***
Ты бежишь, и звезды и луны бегут впереди тебя, пока не начнут в такт твоих шагов двигаться. У тебя нет больше стоп, которые можно омыть ледяной водой, у тебя нет больше сердца, которое может светить во мраке, у тебя нет больше лица, которое можно подставить звездному ветру. У тебя нет больше и значения — оно похищено, оно взято на хранение и украдено, оно разрублено и разделено на равные части, и ни одна из них тебе не принадлежит и принадлежать не будет. Твое имя… твое имя мертво и не имеет веса, даже если ты облечешь его в тысячи форм и миллионы звуков. Довольствуйся оброненными в пепел крохами, глотай пыль, в которую обратился твой изувеченный сосуд. Это — подлинный мантлинг Мертвого Бога. И конец этих слов — Его-и-твое Сердце. Ворин смаргивает дурман и неопределенно скалится в лицо старой и мудрой шаманке. Его глаза слезятся — исключительно из-за дыма трамы, нет ничего в этом большего — и исчерченные незажившими ранами руки дрожат… Ворин это игнорирует. Ворин может терпеть и большее. — Ты напряжен, — произносит Нибани Меса, и это совсем не вопрос. — Ты беспокоишься. — Да, — отвечает ей Ворин на одном из умерших языков. — Покой для хортатора значит лишь смерть. У хортатора нет места, где он мог бы остановиться навечно. Нибани Меса, может, и не разбирает ни слова, но она понимает. — У всего существующего есть место, где лежит сердце. Кочевники зовут это место домом, хотя вы… те, кто отверг странствия, те, среди кого ты бываешь чаще, вкладываете в это слово совсем иной смысл. Ворин снова вдыхает дым трамы. — Не отсутствие дома меня беспокоит, Нибани Меса. У меня не было дома ни в этой жизни, ни в той единственно значимой, что была до. Хортатор ведет свой народ по обнаженным хребтам врагов. Хортатор стремится по следам светил до тех пор, пока даже светила не начнут за ним следовать. Хортатор преследует… Великое Бедствие. Но разве все это не значит, что однажды Великое Бедствие не начнет за ним следовать? “Так уже было,” — не произносит Ворин, а Нибани Меса не продолжает. Это — не то, что следует произносить даже в мыслях. Хортатор не вправе ошибаться. И Неревар не ошибался. В это верят. Это является истиной. — Я не могу знать. Судьбы многих предопределены, но судьба хортатора не может быть таковой по своей природе. Хортатор свободнее многих. Все, что ты сделаешь, будет считаться правильным, пока ты способен нести на своих плечах бремя божественности и вечного изменения. Так… Так говорили мне предки, которые говорили с теми предками, что помнили тех, кто знал прежне… хортатора раньше. — Это не свобода, Нибани Меса. Это… “...Ответственность, которая мне не по силам.” Но Ворин не произносит и этого. — Ты можешь бежать. Ты можешь сбежать. От звезд и от лун, от прошлого и от будущего, но даже тебе не по силам сбежать от собственной тени. Ворин низко склоняется, чтобы не выдать взглядом того, что не следует. Дышит на счет до шестнадцати щелчков не-сердца и разгибается, гладя на Нибани спокойным, точно черные воды, взглядом: — Я не собираюсь бежать от себя и своей судьбы. Я… довольствуюсь оброненными в пепел крохами. Он не уверен, на каком из языков это произнес. Ему все равно. Он снова затягивается трамой, не чувствуя ни вкуса, ни действия трав. Он вообще… многие смертные радости перестает чувствовать.***
Ты знаешь, что по твоему следу бегут никс-гончие, — и ты знаешь, что не сможешь от них убежать. Ты падаешь в грязь, прокатываешься по скользкому склону, не ломая ни кости каким-то чудом… но, может, лучше бы было свернуть шею и умереть быстро. Колени горят от боли и от усталости, спина ноет от незаживших ран, но ты все равно упрямо встаешь и бежишь, стараясь держаться тени. Ты слышишь крики боли тех, кто остановился. Ты слышишь крики радости тех, кому не требуется бежать. А потом ты раскрываешь глаза — и видишь свою мать, держащую ладонь на твоем взмокшем лбе. Она что-то говорит, но ты не слышишь ни звука и не видишь лица. Но ты чувствуешь… облегчение и что-то, подобную счастью. И конец этих слов… Ворин хрипло и зло смеется и прижимается лбом к ледяному камню расщелины, в которой затаился от… разного. Липкое забытье не принесло утешения, а смех растревожил едва затянувшуюся рану. Лучше бы насланные сны. Лучше бы та-его память. Лучше бы ему не спать вовсе, по крайней мере, пока не придет в себя. Ворин Телас — хортатор велоти, возродившийся Индорил Неревар Мора… он умеет справляться и с Песнью, и с тем, что теперь долг и судьба хортатора. Он научился принимать те-свои воспоминания и чувства, очень и очень хорошо научился… Так хорошо, что больше не помнит, как справиться с собственными.