Goodbye

— Он сказал, что не может больше петь в группе, потому что ему надоело приводить себя «в страдающее состояние», а мои песни слишком грустные и печальные для него. Можно подумать, он может петь что-то иное. Хаяши затянулся и выдохнул дым в тяжёлый осенний воздух. Парк был почти пуст, только мёрзнущие хозяева выгуливали своих собак. Йошики и Хис расположились на одной из скамеек и обсуждали последние новости, ударившие по всей группе. — Хиде в трауре, Пата пьёт и донимает Тоши. — А ты? — А что я, Хис? Я просто не могу понять, почему он так поступил. Официальная причина далека от идеала. А вообще… я просто в панике, понимаешь? Я не знаю, что делать дальше… — Очередная дотлевающая сигарета отправилась в стоящую рядом урну, а из пачки тут же появилась новая. – Ты-то сам как? Хироши передёрнул плечами. — Стараюсь не думать об этом. Не мог же он из-за… — Басист замолчал, не зная, как рассказать обо всём Хаяши. — Я знаю, что произошло, Хис. Он мне рассказал, сразу после того, как ты сбежал из студии. Мориэ сжал плечи и нагнулся к коленям, закрывая голову руками, словно защищаясь. — Хис? — Я в норме. — Я так не думаю. — Йошики, это не та проблема, которая в данный момент нуждается в решении. Что мы будем делать с группой? — Найдём нового вокалиста. Только не сейчас, чуть позже. Нам всем нужно будет время. — Фанаты нам не простят. — Они не простят этого Тоши, а нас скорее жалеть будут… Чёрт! – Хаяши вскочил и с силой пнул скамейку. – Да это конец всего! — Йошики, успокойся. Истерить мы будем потом. После того, как отыграем последний концерт. — Ага, если там не утонем в слезах фанатов. И после всего… Сможешь вести себя на сцене, как будто ничего не было, словно ничего не случилось, словно нет виноватых? – Хаяши исступлённо шептал, склонившись прямо к Хироши и глядя ему в глаза. — Да. Йошики растерянно моргнул и отошёл от басиста. — Мы ничего не можем изменить, Йоши. Всё, легенда X-Japan закончилась. — Я не хочу в это верить, — простонал ударник, тяжело падая обратно на скамейку. — Нам нужно идти дальше, Йошики. Судьба – друг, мы ещё сыграем вместе… Он сказал это, а спустя семь месяцев проклинал себя за эти слова, закрывшись в собственной квартире, одинокий, ломал и разбивал всё, что попадалось под руки, кулаками бил стены, сдирая кожу на костяшках пальцев, рыдал навзрыд. И всё тише и тише повторял одно и то же имя. — Хиде… Хиде… Хиде… Зачем-зачем-зачем?! Не хотелось думать, анализировать, понимать эти слова, прозвучавшие с другого конца телефона: «Хиде умер». Хиде, друг, брат, родной человек, вытащивший из серости толпы, позволивший стать частью легенды, поддерживающий, когда было трудно, радующийся вместе с ним, когда было весело. Как же так? — Хиде… — тихий стон на всхлипе. А потом был Хаяши, похожий на зомби, словно сам уже умер, совершенно безучастный Пата, из которого словно вышибли все эмоции, Тоши, отводящий взгляд, не проронивший ни слова, и тихое безжизненное тело Хиде. Такое спокойное, умиротворённое лицо, словно он просто спит. И до сих пор звучат в ушах умоляющие слова Йошики, когда он, склонившись над гробом, изо всех сил звал погибшего друга, просил проснуться, просил вернуться к ним. А потом они играли. Снова. Почти вместе. Почти. Сказка X-Japan закончилась, обернувшись жестокой реальностью, где нет чуда и волшебства, где невозможно воскресить мёртвого, где очень трудно отпустить. Было тяжело. Настолько, что сознание отключалось, а здравый смысл и вовсе делал ручкой и скрывался, оставляя Хиса один на один с его безумием. Бары, клубы, выпивка, курево, девочки и мальчики на одну ночь. Иногда он мог неделями не появляться дома, не брать в руки гитару, упиваясь собственной болью и растерянностью. До смерти Хиде всё было так понятно. Йошики говорил, что через три года они вновь соберут X-Japan, снова будут играть, найдут другого вокалиста и всё продолжится, начнётся новая легенда… Но Хаяши теперь в Америке, совершенно разбитый и измотанный. Пата заходил иногда или вылавливал в барах. Он единственный, кто мог хоть как-то держаться, вытаскивая Хиса из очередной пьяной компании, угрожая позвонить отцу. Знать, чем занимается Тоши, не хотелось. Не хотелось знать о нём совершенно ничего. Потому что ужасно хотелось обвинить его в смерти друга. Пата свою угрозу сдержал и следующие почти два года Хироши провёл в доме отца, приходя в себя, учась жить заново, без своей музыкальной семьи, учился справляться с болью и отпускать мёртвых, оставляя лишь светлую память о них. Это время в лоно семьи было каким-то перевалочным пунктом, оазисом на долгом пути измученного жаждой путника. Семья помогла ему справиться с этой потерей, пережить её, переболеть её. Каждое утро начиналось с зарядки и пробежки, чтобы просто не думать ни о чём. Потом шли долгие часы совершенствования своей игры на басу, сочинение новых мелодий, но все они получались из рук вон плохо, потому что Хис просто не мог сосредоточиться на чём-то. А ещё он совершенно не думал о Тоши. Не вспоминал о том, что когда-то любил его и был счастлив всем его прикосновениям на концертах и вне их. Не вспоминал, что был почти предан им. Не вспоминал, но прогнать навязчивые сны о грубых руках, болезненных укусах и разрывающей на части боли было невозможно. И это вкупе с недавно пережитой трагедией угнетало ещё больше. Почти на исходе 1999 года стали появляться новые заметки о Йошики. Ударник наконец нашёл в себе силы отпустить прошлое на достаточное расстояние, чтобы можно было продолжить видимость нормальной жизни. Спустя год они встретились после очередного интервью Хаяши у Хиса дома за несколько часов до самолёта, который должен был увезти уставшего пианиста обратно в Америку. В город Ангелов. Как символично… — Ты всё правильно понял, — растирая щёки, тихо и едва внятно произнёс Йошики. – Город ангелов. Хиде нравилось название. Он сказал как-то, по пьяни, конечно, но тогда его голос был настолько серьёзным, что я просто не мог пропустить его слова мимо ушей. Он сказал тогда, что хотел бы стать одним из ангелов, защищающих этот город и быть его хранителем до тех пор, пока там будет хоть один нуждающийся в его защите человек… — Так и сказал? — Именно так. Слово в слово… — Поэтому ты остаёшься там? — Не только. Просто там не встречаешься на каждом шагу с напоминанием о том, что когда-то он всегда был рядом. Мы с Хиде излазили, кажется, каждую улочку в Токио. Он хотел стать хранителем Лос-Анджелеса, но дух его навсегда останется в Японии… — Мы сможем когда-нибудь снова собраться вместе? — Кто знает, Хис. Может завтра мне позвонит Тоши и скажет, что хочет начать всё сначала. — Ты не общаешься с ним? — Я даже не знаю, чем он вообще в настоящий момент занимается. И, если совсем честно… я не готов к тому, чтобы возродить Х. И я не уверен, буду ли когда-нибудь готов. Мне потребовалось почти полтора года, чтобы снова начать писать музыку. Знаешь, мне иногда кажется, что Хиде был моей музой и моим вдохновением. — Йошики… — Нет, послушай, я знаю, как глупо это звучит, но это правда так. Он всегда был рядом, поддерживал. – Хаяши засмеялся. – Чёрт побери, были времена, когда он силой стаскивал меня с кровати и заставлял идти на репетицию, или буквально пинками выгонял из студии, когда я совсем погружался в работу. А теперь, без него, я то и дело бросаюсь из крайности в крайность. Хис низко опустил голову, вспоминая слова, сказанные однажды Хиде в одном из баров, когда сам Хироши был уже прилично пьян. Произнесённые годы назад, вспомнившиеся только сейчас. Стоило ли бередить начинающие покрываться корочкой глубокие рваные раны? Или стоит просто забыть, интерпретировать для себя как пьяный бред не совсем адекватного товарища. Но Хиде был его другом. И возможно Хиде очень хотел сказать эти слова именно тому, кому они предназначались, но просто… не успел. — Он сказал тогда, в баре, я не воспринял его слова в серьёз, да и вообще забыл о них. А сейчас вот, почему-то, вспомнил… Может просто время пришло… — Хироши тяжело вздохнул, чувствуя себя всё более неуверенно под пристальным взглядом притихшего Хаяши. – Он сказал: «Я люблю его больше жизни. Как бы по-идиотски это ни звучало. Но подойти к нему с этим всё равно, что собственноручно написать заявление на уход из группы. Быть просто рядом с ним – это всё, чего я сейчас желаю. Но однажды, я подойду к нему и прямо расскажу о том, как сильно я его люблю. Возможно тогда, когда я сам уже буду достаточно уверен в своих чувствах, Йошики не оттолкнёт и не прогонит меня». Слова звучали в голове настолько отчётливо, со всеми интонациями Матсумото, что казалось, будто время повернулось вспять. Хис тряхнул головой, отгоняя наваждение, и тут же наткнулся на растерянный взгляд ударника. Хаяши выглядел потерянным и разбитым. Но при этом светилось в его глазах что-то новое, светлое, сильное. — Так и сказал? – с непонятной интонацией спросил Йошики. — Слово в слово, — горько усмехнулся Хироши. Хаяши, молча, изучал свои руки, словно сейчас на них появятся письмена, в которых будет указана чёткая инструкция о том, как быть дальше. А Хироши, небольшими глотками отпивая кофе из маленькой чашечки, думал о том, что ждёт его в будущем. Может создать свою группу? В конце концов, на всём этом жизнь не заканчивается, да и он сам ещё слишком молод, чтобы зарывать себя самого и свой талант в могилу или закрываться в склепе. Нужно жить, нужно строить планы и реализовывать их. Не так ли говорил Хиде. Идти всегда вперёд и никогда не оглядываться. — Йошики, самолёт через три часа. — Знаю. Полетели со мной. — Зачем? — Просто. — … Мне нужно собрать вещи. Дай мне сорок минут, я буду готов. Жизнь постепенно налаживалась, и на взгляд Хиса всё было гораздо легче, чем он предполагал.