Орбек. "Изгои"
15 декабря 2018 г. в 17:07
Орбеку сложно принять простую мысль: мир назвал его изгоем потому что он — нежить. Один из тех, кто без вины становится виновным и не заслуживает ни шанса, ни жизни. Орбека берет смех — ничто иное не сделало его отверженным, лишь белая метка на груди, которая убийце — ну право дело — помогла бы больше, чем навредила.
Он не стал для мира чужим, увлекшись магией, хотя «увлечение» слишком громкое слово — мальчишка тянулся к неведомому, а в нищете, в грязи трущоб такое стремление подняли бы на смех. И, собственно, подняли, но и только — Орбек оставался сыном своих родителей, выкормышем того места, где появился на свет, и интерес к колдовству ничего не изменил в этой цепочке привычных вещей.
Он не стал презираем, берясь за любую подвернувшуюся работу. Магия — свободный инструмент, так говорят, во всяком случае, но полностью доступен он лишь тем, у кого есть деньги. Для остальных учиться магии сродни тому, что кузнец решил бы освоить кузнечное дело, имея лишь молотовище от молота. Хочешь больше — плати, скажем, тысяч десять винхеймских серебренников. Потому Орбек не брезговал — что угодно, лишь бы встать в один ряд с учениками Школы Дракона. И это «что угодно» подсказало ему способ.
Уже юношей явившись к магистру Школы, Оребк заявил о готовности стать убийцей для внешних дел Школы. Новая общность, семья ассасинов, легко приняла его в свои ряды. Не случалось ничего ужасного, когда он убивал, подставлял и крал на благо Винхеймской Школы — среди равных по мастерству и желаниям. А после, кровавыми деньгами оплатив обучение, Орбек понял, как отличается от доброй половины магов — богатеньких отпрысков, которым учеба здесь и даром не сдалась. Жажда знаний, всеобъемлющих, древних, выделяла его среди других, но и только.
Ровно до тех пор, пока из груди не выползла белая метка проклятого.
Сбегая из Школы Дракона, Орбек твердил себе — теперь он подобен великому магу прошлого, Логану Большой Шляпе, ушедшего в земли нежити за запретными знаниями Древних. Правда, помогало это плохо — чувствовать в каждом, прежде дружественном взгляде ненависть и брезгливость оказалось невыносимым.
Не к бедняку, не к убийце, не к педантичному зазнайке. Просто к немертвому — части мира, которой не будет места ни в одной бесконечно длинной эпохе.