Harder, Better, Faster, Stronger

Ступая по песку, который так поддавался тяжести верблюжьей ноги, Джейсон, замотанный доверху в белый балахон, запечатлил пейзаж в памяти – сюда им с напарником не раз возвращаться. Пустыня была похожа на песочные часы – внизу все было покрыто огромным слоем песка, что при любом прикосновении ветра разлетался, поселялся в глазах, а сверху небо, синее, бескрайнее, разлившийся купол над головой. Солнце как будто решило спалить их дотла – мужчины просто боялись глянуть на верхний мир, распластавшийся над ними, так как казалось, что солнце решило их сегодня совсем припечь. — Джей... Я умира-а-аю...— повиснув на верблюде, протянул Вандер, обнимая уставшую шею животного. Друг лишь бросил насмешливый взгляд на мужчину, тихо, но весело хмыкнув. — О да. Сегодня точно кто-нибудь умрет. Я уже предвкушаю это. Вейден вновь сел прямо и по замотанному лицу в бесконечные, казалось бы, тканевые, тонкие шарфы, не было видно той волны легкого сумасшествия, пролетевшей быстрой птицей. Короткий кинжал так и манил к себе руку, но художник помнил – не сейчас. Главное добраться до жертвы, разбавить его кровь специальными компонентами и изготовить из нее самую натуральную, самую лучшую, самую яркую краску. Вандер сам придумал этот способ – он пришел ему во сне. А рисовать мужчина любил чуть ли не больше, чем собственную профессию. Добраться до пункта назначения стало проще: под веселый черный юмор напарника и оставшуюся воду, они плавно приехали к городку. Точнее, это и городком-то назвать нельзя – поселение чернокожих. Джейсон ван Эйк как-то не одобрял их: расизм в его собственной крови. Да и вообще любовь к людям у мужчины была лишь телесная. Телесная, потому что когда меч пронзает плоть подобно маслу, он вынужден соприкоснуться с телом. — Всех? — Каждого. — А почему? — Верхушка не сказала,— в лучах солнца ослепительно блеснуло лезвие клинка. Вандер ухмыльнулся. — Да будет так... Снова, кто больше? — Да. Покажи, что умеешь, младший. Художник тихо скрипнул зубами: он ненавидел, когда его недооценивают из-за роста. Достав из чехла, который Вейден везде и всюду таскал за собой, два безупречных пистолета-пулемета, чем немало испугал поселенцев, заставив их спрятать маленьких детей за своим телом. Чернокожие мужчины лишь отложили дела подальше, взявшись за остро-наточенные копья. Пришельцы улыбнулись: цепь, коей Вандер был обмотан, отдавала темным, несколько бронзовым золотом, и это золото доходило до самых пистолетов. — Раз... Джейсон достал из длинных ножен полевой меч, решив, что для остановки копий его хватит; в другой руке, готовая ринуться в бой, японская катана. — Два... Заряды на изготовку. И без того влажные от пота руки теплили оружия, что так подходили взрывному характеру. — Три. Два прыжка в разные стороны – и понеслась. Наемникам никогда не надо спрашивать за что и почему – у них профессия такая. Отнимать жизни, не спрашивая имен, возрастов и прочих биографических подробностей, лишь потому, что так надо. Считая в голове убитых, пока всего восьмеро, ван Эйк уж в который раз вытянул лезвие из жертвы. Женщина, лет сорока, с немытыми годами волосами и прочими голыми радостями молилась какому-то своему богу. Джейсон ненавидел верующих. Просто потому, что сам не верил ни в какие силы, кроме собственных; не признавал никого, кроме себе подобных. Удивительно, что он еще не вырезал из напарника сердце: черные длинные волосы, конечно, очень красивое и утомительное украшение, но мечник, подобно представителям арийской расы, уже давно мечтает эти патлы подрезать (вместе с очень длинным языком). Ну, или, хотя бы, обесцветить. Крики разносились по ветхой деревне. Кто-то пытался сбежать, но пуля-дура его догоняла, кто-то пытался сопротивляться, но быть соперником железа есть глупейшая ошибка. Вскоре поселенцы превратились в разрубленное нечто, даже издалека не напоминающее человеческое тело, а песок услужливо впитывал каждую красную каплю, самостоятельно алея. Вандер стер пот со лба: ружья дымились от слишком частых выстрелов, а метаться туда-сюда, чтобы обогнать товарища, это тоже надо уметь. Кто-то ухватил его за ногу, и Вейден, чисто рефлекторно, даже не глядя, отправил еще одну пулю в бушмена, пока пальцы не разжались. Лицо приняло несколько унылый оттенок, а сам мужчина поджал верхнюю губу, выпирая нижнюю. Джейсон, глядя на все это, громко фыркнул, чувствуя внутри некоторое умиротворение. Он уже с давних времен знал, с самого начала работы наемником, что вечная жажда крови успокоилась лишь на немного: вскоре произойдет очередное пробуждение, и жертв понадобится больше или сильнее. — Эти твари опять запачкали мой костюм! — Да ладно, переоденешь ты на базе свою юбчонку. Художник сжал покрепче пистолет в руке, нацелив его на напарника. — Еще одно слово...— и встретил такой же дружелюбно, абсолютно ни на что не намекающий, тихий лязг от соприкосновения железа с железом: поверхность пистолета-пулемета и катаны. — Я тебя тоже люблю. Я надеюсь, что ты набрал достаточно крови на краску; оставаться здесь, в этом убогом месте, которое уже не кормит мой расизм, мне не хочется,— заправив катану обратно в ножны и отвернувшись, небрежно бросил ван Эйк, садясь на верблюда и направляясь куда-то в малиновый закат. — Да пошел ты!— в чувствах крикнул Вандер, прыгая на свой транспорт, пытаясь догнать напарника, успевшего далеко отойти. Несмотря на способ передвижения, каким бы он ни был, художник всегда порывался обогнать блондина – проигрыш перечил устоям Вандера. Вертолет, с отметинами пуль и прочими знаками собственной старости, мягко приземлился на пустую землю, сметая песок в стороны. Выйдя из пилотской кабины, уставший, измотанный, но довольный жизнью мужчина негромко произнес, ведь кроме него и двух напарников в вертолете никого не было: — Прибыли. Платите сейчас и выметайтесь отсюда. Не хочу иметь дел с убийцами. Вейден скептически посмотрел в сторону Джейсона. Достать оружие бесшумно – тоже искусство, требующее природного таланта, набранного опыта и просто огромного желания прикончить. Лезвие ловко прошло между ребрами, вошло в сердечный клапан. Мужчина, такой неприметный и, по сути, не виновный, почувствовал внутри себя лихорадочный взрыв. Вспышка черного света – последнее, что он мог увидеть. — Ты жесток, Джей. Одним адекватным пилотом меньше, ну что ж ты... — Хочешь присоединиться к нему? — Нет. Ладно, к черту, пошли. Натан будет рад увидеть прибранный у бушмэнов амулетик, он вроде такие вещи любит. — Не знал, что ты любишь детей. — Когда поймаю... — Не знал, что ты предпочитаешь детей. Продолжив сей спор с легким настроением и приятной пустотой в душе, мужчины прошли в непримечательного вида ветхий дом. И лишь для редких прохожих это могло показаться нежилым, Богом забытым домиком: основная база с поражающе многими этажами находилась под покровом земли. Это было в некоторой степени выгодно. Никто не знает, где находятся тот или иной наемник; пробить земельный слой и тяжелую, крепкую броню с высоты птичьего полета было возможным, но практически недоступным. В этом мире было много властей, у каждого – своя политика, и если ты не умеешь вертеться – ты не имеешь права жить. Движение – жизнь, аллегорично выражаясь. Пройдя несколько этажей вниз, долгих, замысловатых поворотов, пять проверок и прочих радостей жизни, мужчины прошли в длинный зал, чувствуя на себе три, а может даже больше, пары глаз. И взгляд этих глаз был страждущим, несколько строгим и, даже, раздосадованным. — Всем приветы!— с порога громко поздоровался брюнет, слыша, как его голос раздается привычным эхом: настолько этот зал был просторен. В ответ его радости было молчание, впрочем, не менее привычное – можно сказать, что из всей сколоченной пару лет назад команды элитных наемников художник был самый веселый. — Вернулись-таки,— потирая руки какой-то измазанной всякими разными элементами тряпкой, произнес невысокий мужчина в очках. У него были длинные каштановые волосы с редкими, но заметными белыми прядями; сами волосы были собраны в тугую, толстую косу.— Мы уж и не ждали... Плюхнувшись на диван, блондин, ван Эйк, устало глянул на доктора, ответив: — Да все равно, ждали или нет, еда где? — Кэтрин, принеси, пожалуйста, а то нас ведь в покое эти двое не оставят. — Вандер вернулся?— спросил детский мальчишеский голос среди всех этих громких мужских. В комнате повисла короткая пауза, неловкая тишина, а взгляды обратились к креслу, стоящему у стены. Команда оживала. Собиралась по одному звену в скованные цепи.