эры погребен под пеплом и временем, Нирн мертв, и ни один план Обливиона не сможет стать им подходящей заменой. Ничто в Аурбисе не сможет стать ему настоящим домом, а то, что лежит за его пределами — тем более. Ворин достаточно стар и достаточно подзабил, чтобы это его действительно беспокоило. Индорил Неревар Мора мог отдыхать лишь в движении: трясясь в седле, прорезая топором или магией ряды врагов, наблюдая ночами за неостановимым бегом далеких звезд… Ворин-Нейт Телас такой же. Они оба — кочевники, которым никогда не найти дома ни на одной из карт и ни одной временной шкале. "Телваннийсякая Девка" — как и все корабли до нее — мало похожи на верховых гуаров, но во времена Неревара между звезд ходили совсем иначе. Уж Ворин-то знает. Помнит. И сейчас его все устраивает.Ощущение дома 30.05.2023
30 мая 2023 г. в 01:29
Примечания:
Образ жизни сурового кочевника для тебя или все-таки хочется пожить в милом, уютном домике?
Ворин не глядя бросает заплечный мешок на влажные камни. Что-то жалобно звякает, но ему плевать.
— Нахуй, — равнодушно говорит он куда-то в небо. — Все и всех.
Он устал. Ему совершенно не хочется двигаться.
Он опускается на отсыревшую, чудом не слетевшую и не сгнившую за месяцы неиспользования циновку и подгибает под себя ноги. Кости сразу начинают скулить от холода, напоминая о… разном, но Ворин на это лишь зло шипит.
Жаль, он не умеет призывать ни огонь, ни даже тепло — высушить магией было бы славно… Он мог бы, конечно, зачаровать свою кожу, сделать ее прочнее и жарче потемневшей от холода лавы. Мог бы заставить свой мозг обмануться, поверить в иллюзию тепла и покоя…
Он не делает ничего из этого. Ему откровенно насрать и лень шевелить даже пальцем. У него на это просто нет сил, хотя мана бурлит в его жилах и до сведенных судорогой ладоней жаждет выхода.
Вместо этого Ворин вглядывается в темную гладь воды — и далекие, яркие, почти солнечно-теплые огни Вивека.
Отражение скалится ему окровавленными, лишенными кожи и плоти костями, но туда Ворин сейчас не смотрит.
О, он мог бы войти в город, пройтись по любимым улочкам через большую часть кантонов и переступить порог собственной, за бесценок снятой комнаты в кантоне Святого Делина. Он мог бы и вовсе за нее не платить: едва ли кто-то стал бы там жить после полежавшего пару недель трупа, — но Ворин не против доплатить за неприкосновенность жилья и чужую невнимательность пару лишних десятков дрейков.
Или даже не идти, а переместиться — сил ему хватит и на десяток вмешательств с возвратами — и, может быть, остаться на время в Храме. Архиканоник уже лет сорок страдает бессонницей и потому едва ли откажет в беседе и партии в шахматы.
Мог бы поскрестись в дверь к Красу, переодевшись в Гелса… Или почти не таиться и не переодеваться, лишь набросить отводящую взгляд иллюзию. Молча уткнуться лбом в чужое, почти по-данмерски горячее плечо, целовать узловатые пальцы и плавиться под их касаниями…
Мог бы и остановиться в Шалке — как и в десятке других таверн, от нейтральных до принадлежащих Домам — смотря с кем ему в этот раз выгоднее вести дела.
Мог бы зарыться носом в спальный мешок, спрятанный недалеко от базы Мораг Тонг.
Мог бы и вовсе остаться еще на пару дней в племени — ни Сул-Матуул, ни Нибани Меса не решились бы его прогнать, а часть женщин "гуарьих костей" и вовсе были бы рады…
Но Ворину не хочется ни городского шума, ни деловитой и тихой суеты кочевого лагеря, ни вообще хоть кого-то рядом. Ему не хочется выверять каждое сказанное и несказанное слово, не хочется ни разливать сладость лжи, ни цедить яд правды.
Ему не хочется притворяться, что в любом из этих мест он ощущает себя дома.
Он знает: нигде для него нет места, нигде и никогда ему не обрести настоящего дома. В той жизни у него не было дома тоже — Ворин помнит, что не мог отдохнуть даже в роскошнейшем из дворцов так, как отдыхал в седле и в горячке боя.
Ворин знает, в посмертии ни один из осколков его души не обрел покоя.
В этой жизни… В этой жизни он вырос в клетке — и живет тоже в клетке, разве что много больше.
И что тогда, что сейчас ему тесно.
Тесно в стенах, тесно в городах и в пустошах, тесно среди восторженной — и проклинающей — толпы.
Тесно в собственной коже.
Но каменистый островок посреди солоноватой воды домом хотя бы не притворяется.
И в этом его преимущество.