Сердцебиение

Мы как вода в море, кровь в жилах, Боль в сердце, нож в спину. Двое как крылья, сон в руку, Миг счастья, жизнь в муках. Не хочу другой судьбы, Где есть не я, где есть не ты. Благодарю сейчас и здесь За всё, что нет, и всё, что есть. Агата Кристи «Сердцебиение»

Я открываю глаза около 8, во всяком случае, в этом уверяет меня телефон, лежащий на прикроватном столике. Как ни странно, но, наконец-то, удалось выспаться. Ни тебе одичавших на природе друзей-дауншифтеров, ни безумных азербайджанских реставраторов, ни папы с его наставлениями. Впрочем, не только Лера, но и я, захмелев на старые дрожжи, уснул довольно рано, не было еще и полуночи. Белокурая голова моего парня мирно покоится у меня на плече. Сейчас он выглядит совсем юным, почти ребенком, хотя, помнится, вчера ему исполнилось 24, того и гляди разменяет четверть века. У нас ведь не такая большая разница в возрасте, почему-то думаю я. Всего каких-то 4 с половиной года. Вот только я со своей черной щетиной вечно смотрюсь как 40-летний лесоруб. И что он во мне нашел? — Лер, — тихо зову, касаясь губами теплого лба. — М? — улыбается и, кажется, тоже уже не спит, охотно двигается еще ближе, почти вжимается в меня утренним стояком. Нескромно шарю руками по его расслабленному телу, недвусмысленно намекая, что наши желания совпадают. — Иди ко мне, солнце, — шепчу на ухо. Перекатываюсь поверх его грудной клетки, и он охотно разводит колени в стороны, впрочем, так и не разомкнув век. — Посмотри на меня, Лер, — едва касаюсь губами его бледно-розовых губ. — Что я там не видел? — мурлыкает и чуть приоткрывает один глаз, щурится от света. — Небритость твою бомжатскую? — Разве я у тебя не самый любимый и ненаглядный? — в голосе наигранная обида. — Самый, — соглашается Лерка, и его узкие ладони осторожно ложатся на мое лицо, чуть сжимают щеки, притягивают ближе. Он распахивает глаза и, не отводя взгляда, целует меня. Нежно и долго, с полной самоотдачей, как умеет только он один. — Самый-самый, Артем, — шепотом повторяет он. — Ты меня с ума сводишь, Лерка, — тяжело выдыхаю в его приоткрытый рот, попутно пытаясь нашарить заготовленную с вечера смазку. — Очень на это надеюсь, — довольно улыбается он и, воспользовавшись моей расслабленностью, молниеносно оказывается сверху, блокирует запястья и седлает бедра, плотно сжимая между коленями. Я восхищенно взираю на Лерку снизу вверх. Последнее время во всем, что он делает, сквозит какое-то бесконечное и отчаянное желание приручить меня, удержать любым путем. Я думаю, что каким-то почти звериным чутьем Лерка улавливает неизбежные перемены в наших отношениях. И в глубине души мне это даже нравится — его ненасытность, необходимость заклеймить мое тело. Он еще не знает, что завоевывать меня больше не надо, что я сам собираюсь добровольно сдаться в плен. В тот момент мне кажется, что я уже принял решение. А пока его потемневший зеленый взгляд парализует как змеиный яд, сковывает по рукам и ногам, не оставляя ни шанса на спасение. И я растворяюсь в его жадных поцелуях, утопаю в тесных объятьях в ожидании острых ощущений и наслаждения. И еще я вижу, как Лера подсел на боль, все чаще игнорируя меры предосторожности. — Сейчас, — произносит он, резко насаживаясь на возбужденную плоть. Почти на сухую. И я едва не теряю сознание от резкости. На несколько мгновений слепну от красных всполохов, застилающих глаза, хрипло выстанываю его имя, хватаясь за узкие бедра, впиваясь ногтями в беззащитную кожу, словно только это тонкое тело как спасительная соломинка способно удержать меня в реальности, не дать сойти с ума окончательно. Можно лишь догадываться, что в такие моменты испытывает сам Лера. — Давай, — спустя почти минуту, наконец, выдыхает парень. — Я затрахаю тебя до смерти, — рычу как животное, грубо переворачиваю его на спину, наваливаясь сверху всем весом, сразу задавая бешеный темп нашей жестокой игре. Слегка отросшие белокурые волосы Лерки рассыпаются по подушке, словно ангельский нимб, сплетенный из солнечных нитей, его пересохшие побледневшие губы складываются в хищную полуулыбку: — Надеюсь, это не просто угрозы. Спустя час утомленные, но довольные мы выползаем из постели. Принимаем душ и отправляемся на кухню — сооружать завтрак из остатков прежней роскоши, т.е. объедков вчерашнего пиршества. Я едва успеваю поставить кофе, как раздается стук в дверь. Нет, ну серьезно? Можно же хотя бы в воскресенье дать человеку отдохнуть? Не дом, а какой-то проходной двор, ей богу! Мы с Леркой переглядываемся. — Интересно, кто бы это мог быть? — безнадежно вздыхаю я. — Кто-то очень вежливый? — предполагает Лера. — Я так понял, что если бы это был Ник, то открыл бы дверь с ноги. А Антон со своей командой вроде уехал на экскурсию? Лена, наверное! — беззаботно смеется он. Впрочем, других вариантов нет и у меня. Мельком бросаю взгляд на часы — половина десятого. Время службы еще не закончилось, поэтому точно не отец Серафим, и точно не Степан Степаныч, которого баб Нюра на все молебны таскает принудительно. — Откроешь? — не отрываясь от приготовления завтрака, прошу я. Потому что гости гостями, а организм требует подкрепления! Тем более, после наших утренних упражнений. — Конечно, — легко соглашается Лерка. И только спустя несколько бесконечно долгих мгновений, на меня вдруг снисходит озарение, кто еще, помимо местных, это мог быть. Я опрометью бросаюсь в прихожую. — Лера! — встревоженно зову я, и едва не врезаюсь в застывшего у распахнутой двери парня. — Привет, Артем, — глядя на меня в упор, произносит Женя, прежде чем войти в дом без приглашения. Фирменная «Волга» Санкт-Петербург — Нижний Новгород приходит около 8-ми утра. И час-полтора уходит на то, чтобы сесть на электричку и доехать до моей глуши. — Что ты здесь делаешь? — справившись с эмоциями и вернув себе хотя бы часть самообладания, спрашиваю у нежданного гостя. Женя все такой же красивый, пожалуй, даже красивее, чем я его запомнил. Неудивительно, что Антон так впечатлился. Я бы и сам не прошел мимо при других обстоятельствах. Он стал старше, мужественнее, черты лица заострились, почти утратив детскую кукольность. Светлые волосы отросли и собраны в небрежный пучок на макушке, делающий его похожим на какого-то голубоглазого эльфа. О, да, теперь я вижу в нем не только Александра, сходство с которым всегда бросалось в глаза, но и Стасину аристократичную породистость. Замечал ли я когда-нибудь, что даже его бескомпромиссный блонд недвусмысленно отдает едва уловимой медной рыжиной как у моей незабвенной горе-сестрицы? Не помню. Или просто не думал об этом? Он бросает небольшую дорожную сумку на пол, молча избавляется от обуви, вешает куртку на вешалку, явно не собираясь никуда уходить, и предстает передо мной во всем своем нордическом великолепии — холодный и отрешенный, тонкий как струна, облаченный в узкие джинсы и растянутый черный свитер, впрочем, приобретенный явно не в секонде. — Я не знал, что ты не один, — наконец, говорит он, буравя меня пристальным взглядом и полностью игнорируя стоящего рядом со мной человека. И почему-то у меня возникает стойкое чувство, что Женя врет. Не знал он, как же! — Может быть, кофе? — придя в себя, несмело предлагает Лера. Его тонкие пальцы беспомощно цепляются за мою ладонь, и я перехватываю их, успокаивающе сжимаю, давая понять, что ничего страшного не произошло. И Женя видит этот жест, улавливает боковым зрением и едва заметно криво усмехается. — Может быть, — соглашается он. Лера вызывается накрыть на стол, расставляет тарелки со вчерашней снедью, и я вижу, как дрожат его руки, когда он ставит перед Женей чашку с дымящимся напитком. Ясно, понял, что к чему. Что ж, значит, пришло время и для остальных признаний. В любом случае, атмосфера настолько накалена, что стоит лишь чиркнуть спичкой — и воздух воспламенится. — Жень, ты нас извини, мы выйдем на пару минут? — хватаю Лерку под локоть. — Не стесняйся, завтракай, чувствуй себя как дома, мы скоро вернемся, — волоку парня к выходу, попутно накидывая ему на плечи куртку, чтобы не дай бог не простудился в заморозках. Конец октября. Прошло 3 года. — Я знаю, — говорит Лера, едва мы оказываемся на веранде. — Это тот парень, на которого я похож. Твой бывший. — Да, мой бывший, — признаю я, потому что отрицать бесполезно. — И вы похожи. Немного… Хотя сейчас мне искренне кажется, что Лерка и Женя совершенно разные. — Или не бывший? — беззвучно, одними губами. — Он ведь за тобой приехал, так? Иначе, зачем он здесь? По загривку ползет липкий страх. Я вдруг отчетливо осознаю, что Лера все понял неправильно. Или правильно? Я и сам не понимаю, что происходит. — Не знаю, — честно говорю я. — Понятия не имею, зачем. Но очень надеюсь, между нами ничего не изменится. — Правда? — в голосе сквозит сомнение. — Правда, — стараюсь сохранять оптимизм. — Хоть и не вся. Давно нужно было тебе рассказать… — Что еще? — едва слышно произносит Лера. — Идем, — беру его за руку и тащу в гараж, отрываю рольставни. — Оу… — растерянно выдыхает парень, увидев очертания «Гелендвагена», стоящего за моим видавшим виды скромным УАЗиком. — Значит, это была твоя тачка. Там, в Нижнем? — Да, — киваю я. — Отец подарил. — Вор в законе что ли? — ухмыляется Лерка. Ну, да, конечно, о чем еще можно подумать, при виде столько необычной машины? Может, в 90-е отец и согрешил, но вот только сейчас у него бизнес вполне легальный. — Бизнесмен, — тихо отвечаю я. — Успешный бизнесмен. — Скажи честно, это все был спектакль?.. — неожиданно зло шипит Лерка, делая шаг назад. — Лера, о чем ты? — до меня все еще не доходит, но он продолжает. — Кто ты, блять, вообще такой? — смотрит на меня, словно впервые видит. — Кто вы оба такие, мать вашу? Богатым деткам стало скучно, и они нашли способ развлечься, прикинуться теми, кем не являются? В мир решили сходить, узнать, чем обычные люди живут? Вы это вместе с Женей придумали? Или у вас большая компания — Ник, Лена и Антон тоже, небось, в курсе? Наверно, еще и ставки делали! — он срывается в истерический смех. — Если это игра, Артем, то очень жестокая. И она затянулась! — Это не игра, Лера! — в отчаянии трясу его за плечи. — Все по-настоящему, понимаешь? У меня с тобой по-настоящему! — Знаешь, а теперь ясно, почему ты так шифровался, — продолжает смеяться Лерка. И я вдруг понимаю, что прямо сейчас моя излишняя осторожность и нежелание привязываться к кому бы то ни было выходят мне боком. Идиот, сам виноват. А кто бы при сложившихся обстоятельствах подумал иначе? — Наверно, нелегко было каждый раз на УАЗик пересаживаться? Как оно, изображать простого смертного? Отличная театрализация, ребят! «Оскара» вам всем! — не унимается он. — Скажи-ка, Артем, а где здесь скрытая камера? Может, я пока родным привет передам? — Лер, у тебя истерика, — прижимаю его к себе, но он вырывается, отскакивает в сторону. Тяжело дышит. — Лер, я хочу, чтобы ты поехал со мной, ты меня слышишь? — Куда поехал, Артем?! — срывается на крик. — В Питер, — пытаюсь говорить спокойно. — Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Питер! В Москву! Да куда угодно! — То есть, ты и не собирался здесь оставаться? — Лерка бледный как полотно, и мне вдруг становится по-настоящему страшно за него. — Все это вокруг — это просто декорации, да, Артем? Ткнул пальцем в карту? Это тоже часть плана? — Нет, это все на самом деле! — хотя кому я лгу, отчасти он прав. Я действительно приехал сюда по наитию. У нас здесь отродясь никакой, даже дальней, родни не было, и ничто меня с этим местом не связывало. — Хватит, — я не успеваю среагировать, как рядом проносится темная фигура. Слышу лишь звонкий хлопок пощечины, а потом вижу оседающее на землю тело Лерки, изумленно распахнутые зеленые глаза и капельку крови, стекающую с уголка его губ. Едва успеваю подхватить парня под руки. — Хватит, — в абсолютной тишине произносит Женя. — Идемте в дом. — Пришел в себя? — невозмутимо интересуется Женя, ставя перед Лерой чашку успокаивающего травяного чая, найденного где-то в закромах моей кухни. «Леночка что ли притащила?» — неуместно мелькает в голове. Тем временем, Лера почти успокоился и неопределенно кивнул в ответ. — Вот и замечательно, — гость присаживается напротив. Я невольно ловлю себя на мысли, что Женька здорово изменился. Уравновешенный такой, можно сказать, хладнокровный. Он вроде и младше Леры на 3 года, но ведет себя как совсем взрослый, местами даже неоправданно жестоко. Откуда в нем это? Может, от Александра? — Извини за рукоприкладство. Слишком много шума, ни к чему всю деревню на уши ставить, — объясняет, но в голосе ни намека на попытку оправдаться. — А теперь поговорим. — О чем? — ухмыляется Лерка. — О том, как вы меня развели? — Никто никого не разводил, — спокойно замечает Женя. — Может, Артем и не сказал всего, что следовало, но, уверен, он искренне к тебе привязан и никогда бы не причинил зла. — Тебе виднее, — презрительно фыркает. — Да, мне виднее, — звучит как непререкаемая истина. — Не было никакого спора, не было никакого спектакля. Все было по-настоящему, никаких декораций и подставных друзей. Артем здесь уже три года безвылазно — от семьи скрывается, в независимость играет. — А ты кто такой? — Лерка слегка оттаивает, но все еще смотрит искоса. — А я его родственник, — невесело усмехается Женя. — Считай, сводный брат. По крайней мере, его отец, Андрей Павлович, ко мне как к сыну относится. — Нет!.. — пытаюсь возразить, но, кажется, никому нет до меня никакого дела. — То есть, вы братья? — в голосе Леры неподдельное удивление. — Вроде того, — нечитаемое выражение на красивом лице. — А ты что подумал? — То и подумал, что Артем сказал, — снова смеется парень. — Что ты его бывший. — Ты так сказал? — Женя переводит на меня внимательный взгляд, словно не замечая вновь начинающейся истерики Лерки. — Да, — безнадежно вздыхаю я. — Зачем? — требовательно. — Потому что это правда! — цежу сквозь зубы. — И потому что… — И потому что ни в какой другой ответ я бы не поверил, — обрывает меня Лера. На лице Жени появляется выражение искреннего недоумения. — Ты рассказывал Валере обо мне? — и ведь отлично понимает, что я бы никогда ничего подобного не сделал! — Нет… — Ему и не надо было, — едва слышно шепчет Лерка. Он поднимается с места и, слегка покачиваясь, выходит из кухни. — Покажи ему, что ли, Артем, свой шедевр… — Мы с Женькой переглядываемся, но решаем по умолчанию лишний раз не встревать. — Лер, куда ты? — хочу остановить, но он отмахивается, мол, не ходи за мной. — Он сейчас уснет, — тихо произносит Женя. Его узкая ладонь накрывает мои пальцы. — Чай подействует. — Там снотворное? — уточняю на всякий случай. — Подготовился? — ибо я на 100% уверен, что никаких седативных препаратов в моем доме нет. У меня даже анальгин, и тот вряд ли найдется. — Нет, — смотрит в упор. — Своим воспользовался… Наверно, стоило бы подумать, как кому-то вообще могло прийти в голову подсыпать лекарство в чай незнакомому человеку. И насколько этичным может считаться такой поступок? Но я думаю совсем о другом: зачем Жене в его все еще юном возрасте понадобилось пить снотворное? Лера действительно отрубается в кресле. Видимо, навалившаяся усталость все же заставила его присесть прежде, чем начать паковать сумку. Я осторожно переношу его в спальню, накрываю пледом и возвращаюсь на кухню. Вопросов накопилось слишком много, и не мешало бы получить на них ответы. Впрочем, ответы придется давать и мне самому. — Он отойдет, дай ему немного времени, — говорит Женя, когда мы остаемся вдвоем. — Как долго он будет в отключке? — спрашиваю, и сам удивляюсь своему равнодушию. — Пару часов точно, может, больше, — пожимает плечами парень. Повисает неловкая пауза. Неуютно. Почему-то сейчас рядом с Женькой мне не по себе. Впрочем, ничего удивительного. Он изменился, это больше не наивный белокурый ангел, которого я когда-то подобрал в метро — растерянного и испуганного, готового верить любому моему слову. От нынешнего Жени исходит настоящая, осязаемая опасность. Оглядываюсь по сторонам в поисках пачки с сигаретами. Нахожу, нервно закуриваю, делаю глоток почти остывшего кофе. — Не помню, чтобы ты при мне курил, — замечает он. — Курил, — усмехаюсь я. — Когда ты пьяный спал после «Фиделя», — воспоминания трехлетней давности возвращаются с поразительной детальностью. — Вот как, — улыбается одними уголками губ. — Жаль, что мы тогда так и не узнали друг друга получше. — Вряд ли я бы тебя впечатлил, — глубоко затягиваюсь. — Откуда ты знаешь? — беззвучно смеется. — Жень, зачем ты приехал? — наконец, решаюсь задать главный вопрос. — Только не говори, что к Антону. Все равно не поверю, — разве мог Женька не знать, что Антон с ребятами будут отсутствовать именно в воскресенье? Чушь! — Он тебе рассказал? — впивается в меня цепким взглядом. — Рассказал, что ты ему понравился, что, возможно, у вас есть будущее, — перечисляю то, что слышал. — И что ты не стал его отговаривать от проекта с монастырем. — Не стал, — подтверждает. — Напротив, поддержал его. — Почему? — удивляюсь я. — Он хороший парень. У вас могло бы получиться. — Ничего не получится, Артем, — отвечает так, что нет повода усомнится в его искренности. — Я тебе уже говорил. У тебя ничего не получится. Ах, да, точно. «Я никому тебя не отдам, никуда тебя не отпущу и сам никуда не поеду. Ты ведь это понимаешь, Артем?», — всплывает в памяти наш последний разговор. — Все изменилось, Жень, — почти шепотом. — У меня другой. — Я тебе не верю, — отрезает Женя. Мы все же решаем прогуляться, проветрить головы и немного подышать свежим воздухом. Поговорить совсем без свидетелей, наедине. По заверениям Жени, Лерка будет спать еще не менее полутора часов, к пробуждению вернуться успеем. Да и вряд ли мы встретим кого-то из знакомых: Лена и Ник еще должны спать или, по крайней мере, отходить от вчерашнего застолья, к тому же маловероятно, что им в голову взбредет беспокоить нас с Лерой после всего, что было озвучено накануне; Антона в деревне нет. Остальным обитателям поселка о моей личной мелодраме ничего неизвестно. В тот момент я, конечно, кое-кого упускал из виду, но, черт подери, какова была вероятность, что мы столкнемся именно с ним? Мы молча бредем проселочной дорогой в направлении храма и кладбища. Собственно, здесь и пойти-то больше некуда. Довольно зябко. Что-то около нуля, зато нет ветра. — Даже не спросишь, почему я уехал? — наконец, прерываю затянувшуюся паузу. — Я и так знаю, почему, — отрешенно улыбается Женька. — Кто-то мог посчитать твой поступок слабостью и бегством от ответственности. Но я много думал: на твоем месте я, скорее всего, поступил бы также. Просто не верил, что ты исчезнешь надолго. Мне казалось, между нами все было серьезно. — Так и было, — подтверждаю. — Я потом полгода как в тумане жил, не мог забыть те дни, что мы вместе провели. Пока не встретил Лерку… — Тогда почему не вернулся? — перебивает меня парень, явно не желая слушать рассказ о моих отношениях с другим. — Пусть даже через полгода, через год, через два? Ждал, что Андрей Павлович тебя найдет и заставит? — Нет, — пожимаю плечами. — Папа давно знал, где я обитаю, два с половиной года точно. Я сам ему позвонил через несколько месяцев после отъезда. — Так он знал… — печально усмехается Женька, на его красивом лице читается разочарование, но он тут же берет себя в руки. — Вот почему я не мог тебя найти, — обреченно вздыхает. — Значит, ты не вернулся из-за него? — и мы оба отлично понимаем, кто имеется в виду. — Нет, не из-за Леры, — внимательно изучаю пожухшие листья на своем пути. — Я не вернулся, потому что к тому моменту, как набрался смелости позвонить отцу, все уже случилось и в какой-то степени наладилось: ты узнал правду о нашем родстве, обрел поддержку и решил учиться в Питере, родители развелись, мама, Настя и Александр разъехались по заграницам. Мое возвращение ситуации бы не изменило и не принесло бы ничего хорошего. Мне казалось, я поступаю правильно. — Пытался себя наказать? — ухмыляется Женька. — Сначала — да, еще хотел разобраться во всем, разложить по полочкам, потом решил, что представился отличный шанс всем нам начать жизнь заново. — И как? — пристально смотрит. — У тебя получилось? — Я так считал, пока не появился ты, — наконец, решаюсь посмотреть в бездонные голубые глаза и задаю вопрос, который побоялся в свое время задать отцу. — Как ты узнал, что Настя твоя мать? Кто тебе рассказал? — Ты, — прямой взгляд без намека на шутку. — Но как?.. — растерянно выдыхаю. — Флешка, Артем, — спокойно говорит Женя. — Когда мы ехали от Ромы, ты обронил в такси флешку. Я так понимаю, именно ее тебе передал охранник в клубе, а ему Игорь оставил, чтобы ты ознакомился с информацией и не натворил глупостей. Но ты умудрился потерять ее в такси… Помнишь, татуированного мужика, который нас подвозил? Ты еще решил, что нам лучше пешком от аптеки до дома прогуляться? — я киваю, не в силах вымолвить ни слова. — Так вот, когда я проснулся после твоего исчезновения, то первое, что сделал, спустился на улицу, потому что надеялся, что ты еще не успел уехать. А мимо проезжал тот самый таксист, не специально, просто бомбил в том районе, но он запомнил адрес, что ты ему изначально называл, и меня он тоже запомнил, поэтому тормознул и отдал мне то, что ты потерял. — И что там было? — едва шевеля губами, произношу я. — Досье, Тем, — парень издает неясный смешок. — Полное досье на меня и моего то ли брата, то ли отца. И, конечно, не без упоминания о том, при каких обстоятельствах я появился на свет, включая имя моей биологической матери. Этот материал по просьбе Анастасии собрал Игорь, который в ней души не чаял, кстати, в тайне от твоих родителей. Я думаю, что эта флешка с самого начала предназначалась именно мне, к тебе она попала только потому, что ситуация вышла из-под контроля, понимаешь? — Черт… — Да ладно, — отмахивается Женя. — Я бы все равно узнал. Просто это произошло бы чуть позже, когда понадобилось бы оказать давление, после свадьбы, например, когда мои биологические предки собрались бы свалить из страны, прихватив с собой сына-переростка. — А она была? — искренне удивляюсь. — О! Еще какая! — смеется почти искренне. — С лебедями, лошадями, голубями — целый зверинец завезли! А уж сколько роз зря погубили! И все, знаешь ли, такое белое и невинное. Гуляли за городом, скромно, человек 300 наверно было… Я тебе фотки потом покажу, — обещает собеседник. — И ты не сказал, что знаешь? — снова перевожу разговор на интересующую меня тему. — Нет, — качает белокурой головой. — Вообще не собирался ничего говорить, если бы Александр после свадьбы не начал настаивать на моем обучении за границей. Подумай сам, к кому мне было идти за поддержкой? Моя настоящая мама умерла, тебя рядом не было. Мне тогда вообще казалось, что все происходящее — какой-то заговор. Я был зол на весь мир! Мог ли я быть уверен, что новоявленные дедушка и бабушка не в курсе моего происхождения? Ведь кто-то же спрятал Анастасию, когда она была беременна? И все же других вариантов не было — надо было обратиться к кому-то из них, надавить на жалость. Я не мог уехать из Питера, понимаешь? Потому что надеялся, что ты вернешься! Я выбрал Андрея Павловича и попал в цель, — печально усмехается Женя. — Думаешь, твои родители развелись из-за тебя? Думаешь, из-за тебя твой отец не общается с Анастасией и Александром? Думаешь, Игорь уволился по собственному желанию? Ты сильно ошибаешься, Артем. Это все сделал я. Потому что ни у Анастасии, ни у Александра, ни даже у Дарьи Сергеевны не было планов посвящать Андрея Павловича в тайны прошлого. И это признание как гром среди ясного неба. Я даже на мгновенье застываю на месте, пытаясь осмыслить услышанное. Я никогда не мог до конца понять, почему, по словам отца, Женя винит в развале нашей семьи не меня, не Стасю и не маму, а только себя одного. И только теперь я осознал, с каким грузом на сердце ему приходилось жить все эти три года. — Подожди! — зову я. Нагоняю продолжающего идти вперед парня и преграждаю ему путь. В голубых глазах стоят слезы. «Черт подери, какой же я жестокий идиот! Разве я хоть раз задавался вопросом, что он на самом деле чувствует, живя в чужом городе, с людьми, которые совсем недавно тоже были чужими? Без семьи, без прошлого, в настоящем, полном сожалений». И я, повинуясь инстинкту, обнимаю его за плечи, прижимаю к себе со всей силой. — Ты не виноват, не виноват, слышишь?.. — шепчу ему на ухо, перебираю выбившиеся из пучка светлые пряди. — Ты ни в чем не виноват, Женя… Прости меня, если сможешь… Он ничего не отвечает, лишь зябко дрожит в моих объятьях, утыкается влажным от слез лицом в мою шею, всхлипывает. — Ты из-за этого пьешь снотворное? Не можешь спать? Передергивает плечами словно от озноба и чуть заметно кивает, а потом я чувствую, как его прохладные губы находят мои, настойчиво целуют, и у меня нет сил сопротивляться его напору… Бог ты мой. Отец был прав, как всегда прав, я так и не смог отпустить прошлое. И теперь уже не уверен, что когда-нибудь смогу. — Женя, — пытаюсь отстраниться. — Женя, нам не следует этого делать… — Почему? — в его голосе снова металл. — Почему не стоит, Артем? Из-за Леры? — И это тоже… — туманно изрекаю я. — Ты ведь даже не любишь его, — холодно усмехается парень. Он сам отстраняется и, как ни в чем не бывало, продолжает путь к уже виднеющемуся вдали храму. Мне хочется в отчаянии крикнуть ему в спину «С чего ты взял?» Но вместо этого я молча следую за своим наваждением. — Ничего себе, какой красивый! — Женя восхищенно осматривает старинное здание храма. Кое-где еще не приведенное в порядок, но все же величественное и прекрасное. — Правда? — широко улыбаюсь, распираемый от гордости. — Здесь раньше был старообрядческий монастырь. — А нам туда можно? — интересуется парень, когда мы, наконец, оказываемся у входа в собор. Я бросаю взгляд на часы, хотя и так знаю, что служба уже закончилась, а паства разошлась по домам. Обычно отец Серафим не затягивает с богослужениями и причащениями. Да и каяться местным долго не приходится, ибо за праведными трудами грешить им некогда. Другое дело, если б мы с Ником исповедовались, нам бы и суток не хватило. Но нас такие идеи пока не посещали. — Почему нет? — улыбаюсь в ответ. — Там никого не должно быть. — Ты здесь работал все это время? — удивленные глаза буравят мое лицо. — Ну да, — немного смущаюсь и достаю ключ. Но дверь оказывается незапертой. — Боишься, что нас увидят? — спрашивает Женя, видя мое секундное замешательство. — Нет, — отрезаю я и решительно толкаю тяжелую кованую дверь. В храме пахнет ладаном и теплым воском. Подкупольное пространство все еще частично перегорожено высокими строительными лесами. Осторожно оглядываюсь по сторонам, но не замечаю ни одной живой души. Может, просто забыли запереть двери? — Идем, — произношу шепотом и тяну Женьку за руку. — Это все ты сделал? — удивляется он. — Шутишь? — строю смешную рожицу. — Тут столько народу за последние 20 лет трудилось, что мой вклад как капля в море — совсем мизерный. — Ну, я бы на вашем месте, Артемий, так не скромничал, — доносится откуда-то приглушенный голос отца Серафима. Мы оба вздрагиваем и застываем на месте как нашкодившие котята, пытаясь определить, где находится источник звука. Тем временем, отец Серафим бесшумно выплывает откуда-то со стороны северных врат. Впрочем, уже без епитрахили и прочих атрибутов богослужебного облачения. Значит, явно собирается уходить. — О, вы здесь, отец Серафим, — наверно сейчас я выгляжу застигнутым врасплох. — Да, задержался немного, залюбовался результатами трудов ваших, — поясняет святой отец. — Хорошо девочки Богоматерь подлатали. И откуда только знает, кто из нас что восстанавливал? Впрочем, соглядатаев в храме полно, хоть тот же Степан Степаныч, хоть баб Нюра могли поделиться. — Но Вседержитель и апостолы лучше всего получились, — продолжает свою речь батюшка. — Хоть вы на службы у нас и не ходок, а все же божье благословение вас стороной не обошло. — Спасибо, — смутившись, благодарю я. — Вам спасибо, Артем, — изрекает отец Серафим. — За время вашей работы храм быстрее всего восстанавливался, — говорит так, словно уже знает, что я здесь надолго не задержусь. — Вы не один, с другом? — он, наконец, замечает стоящего на шаг позади Женьку. — Валерий, кажется? Добрый день, — елейно улыбается. — Евгений, — поправляет Женька. — Здравствуйте. — Вот значит как? — удивляется батюшка. — Может, я что-то путаю… — Нет, то был друг, — твердо произносит парень. — А я не просто друг Артему, я его семья. Так уж совпало, что мы с Валерой одновременно приехали. — Вот оно что, — задумчиво тянет священник. — Вы простите уж, меня зрение иногда подводит, показалось, что вы чем-то похожи с тем мальчиком… Не буду вам мешать. Отец Серафим сбивчиво осеняет нас на прощание крестным знамением и быстро удаляется, явно погруженный в глубокие размышления. И одному богу известно, какие выводы из услышанного и увиденного он для себя сделал. Мы проводим в соборе еще минут 20, а потом отправляемся в обратный путь. После храма напряжение словно отпускает, и мы непринужденно болтаем о всякой ерунде, намеренно избегая болезненных тем. И так уж получается, что мы совсем забываем о времени. К нашему приходу Лера не только приходит в сознание, но и успевает покинуть дом. Впрочем, осознание этого приходит не сразу. Спустя какое-то время мы находим записку: Артем! Пожалуйста, не пытайся связаться со мной какое-то время. Мне надо о многом подумать. Я не обижаюсь на тебя и Женю, и больше не думаю, что ты со мной играл, просто сейчас я вдруг увидел наши отношения в совершенно ином свете. Женя очень красивый, и вы все еще не отпустили друг друга. Может быть, никогда не отпустите. Зато теперь я понимаю твою реакцию на картины моего отца в нашу первую встречу. Понимаю, почему тебя это так задело. Понимаю, почему ты боялся причинить мне боль. Ты был по-своему честен, хотя и не сказал всей правды, а я, дурак, пытался заполучить тебя любой ценой. Спасибо за вечеринку, у тебя замечательные друзья. PS. Прости, я не могу принять твой подарок. А еще на постели в спальне лежит злополучный портрет. — Ого, — только и произносит Женя при виде картины. — Нравится? — уточняю на всякий случай. — Нравится, — кивает блондинистой головой и осторожно проводит пальцами по поверхности холста. — Мне, конечно, странно видеть себя таким… — он на мгновенье задумывается, словно подбирает слова. — Таким, как я был раньше, потерянным что ли… Но выполнено очень круто. Знаешь, я бы на месте Леры точно тебя бросил, если бы ты вздумал портреты посторонних парней писать. Вот так. У Жени не возникло ни малейшего сомнения, что я изобразил именно его. — Ты не обидишься, если я эту вещь подарю Антону? — внезапно меня осеняет. — Очень она ему приглянулась. — Конечно, — легко соглашается Женька. — Во-первых, она твоя, и ты волен распоряжаться ей как хочешь, во-вторых, он заслужил хотя бы утешительный приз. Звучит довольно жестоко. Но я предпочитаю промолчать. Затем я раз сто подряд набираю Леркин номер, но в ответ слышу лишь короткие гудки. — Перестань, — Женя забирает телефон у меня из рук и отбрасывает в сторону. - Ты наверняка в черном списке. Он не будет с тобой разговаривать сейчас. И он не поедет туда, где ты сможешь его найти, так что, прошу тебя, успокойся. — Ты рад? — криво усмехаюсь. — Я не рад, Артем, — холодно отрезает парень. — Но и не расстроен. Все так, как должно быть. У вас бы все равно не получилось. И в отличие от тебя, он это, наконец-то, понял. Уверен, Лера уже пытался с тобой порвать, только ты не из тех, кого бросают запросто, тебе непременно надо, чтобы последнее слово за тобой осталось. Это в твоем стиле. Не то, чтобы от тебя уйти было нельзя, но подвести к разрыву должен именно ты, правда? Ты тогда на Влада всех собак повесил, натурально так изображал брошенку, а ведь отношения ваши ты сам похоронил задолго до разрыва. Про себя молчу — не по сценарию пошло, а вот с Леркой, кажется, тот же самый вариант случился. И не я в этом виноват, Артем, ты своими руками эту связь задушил. Так почему ты все еще цепляешься за нее? Женя резко встает с места и исчезает на пару минут, оставляя меня в раздумьях, затем вновь появляется с открытой бутылкой вина и двумя бокалами. — Откуда в тебе столько жестокости? — внимательно всматриваюсь в равнодушное Женькино лицо. — Расскажи мне о жестокости, Артем, — Женя опускается в кресло напротив. — Расскажи о том, как ты представлял ваше будущее? — он делает глоток вина и двигает ко мне второй бокал, притрагиваться к которому у меня нет ни малейшего желания. — Молчишь? Тогда скажу я. Никак ты его не представлял. Ты, конечно, неплохой любовник, забавный собеседник и щедрый мужик, и, конечно, в такого сложно не влюбиться. Только романтические чувства Леры никогда не были связаны с тобой настоящим, да и твои потуги играть в любовь дальше влечения и привязанности вряд ли продвинулись. Спасение от одиночества, так? Ты три года ему лапшу на уши вешал, кормил недомолвками (как там в записке? «по-своему был честен»), так что он успел себе нафантазировать что угодно, только не то, что есть на самом деле. А теперь ты предъявляешь ему «Гелег», кучу бабла и кровосмесительный роман в придачу. И ставишь в известность, что он должен все бросить и поехать туда, куда ты скажешь. Неудивительно, что парень решил, будто ему масштабный реалити-розыгрыш устроили. Любой бы умом тронулся. — О кровосмесительном романе ему было знать не обязательно, — успеваю вставить я. — Правда? — слегка ернически спрашивает Женя. — Так зачем ты ему о нас рассказал? — Он бы все равно узнал… — Вот именно, — заключает собеседник. — И, пожалуй, лучше ему действительно было узнать об этом сейчас, а не когда были бы сожжены все мосты, и он оказался в чужом городе без друзей, без родных, зато в окружении странной семейки, в которой самое невинное событие — свадьба твоей бывшей беременной подружки и твоего отца. Вдобавок ко всему он бы всегда считал себя моей заменой, и ты сам вбил ему в голову эту мысль. — То есть, ты меня сейчас спасаешь от необдуманного шага? За будущее мое переживаешь? — не без сарказма интересуюсь я. Серьезность Женьки, его несгибаемое желание отвоевать то, что он считает своим по праву, в какой-то степени даже вызывают восхищение. Почему мне казалось, что он изменился? Он ведь всегда был таким, с самого начала добивался того, чего хотел. Неужели я ему настолько нужен, что он готов простить мне бегство, предательство и годы отсутствия? — Что-то вроде того, — неожиданно тепло улыбается Женька. — Я же не говорю, что ты должен оставить все как есть. Поговоришь еще с Лерой, попросишь прощения, покаешься. Закончишь дела, попрощаешься с местными. А я буду ждать тебя в Питере. Скоро ноябрь. У меня днюха, помнишь? — Ты не останешься здесь хотя бы на пару дней? — удивляюсь я. — Нет, — качает головой парень. — Предпочитаю избежать ненужных встреч. Поезд вечером. Подкинешь до станции, раз уж вино не пьешь? — Конечно, — улыбаюсь ему в ответ. — Хочешь, довезу до Нижнего? — Хочу, — легко соглашается Женя. Спустя 10 минут я выгоняю из гаража подаренный отцом «Гелендваген» и услужливо распахиваю дверцу пассажирского сиденья перед Женькой. — Даже так, — смеется он и закидывает сумку в машину. — Кажется, твои соседи под впечатлением. И действительно, в окнах ближайших домов слегка покачиваются занавески. — Ну, не на УАЗике же мне теперь ездить, — пожимаю плечами и поворачиваю ключ зажигания. — Пусть привыкают.