17 апреля. До свадьбы 17 часов.
Женщины плавными движениями рук, словно воздушными крыльями большой птицы, ставили на стол горячие блюда. С минуты на минуту приедут суровые дяди моей будущей жены, которые по весёлым детским рассказам Юрия Ивановича мизинцем могут свернуть мне шею и за любой промах заставят вылизывать пол одним языком. Я дрожал, как осенний лист на ветру. Сказать, что я волновался — не сказать ничего. Я конечно же не трус, но когда рослый сильный мужчина дрожит голосом, рассказывая про наказания старших братьев, невольно пытаешься стать муравьём и уползти подальше в муравейник. Нас с Сашей посадили рядом, но не успели мы приземлиться на стулья и испепелить друг друга недовольным взглядом, все присутствующие в доме чуть ли не на руках понесли нас встречать прибывших и звонящих в дверь гостей. Я с мольбой, молчаливой просьбой просил замок сломаться. Всевышний меня проигнорировал, и на порог вошли три богатыря: статный, коренастый и загорелый под зимнем солнцем Олег, чуть пониже его ростом, круглолицый Пётр с жилистыми руками, и самый маленький, неказистый, с ямочкой на подбородке и густыми светлыми усами Игнат. Первым со мной поздоровался Пётр. Он легонько пожал мне руку и перешёл с приветствием к моей маме. Дальше моя ладонь оказалась у Игната. Он обхватил её неаккуратно, почти не коснувшись, и быстро опустил. А вот с Олегом я прочувствовал всё, о чем рассказывал Юрий Иванович. Невыносимо крепкое, мужское рукопожатие сдавило кости так, что пальцы мои не смогли согнуться для обхвата руки в ответ. Ещё минут пять я незаметно массировал руку, чтобы та спокойно держала вилку за столом. По левую сторону от Саши посадили Петра, с моей же стороны расположился Игнат. Олег, смеясь от недавней шутки, обозначил себе место рядом с самым младшим братом. В начале я облегчено выдохнул что тот, кто чуть не сломал мне руку, сидит напротив, а после десяти минут я пожалел и взглядом брошенного щенка умолял посадить кого-угодно за место Игната. Пока Саша мило беседовала со своим дядей, а Олег занимался увлекательным разговором с Ольгой Петровной, я слушал тихое чавканье, шмыганье и редкий сдавленный кашель Игната. Казалось, что его случайно отдали на воспитание свиньям. Пышные усы то и дело погружались в бокал вина, пальцы не вылезали из рта, а на бежевую рубаху постоянно что-то падало. Наличие столовых приборов этот человек игнорировал почти полностью, салаты ел из общих тарелок, не обращая внимание на злостный взгляд моей мамы, которая была готова окатить его холодной водой. Петр вёл себя скромно, сдержано и осторожно. Он улыбался со смеха Олега и обнимал Сашу за плечи, иногда задавая ей волнующие вопросы про жизнь. Большой дядя на удивление мало ел, он взял картошку, селёдку и одну котлету. — Петр, почему вы ничего не едите? Вам не нравится? — забеспокоилась мама. — У вас на что-то аллергия? — Не волнуйтесь. — махнул рукой Олег и вытер губы салфеткой, — Петя буквально вчера прилетел со службы. А там, знаете ли, кормят не королевскими обедами. — Тогда кушайте побольше, не стесняйтесь. — мама быстренько окунула ложку в крабовый салат и хотела уже выложить на тарелку гостя щедрую половину, как Юрий Иванович жестом попросил остановиться. — Вы, кажется, не так поняли. — улыбнулся самый старший Залесский, — Это, если можно так выразиться, адаптация к еде. Вы его оставьте и расскажите лучше о грядущем празднике! Началась оживлённая беседа про свадьбу. Юрий Иванович и моя мама яростно пытались доказать Олегу, что пышное торжество должно греметь на весь мир с колоколами, лимузинами, каретами и огромным шлейфом от платья невесты. Олег же считал, что жениться нужно тихо и без особых затрат, ведь брак это не веселье для одного дня, и если уж решили выводить любовь на новый уровень, то сделайте это со вкусом, а не сгребайте все развлечения мира к алтарю. Петр общался с Ольгой Петровной и Сашей. Они разговаривали тихо, спокойно, будто в комнате они сидели одни, горел камин, на окне мяукал любимец семьи и за окном мела метель. Ольга Петровна неспеша разъясняла Петру о случившихся события, как живёт Саша и что вообще произошло в жизни после его годового отъезда. Он слушал внимательно, стараясь не упускать ни одного слова. Заинтересовавшись разговором, мужчина не заметил, как съел куриную ножку. К слову, ел он очень прилежно. Даже курицу кромсал вилкой и ножом. Чего не скажешь об Игнате. Поняв, что все разделились на небольшие группки, я вдруг понял, что мне достался лучший собеседник. Я надеялся на Полину, но та грустно уткнулась в экран смартфона и головы не подняла. Обращаться за помощью мне было не к кому: влезать в жаркие споры я не желал, а прерывать тёплую, уютную беседу я не смел. — Игнат, верно? — я попытался начать, но в ответ мне лишь промычали что-то с набитым ртом, чего я понять был не в состоянии. Так мы просидели минут пятнадцать. Пока краем уха я случайно не вклинился в вопрос Петра, адресованный Ольге Петровне. Он спрашивал, зачем мы играем свадьбу так скоро. Навострив все органы чувств, которыми я в силах уловить ответ, я придвинулся ближе и… Игнат громко чихнул прямо на меня. Два раза. Подряд. Конечно же все пожелали ему долгих лет, здоровья и никогда не болеть. Но пока я вытирал салфеткой с себя чужие слюни, ответ на вопрос уже прозвучал. Я был готов убить Игната. — Где вы будете жить после свадьбы? — поинтересовался Олег. Я подавился. — Кажется, тема близится к нашему подарку. — пробубнил себе под нос Пётр и сунул в рот большой ломоть хлеба, чтобы не принимать участие в дальнейшем разговоре. Суть состава семьи ясна. Олег — заводила и шутник, Пётр — скромняга и тихоня, Юрий Иванович — целеустремлённый работяга, Игнат — животное. Я ещё не познакомился с главой сего рода и не могу сказать, кто в кого пошёл, но очень надеюсь, что дед Саши не вторая копия Игната. Также было ясно, кто и зачем приехал. Больше всего внимание Саше уделял Пётр. Поначалу мне казалось, что ему просто некуда деться, приходиться пересиливать себя и выслушивать длительные рассказы Ольги Петровны. Но потом я заметил какими глазами он смотрел на племянницу, как приободряюще он поглаживал её плечо, как внимательно ловил каждое слово. Другое дело Олег. Сашу он не замечал вплоть до конца встречи и лишь изредка одаривал её парой лестных комплиментов. Игнат молчал и открывал рот лишь для того, чтобы вложить очередную котлету. — Здесь? — спросил снова Олег, проводя рукой по квартире. — Нет. — твёрдо утвердила мама. С чего вдруг она против? Крича о том, что я должен жениться через пару секунд, она не желает видеть Сашу в моём доме? Где же мы будем жить? Хотя меня это и не особо волнует, ведь я всё равно буду обитать в своей квартире. Но жить отдельно мы не можем, потому что поползут ненужные слухи. После маминого категоричного «нет» все смокли. — Правильно! — внезапно дряхлым, писклявым голосом поддержал Игнат. Он вытер усы ладонью и продолжил. — Молодые должны всего добиться сами! Шея родителей не фундамент! — Прошу прощения, — я наклонился в его сторону и чуть громче сказал, — Это моя квартира. Я сам на неё заработал. Мама посмотрела в мою сторону протяжным озлоблённым взглядом. Я огорчил её, сообщив всем, что это моя собственная жилплощадь. — Нет, постойте. — взволновалась Ольга Петровна. — После свадьбы они станут жить вместе? — Муж и жена должны жить вместе. — отчеканил отец Саши и мило улыбнулся жене, — Я разве не прав, дорогая? — Да, безусловно прав. Но у нас немножко другая ситуация… — пожала плечами она ему в ответ. — А как же у них дети появятся, если они жить будут по раздельности?! — засмеялся Олег и неожиданно встал, — Кстати о детях. Подарки перед праздниками обычно не дарят, но мы просто не можем оставить их в гостинице.***
— Коляска?! Кроватка?! — удивлённо воскликнула Ольга Петровна, подошла к Олегу, стоящему у открытого багажника своей машины и весело улыбающемуся, и дёрнула его за локоть; Олег невольно склонился вниз, — Вы с ума сошли?! — Ну, конечно же, это не все подарки. — начал оправдываться самый старший Залесский, — Здесь только то, что мы не можем хранить у себя. Ещё раз приносим свои извинения за раннее поздравление молодожёнов. Но… — Олег. — зашипела Ольга Петровна и сильно сжала пальцы, — Саша не беременна. — Я знаю. — ухмыльнулся тот, доставая коляску, — Это на будущее. К сожалению, мы не в курсе какого пола будет ребёнок, поэтому взяли нейтральные цвета. Я обернулся, чтобы выразить своё возмущение Саше, но её не было. Мы вопросительно переглянулись с Петром. Я подошёл к нему поближе. — Куда она ушла? — Не знаю, Егор. Но она отдала телефон. Он протянул мне ладонь со смартфоном. Я взял. — Давно? — Минут пять назад. Пока мама Саши проводила воспитательные беседы с Олегом, моя мама и Юрий Иванович оценивали качество подаренного, а Игнат непринуждённо трепался с кем-то по телефону, я смылся на поиски сбежавшей невесты. «Странная», «скрытная», «мимолётная». Как-то так я обычно думал о ней. Но сейчас, в последние дни, когда свадебные хлопоты постепенно сменились страхом перед предстоящем ответственным «да», я словно открыл для себя другую Сашу. Она не разговаривала со мной даже тогда, когда я сам этого хотел. Я знал, что я обычное чёрное пятно в её белой жизненной полосе и скоро она меня выстирает, как и многие другие подобные случайные пятна. Но то, что я думал о ней пару недель назад сошло на нет. Её доброе сердце не может так безжалостно обманывать меня и себя. Скоро, очень скоро я узнаю правду. Это время наступает. С каждой секундой я всё ближе. В один из вечеров мы сидели в разных углах одной комнаты. Она вздрагивала от холода. Рядом со мной лежал плед. И я запросто мог бы встать и по-джентельменски укрыть мерзнувшую девушку. Я хотел. Но Саша дёрнулась, не успев я занести руку над пледом. Она боится. Столько раз убеждался в этом. При моём малейшем движении в её сторону она закрывает глаза дольше обычного и ждёт. Что я думаю о ней сейчас помимо того, что она обманщица? Она закрыта от людей. Независимо — семья, друзья или незнакомцы. У неё есть история, непредназначенная для посторонних ушей. История, с которой она живёт давно, которую она бережёт на самых пыльных полках своего подсознания, которую она предпочитает зарыть поглубже в себе и никогда не вспоминать, зная, что нынешней ночью всё равно вспомнит. Боюсь, что её тайны утащат её за собой. Какой бы сильной не казалась эта безумная, рано или поздно начнётся ломка. Может быть, она началась сейчас, только что, здесь. Мы просто не заметили этого.17 апреля До свадьбы 15 часов.
— Да ёб вашу мать, куда делась эта женщина?! — Женёк разгневано махнул руками и сильнее стянул на затылке свой рогалик. — Пришла, надела платье и... ушла?! — Куда она сегодня весь день пропадает? Что-то не так. — я оттягивал пальцами свою нижнюю губу, не понимая, зачем это делаю, и ходил от одной стены к другой, меряя комнату шагами. Костюм на мне сидел идеально. Превосходно выглаженная белая рубаха, чёрный как сажа пиджак — контраст цветов как и предстоящая свадебная церемония. Вся одежда сплеталась в великолепное виденье жениха. — Там сидят её дяди. Она должна показать им свадебное платье. — Скажи им, что она не хочет. Скажи, что плохая примета. Женёк нервно рассмеялся: — Ты сейчас предложил мне выйти к трём амбалам и расстроить их? Под презрительным взглядом Женька я вышел из примерочной. Я действительно ставлю друга в неловкую ситуацию, но чувство того, что я в одиночку должен отыскать Сашу не покидает меня. У меня холодеют руки, и ноги сами куда-то мчатся по коридору. Я меняю размеренные шаги на бег. Ускоряюсь с каждым метром всё сильнее. Двери вдоль стен сливаются в коричневую полоску скорости, я бегу мимо них, даже не собираясь тормозить и проверять помещения за каждой из них. Слепая уверенность, что я поступаю правильно, успокаивает меня. Я добегаю до тупика. Какая глупость. Стена передо мной путает мысли. Должна быть дверь, потому что меня неумолимо тянет дальше. Но пути вперёд нет. Я не могу до конца осознать, что движет моим телом. Я не могу понять, куда я стремлюсь и зачем. Но я знаю — мне нужно очень торопиться. Беспокойство от безысходности растёт. Я топчусь на месте, не в силах изменить ситуацию. Смотрю в стену, высверливая в ней дыру для дальнейшего пути. Оборачиваюсь по сторонам. Двери. Такие же, какие я пропускал сотнями, несясь сюда сломя голову. Касаюсь ручки одной, немного надавливаю и отпускаю. Это не здесь. Я зря трачу время. Минуты опережают меня, и мне становится страшно. Я ощущаю, что я теряю Сашу. Я так отчётливо ощущаю это, что странный ком встаёт в горле, щёки начинают пылать от обиды. Мечусь из стороны в сторону. И до того узкий коридор становится ещё уже. Так стоп. Это не просто тупик, за стеной ничего нет. Это край здания. Улица! Мне нужно на улицу! Я возвращаюсь, лечу через три ступеньки по лестнице, не в силах дожидаться бесконечно долго поднимающегося лифта. Вырываюсь на свежий воздух. Он помогает мне прийти в себя. Осматриваюсь. Дом, дом, магазин, ещё дом. Да куда же… Где… Нить, которая так настойчиво вела меня, вдруг оборвалась. Я ошибся? Я поднял глаза к стене, у которой стоял две минуты назад с обратной стороны. Я ошибся. Блять, я ошибся. Чутьё понесло меня трёхметровыми шагами обратно. Я не бежал, боясь что опять потеряю эту своеобразную нить. Теперь же я остановился в пролёте между этажами. Выше — тот самый тупик, ниже — такой же длинный коридор. Я не понял как очутился перед дверью в подсобку. Собираясь сорвать её с петель, я остановил себя и прислушался. Очень тихо. Опять ошибся? Какого чёрта я опять ошибся?! — Что за детский сад, Егор? — спросил я самого себя. — Вместо нормальных поисков ты занимаешься какой-то хуйнёй. Я дал себе лёгкую пощечину. В кармане звякнул телефон. Женёк: Ты где? Ты нашёл её? Ну раз шестое чувство привело к этой точке, то уж точно ничего плохого не случится, если я проверю подсобку. — САША!!! Бледное, обмякшее тело висело на верёвке. Вокруг валялись куски белой ткани. Меня сковал шок. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы среагировать на происходящее. Я схватил стеклянную бутылку с какой-то химической жидкостью для уборки и долбанул её об полку. Осколки рассыпались по полу. Я крепче сжал оставшееся горлышко и острым краем перерезал верёвку. Девушка упала ко мне в руки. Я освободил тонкую шею от тугой верёвки и прильнул к груди. Слабый стук сердца раздавался очень приглушено. Я выставил передо ртом свою ладонь. Едва заметные редкие вдохи. Я: — Срочно! Витя: — Куда? Что срочно? Я: — Покровский бульвар! Витя: — Что покровский бульвар? Мне ехать? Что случилось? Я: — Без вопросов! Быстро мчи сюда!17 апреля. До свадьбы 11 часов.
— Вить, по гроб жизни. Честно. — благодарно пожал его руку я. — Да ладно. — он похлопал по плечу, — Не переживай. Всё будет хорошо. — У меня к тебе одна просьба. — Да знаю я. — улыбнулся широко Витя, знающий меня не первый год. — Никто ничего не узнает. — Вить, я правда… Я всё тебе подробно расскажу. Но не сейчас. Пойми меня. — Я понял. Не волнуйся. Я тебя знаю. Расскажешь обязательно. Я не тороплю. — Спасибо. Витя удалился. Я вытащил телефон и набрал Женьку. Женёк: — Какого хуя, Булаткин?! Почему не отвечаешь?! Я: — Я потом всё объясню. Женёк: — Нет уж, потрудись объясниться сейчас! Я: — Не ори. Я устал. Женёк: — Это я устал успокаивать Сашину родню! Это я заебался придумывать новые отмазы для вас! Где вы, блять, шляетесь?! Я: — Саша… То есть, мы сегодня не приедем домой. Женёк: — А, ну ок тогда. Будьте счастливы… ТЫ ОХУЕЛ ТАМ ЧТОЛИ?! В смысле «мы не приедем»?! Мне что вашим говорить?! Я: — Я не знаю. Придумай что-нибудь. Всё, до связи. Женёк: — Булаткин, ты пид… Слепой, тупой идиот, а не пидор. Я видел всё, что происходило с Сашей. Я видел перемены её настроения, я видел как слёзы застилали карии глаза. Замечал, как колеблется и дрожит это хрупкое тело, как изломанно оно внутри и снаружи. И что я сделал, чтобы узнать причину? Ничего. Я вдруг решил принять такое поведение за факт. Утвердил самому себе, что Саша с этим родилась: замкнутая, странная и одинокая. Не предполагал, что что-то довело её. Я ещё ни разу не слышал, как смеётся эта девушка, как сияет от счастья её лицо, как блестят от радости глаза. Она борется с кучей проблем и страхов в полном одиночестве. И дело не совсем в молчании Саши. Никто не интересовался её душевным состоянием. Они не хотели замечать странные перемены. У людей так принято — не портить хорошее настроение чужими заботами. Безразличие общество — вот что частенько доводит человека до суицида. И вся эта херня про то, что, совершая самоубийство, человек лишает жизни не себя, а своих любимых — бред. Человек лишает себя жизни, потому что его «любимые» не услышали и не заметили всего того пиздеца, что человек переживал. Никто просто не захотел поговорить, выслушать, понять. А потом эти люди плачут и кричат, что «самоубийцы — эгоисты». Будь я чуть внимателен к Саше, она бы не совершила попытку суицида. Словами, мольбами, криками или тисками — без разницы чем, но я вытащу из неё суть проблемы. И я помогу ей преодолеть жизненный этап, который оказался для неё последней каплей. — Я наконец-то понял, чем ты зацепила меня.