Часть 14
6 ноября 2020 г. в 17:31
Мы вышли в тихую, туманную, чуть зябкую ночь.
Краем глаза я наблюдал, как Холмс надевает перчатки, и этот вполне обыденный жест вызвал у меня невольный трепет. Мне всегда, с первого дня нашего знакомства, нравилось следить за его позами, жестами, малейшими движениями, а теперь уже можно было не скрывать, что я им любуюсь.
Я вдруг осознал, что сейчас мы оказались наедине на пустынной ночной улице впервые после того как мы объяснились. Не до конца, с помехами, со сложным узором намеков, отчасти как будто украдкой, но с обжигающим губы и воображение долгим поцелуем, и потом с ещё одним поцелуем, быстрым, летучим, но не менее волнующим.
Я остро ощущал его близкое присутствие — одновременно привычное, повседневное и по-новому будоражащее, очаровательно-непредсказуемое. И в этот раз я не стал запрещать себе простую, но когда-то совершенно непозволительную, как мне казалось, вещь: я взял его за руку, плотно прижимая пальцы к его ладони и впитывая сквозь слой ткани живое тепло руки. Его кисть, гибкая и проворная, ответным движением сжала мою, сначала дружески-крепко, а затем слегка расслабилась и вдруг извернулась, словно готовая выскользнуть, и я в безотчетном стремлении не выпустить, не лишиться, не утратить тут же схватил крепче. Его ладонь охотно замерла в моей, потом снова стиснула мои пальцы, медленно соскальзывая, и в этом жесте чудились одновременно и мягкая игривость, и предупредительная сдержанность. Я опять удержал его руку в своей. Потом, осмелев, захватил указательным пальцем край перчатки Холмса, сделал лёгкий рывок вниз, и, не встречая сопротивления, стянул её, чтобы без помех прикоснуться к коже, ощутить рельеф ладони, завладеть этой точёной кистью с длинными красивыми пальцами, сильными, ловкими и бережными, к чему бы они ни прикасались — к смычку и скрипке, к стеклянным колбам, документам, ко всему, во что он всматривался, исследовал, изучал.
Наши пальцы переплелись, и мы так и шли, не произнося ни слова — разговор сейчас казался избыточным.
Я сперва украдкой, а затем не таясь поглядывал на профиль моего друга — в свете газового фонаря, мимо которого мы как раз проходили, я заметил, что Холмс улыбается. Мне отчаянно захотелось прижаться губами к этой тонкой, задумчивой и, похоже, счастливой улыбке. Можно ли? Нет, всё же освещённая улица, впереди перекрёсток, откуда могут в любой момент появиться прохожие или, чего доброго, полицейский патруль.
Но сейчас поблизости никого не было, лишь вдалеке у стены дома маячил смутный силуэт уличной торговки, собирающей свои корзины.
Вдруг где-то прокричала ночная птица.
Холмс быстро оглянулся по сторонам. Я тоже очнулся от своих грёз наяву.
— Это крик болотной совы, — произнёс я в удивлении. — Откуда она здесь?
— Нет, это не сова, — тихо отозвался Холмс. — Это человек, подражающий сове.
Краем глаза я заметил движение в том месте, где стояла женщина с корзинами, затем раздался приглушенный вопль, а за ним звук удара и болезненный вскрик.
Рука Холмса стремительно покинула мою ладонь и на мгновение сжала моё плечо, подталкивая вперед:
— Вам — цветочница, мне — грабитель! Скорее!
Подбегая к пострадавшей, я всё же не выпускал из виду развитие событий, чтобы в случае необходимости прийти другу на выручку. К счастью, уличный разбойник, ударивший по голове бедную девушку, никак не ожидал быстрой и неотвратимой расплаты: Холмс догнал его за минуту, хоть тот и пытался укрыться в подворотне и перемахнуть через забор.
Оказывая бедняжке первую помощь, я разглядел, что она была совсем юной, с детскими личиком и маленькими тонкими руками, а старше казалась из-за одежды с чужого плеча и повязанной поверх платья старой, местами побитой молью шали.
Сперва девчушка испугалась меня не меньше, чем грабителя, но я быстро объяснил ей, что я случайный прохожий, и я врач, желаю ей только добра, и у неё нет причин меня бояться.
К счастью, рана на голове была неглубокой, кость нигде не повреждена, лишь содрана кожа, и я, наложив на ссадину чистый платок, велел прижимать его крепче. А вот по лодыжке пришелся сильный удар ногой, приведший к падению и, похоже, вывиху голеностопного сустава: девочка делала попытки приподняться, но лишь расплакалась от боли. Но перелома не было, в этом я убедился.
Когда цветочница заговорила, я невольно улыбнулся произношению кокни: голос у нее был хрустально-нежный, а выговор — типичный для жительницы Ист-энда.
— Спасибочки вам, добрый мистер, — приговаривала она. — Я так испужалась, прямо страх. Сперва он заверещал, как сыч, а когда я оглянулась, как прыгнет!..
— Он отнял у тебя выручку за цветы?
— Ага! Ох, что теперь делать- то? Мне тётка говорила, что тут шастают отымальщики, но меня пока никто не трогал. А сегодня я допоздна досиделась, хотела всё распродать. Тётка ругается, если цветы на завтрева остаются, они ж вянут. Но что мне теперь будет, когда вернусь без денег?
Пока я помогал девочке найти безболезненное положение для стопы, она то бодрилась в силу своей неунывающей натуры, то глотала слезы от боли и обиды. Осмотрев ногу бедняжки тщательнее, я убедился, что, к счастью, это не вывих, а растяжение связок. Пока я делал плотную повязку из лоскута ткани, которым была прикрыта корзина, словоохотливая цветочница успела мне рассказать, как осиротела год назад и её взяла к себе тётка, занимающаяся уличной торговлей пирогами и цветами, а это куда лучше и прибыльнее торговли крессом, четыре пучка за пенни, чем ей приходилось зарабатывать раньше.
— Сколько же ты выручила сегодня? — спросил я.
— Три шиллинга и шесть пенсов! — с немалой гордостью ответила она. И тут же её глаза снова наполнились слезами.
Вернулся Холмс. Он уже успел передать преступника в руки констебля и обнаружил его сообщника, направив по следу подоспевших полицейских. Оказалось, что грабителем, напавшим на юную цветочницу ради её скромного заработка, оказался не голодный беспризорник, а крепкий малый лет двадцати пяти, уже несколько месяцев промышляющий налетами на уличных торговок и одиноких прохожих. Его не раз ловили, но отпускали, потому что никто из внезапно сбитых с ног и оглушённых потерпевших не успевал его разглядеть, и при нём не находили украденного: по заранее условленному распределению ролей он перебрасывал свою добычу через ближайшую ограду в руки сообщника, которому давал сигнал совиным криком.
Вечер закончился тем, что мы наняли кэб, чтобы отвезти прихрамывающую девочку домой. Она очень устала, нога болела, и её обуревали эмоции от пережитого: целый день трудилась, потом подверглась жестокому нападению грабителя, но событиям тут же был дан иной поворот: злоумышленники были задержаны так быстро, как это вообще возможно на ночных лондонских улицах, выручка за проданные цветы возвращена, а домой её привезли в городском кэбе, и это, как она сказала, была первая в её жизни поездка в наёмном экипаже.
Мы с Холмсом возвращались на Бейкер-стрит далеко за полночь. Приятный хмель от распитой в ресторане бутылки доброго вина давно выветрился, спало напряжение от поимки мелкого, но, как выяснилось, весьма опасного грабителя, и мою грудь переполняло чувство, похожее на задумчивые скрипичные импровизации Холмса — возвышенное, сложное, ликующее, но где-то там, в самой глубине, щемящее, нежно-печальное, и преисполненное безнадежности облечь его в слова. Я думал о том, что впереди будет множество случаев, когда в любую минуту Шерлок Холмс выдернет свою руку из моей — потому что кому-то срочно понадобится его помощь, чтобы избежать беды или получить совет и поддержку в трудной ситуации. А я выпущу его руку — и немедленно последую за ним.