Из хроник Митоса

– Ну и зачем ты это написал? – Дарий задумчиво вертел в руках пухлый томик с истертым переплетом. – Понравилось? – Честно говоря, не понял. Забавно узнать, что из перса ты стал скифом и помолодел на шестьсот лет. Мне казалось, только женщин радуют годы, которые вычитают из возраста. Давний друг и по совместительству самый старый из ныне живущих бессмертных обиженно надулся. – Какая разница, скиф ты или эбису. В любом случае мы все подкидыши. Ты просто не понимаешь, – он пристально и с надеждой посмотрел на священника. Дарий смутился и пожал плечами: никакой дельной мысли насчет стратегических планов многомудрого старейшего в голову почему-то не приходило. – Не понимаю, – примирительно согласился он. – Давай я лучше чаю заварю, и ты объяснишь. Он вышел из комнаты и долго гремел посудой, пока его гость, устав от вынужденного одиночества, не начал отковыривать щепку на деревянной столешнице. Раньше звука шагов возвращающегося священника в комнату проник яркий, как краски ушедшего лета, аромат заваренных трав. – Держи, – Дарий поставил на стол поднос с чашками и блюдечком крекеров и устроился напротив собеседника, согревая зябнущие руки о тонкий фарфор. – Рассказывай. Кого еще ты так замечательно посчитал? Глаза Митоса полыхнули азартом. – С молодежью этот номер не прошел. Там уже мои наблюдатели работали. А вот над остальными поколдовать удалось. С твоим любимцем Грейсоном, кстати, хорошо получилось. Все считают, что он на триста лет младше Христа. – Да он старше меня на целую тыщу! – изумился священник. – Ничего, если не придираться, вавилоняне вполне на греков смахивают, – отмахнулся Митос. – Кассандру хотел тоже к грекам приплести, но она всё растрепала. Египтянину нашему только четыреста лет получилось скинуть. Дарий нахмурился. – Мертвых-то зачем трогать? – Думаешь, я это сейчас писал?! – начал кипятиться Старейший. – Ты на бумагу хоть посмотри! На чернила. Почерки разные. Я два века на вас потратил, чтобы все было, как нужно. – То есть… – То и есть, – полубезумным взглядом он сверлил замершего священника, но тот молча ждал продолжения, и Митос внезапно понял, что ярость ушла. – Я убрал из истории всех, до кого успел вовремя добраться. – Друг мой, – как можно мягче произнес Дарий, – прости, но я всё равно не понимаю. – Да что тут понимать? – вздохнул Старейший. – Ты что сделал? Полмира под себя чуть не подмял? Грейсон твой что сделал? Законы в своей стране ввёл. Один войска реформировал, страну от набегов отстоял, другой был гениальным медикусом, третий… Что уж тут. Я до вечера могу рассказывать, а историям конца не будет. – А ты сам? – улыбнулся Дарий. – Я?.. – вскинулся было и снова сник Митос. – Давно дело было, знаешь ли. Сейчас не об этом. Ты никогда не задумывался, как отреагируют обычные люди, когда поймут, что половину истории двигали какие-то залётные бессмертные? И начхать, что в первую свою жизнь. Что будет, если вдруг окажется, что половину дома, в котором ты живёшь, основу этого дома построили не рабочие муравьи, не простые люди, а какая-то неведомая кракозябра? Что-то мне подсказывает: ни тебе, ни кому-то ещё это не понравится. – И ты решил, что проще будет им не знать, – Дарий снова поднял злополучную книжицу, рассказавшую ему о нем самом. Теперь она выглядела как-то по-другому. – Столько лет… А сейчас зачем признался? – Понимаешь, – грустно вздохнул Старейший, – я устал один помнить обо всём. И о том, что нужно забыть – тоже. – Да… Дела. А раньше никому не рассказывал? – Рассказывал. – Кому? – Догадайся. Дарий повертел в руках остывающий фарфор. – А… А я-то всё понять не мог, чего этот пижон каждому раза по два рассказывал, когда родился. Да еще и неправильно. Только спросить постеснялся… Знаешь что, – улыбнулся он, и вымотанный Митос прочитал во взгляде священника спокойствие за судьбы мира, – согласен. Побуду скифом.