***
Прозвенел школьный звонок, возвещавший об обеденном часе, и из классов высыпали толпы детей. Коридоры наполнились радостным шумом, шарканьем, разговорами; кто-то спешил, почти бежал, кто-то шёл, наоборот, медленно. Сквозь обычный школьный бедлам к кабинету зелий Гермиона пробиралась с трудом, но на лице сияла улыбка, потому что в конце коридора она уже видела знакомые и счастливые лица. — Гермиона! — Джинни бросилась ей на шею и расцеловала. — У тебя, что, выходной? — Нет! — Гермиона обняла её, но немного сдержанно, подруга в последнее время была склонна к проявлению бурных эмоций. — У меня задание от Министерства в Хогвартсе, и я очень рада, что могу вас здесь проведать. — Ты здесь с Малфоем? — вместо приветствия полюбопытствовал Рон и ревниво вытянулся, высматривая означенный элемент среди толпы. — С ним. Но он в библиотеке, вытирает пыль, а мне профессор МакГонагалл позволила повидаться с вами. — Очень великодушно с её стороны, — заметил Гарри и повёл рукой в сторону Большого Зала. — Присоединишься к нам? Нас отпустили с уроков. Я бы с удовольствием сводил тебя к Хагриду, но знаешь же, что об его каменные кексы проще сломать зубы, чем наесться ими. — Конечно, — обрадовалась она. — А потом можно повидать профессора Флитвика и профессора Вектор. — Профессора постоянно вспоминают о тебе! — поведала Джинни. — Флитвик часто ставит тебя в пример нынешним ученикам, да и нам часто поминает. — Ты снова с нами. Как будто не было войны, и мы все снова простые ученики школы. Эти слова Гарри произнёс с некой печалью, как показалось Гермионе, но он умело скрыл эмоции не только на лице, но и ментально. Навыки легиллименции требовались при поступлении в Академию Аврората: пусть бы Гарри взяли просто за то, что он победил Тёмного Лорда — по словам Джинни, он начал проявлять немалый интерес к учёбе. И это Гермиона очень уважала. Неожиданный поцелуй в щёку от Рона заставил её вздрогнуть. — Я очень рад тебе, — кажется, он говорил вполне искренне. — Я соскучился. Хогвартс без тебя не тот. — Действительно не тот, — поддержала её Джинни, заметившая, что намечается неловкая пауза. — Рон часто говорит о тебе, поверь, Гермиона, все уши нам с Гарри прожужжал о тебе. Наедине уж остаться нельзя, ходит и канючит — нам бы Гермиону сюда! Гарри сдержанно улыбнулся. Их скорому примирению с Джинни часто мешал нечуткий Рональд, всё никак не могший сообразить, что друзьям нужно побыть вдвоём. — Вот было бы хорошо снова вместе учиться! — Рон взял её за руку. — Ты бы так помогла нам с учёбой, без тебя очень сложно делать домашние задания. — Кхм… Конечно, я имела в виду, что Рон скучает по тебе, как по девушке, а не сборнику готовых домашних заданий. Джинни сделала большие глаза Рону, но он, совершенно не замечая намёков сестры, повлёк Гермиону в сторону Большого зала. В коридорах творилась привычная школьная суматоха: студенты шли по своим делам, уткнувшись в учебники или весело переговариваясь друг с другом, кто-то тренировал только что пройдённые чары. Странно, может быть, но именно здесь Гермиона почувствовала прежнее спокойствие. Потому что на неё никто, кроме друзей не обращал внимания: никто не оборачивался вслед подруге Гарри Поттера и не глазел на Героиню Войны. А внутри вновь пробудилась тоска по былому. В Большом зале немногое изменилось. Небо исконно-английского серого цвета отражалось в волшебном потолке; всё так же пестрели на стенах над столами факультетов их яркие знамёна. Обед давно прошёл, но в зале находились студенты — как и во времена, когда Гермиона тут училась, старшекурсники в большинстве своём раскладывали учебники и тренировали магические пассы палочкой, занимая полезным делом окно в расписании. Над креслом Дамблдора теперь горел вечный факел. Если притушить свечи, парящие под потолком, и оставить зал в полумраке, станут заметны многие новые факелы на стенах: на каждом из них написано имя человека, сделавшего огромный вклад в войну. А горели они вечным пламенем памяти. — Много их ушло, — поймал её взгляд Гарри и, поджав губы, указал на не горевший факел. — Это мой. — Твой? — Поразилась Гермиона. Её подвели к факелу, и она сумела прочитать выгравированное в металле имя: «Гарри Поттер». — Кингсли настоял, — судя по его лицу, Гарри совершенно не одобрял экспромт Министерства. — Оставить меня в покое, без памятников и дани памяти они не могли, так что… В день моей смерти он загорится, и вся школа узнает о моей безвременной кончине. А факел Рона вон там. А твой — здесь, рядом. — Мой? — Кингсли заставил Рона и Гарри подписать какой-то свиток, согласие или что-то вроде того, — сообщила Джинни. — Тебе тоже должны были дать его на подпись. — Не давали! — уверенно возразила Гермиона, потом задумалась. — Хотя… Слишком много документов на рабочем месте, — призналась она. — Возможно, и подписала, не посмотрев. Но от этого мне не по себе… Как будто при жизни увековечили на каменной плите, отложив написание даты смерти на потом. — Я сначала тоже так думал, — поделился Рон и прошествовал к «своему» факелу. — А потом понял: это же так необычно. Ну, представьте, вы знаете, что никогда не увидите, как загорится именно этот факел. — Ох, Рон, помолчал бы… — вздохнула Джинни. — Всё изменилось. Мне до сих пор непривычно видеть в кресле Дамблдора МакГонагалл. Профессора постарели, многие знакомые ушли из школы. Даже уроки зельеварения, хотя их и ведёт Слизнорт уже второй год, потеряли свой колорит без Снейпа. — Снейп нам многое дал, — кивнула Гермиона, скользнув взглядом по пустующему месту зельевара за столом преподавателей. — Я по Снейпу не скучаю, — признался неохотно Гарри. — Вёл он себя со студентами ужасно… хотя у него и была причина. Но он нас всех спас. Тяжёлую ношу ему пришлось нести по жизни. Я много думал о нём: взвешивал все воспоминания, всё, что знал от других. Хотел понять… Знаешь, Гермиона, будь я на его месте — я бы вёл себя так же. Стал бы желчным ублюдком, вытрясающим из подопечных душу. — Ты стал хорошим легиллиментом, Гарри, — улыбнулась Гермиона, скользнув по его сознанию мыслью. — Не хорошим, но всё придёт со временем и старанием. Это тоже ради памяти Снейпа, будь он неладен. — Сегодня вечер воспоминаний о Снейпе? — скучающе спросил Рон. — Гарри, ты что? Гермиона приехала! Давайте сходим поиграть в снежки, навестим Хагрида, других профессоров. Посмотрим, что стало с Выручай-комнатой после пожара, устроенного Малфоем, в конце концов. Они с Гарри переглянулись, и друг начал подниматься из-за стола, подавая знаки Джинни. — И верно. Гермиона, идём? — Мне бы хотелось пока посидеть здесь, — извиняясь, улыбнулась девушка. — Не хочу далеко уходить от библиотеки, я ведь на работе. А с профессорами увижусь чуть позже. — Может, вы с Роном хотите погулять вдвоём, поговорить? — с намёком спросила Джинни. Рон стоял и ждал с воодушевлённой улыбкой на лице. Должно быть, он ждал этой встречи наедине, особенно после официального объявления их отношений. «Я не готова остаться с ним наедине» Эта мысль была направлена Гарри. Она надеялась, что друг услышит и поймёт, несмотря на то, что радар его сознания всё ещё переводил ментальные сообщения с помехами. Как ни странно, Гарри поймал её мысль за хвост и понимающе кивнул. И плюхнулся обратно на скамью за миг до того, как Гермиона выпалила заготовленную спасительную фразу. — Я скучала по всем вам, не только по Рону… — Давайте лучше посидим, — присоединился к ней Гарри и за руку усадил Джинни обратно. — На улице слишком холодно, а Гермиона с Малфоем и так утомилась. Правда, Гермиона? Рон, помедлив, присел рядом, однако спиной к столу. — Утомилась, но не столько с ним, сколько с его изменчивым настроением, — облегчённо подхватила девушка. — Оказывается, с ним можно нормально общаться, если попытаться его понять и поставить себя на его место. У него действительно непростая жизнь, Гарри. — Нормально с ним общаться? — переспросил Рон. — У всех непростая жизнь, — пожал плечами Гарри. — Но я не вправе ругать его, пока не испытаю всё, что пришлось пережить ему. Гермиона улыбнулась. Гарри всё чаще приятно её удивлял. Так необычно было, что именно он первый из всех её друзей повзрослел и обрёл чуткость. На него было кому оказывать хорошее влияние. Глядя, как они с Джинни смотрят на неё пустыми глазами, а под столом с нежностью держатся за руки, она почувствовала счастье за друга. Что ж, по крайней мере он нашёл свой покой после продолжительной борьбы. К сожалению, у неё не получилось найти утешение в Роне. Им не о чем было говорить: он постоянно вспоминал войну и не испытывал чувства неприятия этого нового мира, наслаждался славой; она не хотела ни славы, ни вечной памяти. А недавний поступок Рона по отношению к Малфою перевернул всё её восприятие его как человека, с которым она хотела бы связать жизнь. Так сказать, последняя капля… Рон и не стал долго с ними сидеть. Дав понять, что ему скучны разговоры о преподавателях, уроках и изменениях в Хогвартсе, он ушёл искать «чем развлечься». После его ухода Гермиона облегчённо выдохнула, и Джинни с Гарри это заметили. Но спрашивать ни о чём не стали. Спасибо им.***
Время с друзьями летело незаметно. За окном свечерело, небо утратило сумеречные цвета, уступив темноте. Сначала в отсутствие Рона они посетили нескольких профессоров, обрадованных появлением своей любимицы. Сколько забавных историй им рассказал профессор Слизнорт о своих уроках! Гермиона давно так не смеялась. Гарри с неловкостью сообщил, что рассказал профессору о секрете Принца-Полукровки, и теперь старательно, но самостоятельно и с большой поддержкой Слизнорта постигал искусство зельеварения на дополнительных занятиях. — Всё же я была права, на одних хороших оценках далеко не уедешь, если они не подкреплены знаниями! — улыбнулась ему Гермиона и прошлась вдоль котлов с образцовыми зельями для будущего урока. — Оборотное зелье всё кипит, профессор. А это Амортенция. — Искушение любви особо сильно в вашем юном возрасте, — лукаво усмехнулся Слизнорт. — Но сильно изменчиво. Служит этому доказательством моя собственная история. В юности я был прожжённым ловеласом. Да-да! — в ответ на хихиканье Джинни подмигнул он. — Очарование прекрасным чувством не минуло и меня, но я любил саму любовь. Наверное, поэтому Амортенция для меня часто меняла свой аромат — в зависимости от духов девушки, с которой я встречался на тот момент. Сладкий пар зелья достиг обоняния трёх друзей, и каждый неосознанно потянулся к котелку носом. У Джинни на лице застыла блаженная улыбка, а Гарри приобнял её и уткнулся лицом в волосы. Этим двоим не нужно было зелье, чтобы ощущать любимый запах постоянно. Любимые же ею ароматы она могла ощущать всегда, потому что по утрам уделяла достаточно много времени чистке зубов любимой мятной пасты, и каждый день уделяла какой-либо литературе — не важно, рабочей или для домашнего чтения. Жизнь в перебежках от дома до работы заставила её уже не впервые за этот тяжёлый месяц заскучать по безоблачным выходным, когда можно никуда не бежать, а уделить время самой себе. Третий запах для неё изменился. Гермиона улыбнулась самой себе, вспомнив памятный урок на шестом курсе, когда чуть не брякнула на весь класс про шампунь Рональда Уизли. Но этот аромат больше не принадлежал ему: он напоминал вечера декабря, морозные и заполненные светом уличных фонарей — этот запах, однако, она не могла охарактеризовать каким-то особым свойством. Может, лёгкая горечь хвои… Размышляя о новом незнакомом аромате, заставившем сердце сжаться, она пошла гулять с друзьями дальше. Зашли к Хагриду. Тот, оказывается, собирал чемоданы для путешествия в рождественские каникулы. — Почему ты не рассказывал раньше, что уезжаешь? — В шутку возмутился Гарри, озираясь в царившем в хижине беспорядке. — А потому что! — побагровел Хагрид. — Того это… Личное. Обо всём-то ему знать надо, вот пострел… — Ты едешь к мадам Максим? — догадалась Гермиона. По зацветающей улыбке лесничего сразу стало понятно, что она права. — Я, того, женюсь скоро, может, — робко похвастался лесничий, и Гермиона с Джинни дружно радостно взвизгнули и бросились его обнимать. — Ну хватит, хватит… Рождество встретим, там решим. Давненько не видел я тебя, Гермиона? Сама-то ещё за Рональда не собралась замуж? — Что ты, Хагрид, — смутилась Гермиона и отстранилась от друга. Покосилась на подругу, которая с интересом прислушивалась к её словам. — Да и… вряд ли. Хагрид не стал расспрашивать, почему и как. Просто вздохнул, кивнул и похлопал её по плечу, отчего её сапоги вдавились в пропитанный влажностью древесный пол хижины. — Оно и правильно… Не такой он какой-то стал в последние месяцы. То вот как называется — зазвездился парень! — Может быть, — рассеянно ответила она. Её друзья всё-таки самые лучшие! Гарри, поняв, что болезненная для неё тема исчерпана, завёл разговор об оговорке о «жениховстве» Хагрида, Джинни обняла её и усадила на высокий удобный стул, а Хагрид всем налил горячего травяного взвара. Ушла и тяжесть в сердце. Что может быть лучше? Побывав у Хагрида, они вернулись в Большой зал отогреваться. Гермиона нашла способ размягчить волшебством каменные кексы Хагрида, которые он отдал им на съедение, «чтобы не испортились, пока его нет». Они оказались неожиданно вкусными, а чёрные шарики внутри — вовсе не запечёнными тараканами, а изюмом; теперь весёлая компания с удовольствием поедала их, перешучиваясь по поводу размеров и масштабов грядущей свадьбы. — Гермиона Грейнджер? — Да, — Гермиона привстала со скамьи, вдруг вспомнив о времени. Потолок Большого зала был уже тёмен. — Вас срочно зовёт профессор МакГонагалл, — девочка потупила глаза. — Она в библиотеке. Что он натворил? Знала же, что нельзя уходить надолго! Гермиона поспешно вылезла из-за стола и устремилась к дверям, за ней поспешили друзья. У дверей библиотеки толпились переговаривающиеся студенты — благо, их было немного, из чего Гермиона сделала вывод, что беда не слишком серьёзна. Быстро преодолевая проход между стеллажами книг, девушка заметила на полу от коридора капли крови. У Запретной Секции стояла МакГонагалл, а у её ног — ведро с фиолетовым раствором. Вокруг этого ведра было много капель крови. — Оставляю его на ваш суд, мисс Грейнджер, — завидев её, негромко сказала директор. Её губы были крепко сжаты — верный признак серьёзности происшествия. — Мистер Малфой уже в Больничном Крыле, приходите потом сразу туда. И прошла мимо неё. Растерянная девушка, сжимая свои неразлучные папки до онемения пальцев, прошла последний стеллаж и оказалась лицом к лицу с Роном. Малфоя видно не было. Молчание первым нарушил Гарри. — Что здесь стряслось, Рон? Видно было, что Рону не по себе. МакГонагалл умеет пронять до пробуждения совести самые зачерствелые сердца. Нехотя парень повернулся к друзьям и сестре, спрятал глаза. Непонятно было, действительно ли Рон понял, что сделал и какие последствия повлечёт за собой его дурость — говорить он начал с такой неохотой, будто его принудили к этому. — Я просто пришёл сюда пообщаться с ним, понять, испытывает он вину за то, что творил, или наказание Министерства бесполезно. Но Малфой начал меня оскорблять, как только слизеринцы и умеют — вроде что-то умное сказал, на первый взгляд не обидное, а потом как доходит… — И что ты с ним сделал? — у Гермионы сел голос от волнения. — Да безобидное, — нахмурился Рон и спрятал руки в карманы брюк. Потом, подумав, достал пустой флакончик из-под зелья. — Плеснул на него дурманящим, не рассчитал дозы. Он вылил в ведро полную бутыль чистящего средства, я подумал, не подействовало. Собрался уже уходить, сказал ему, чтобы руки у него отсохли, если хоть мысль появится тебя тронуть. Ну, он и засунул руки в ведро. В ведре побулькивала ядовито-сиреневая жидкость. Насколько такие средства были едкие, Гермиона знала не понаслышке: в своё время, отбывая наказания Амбридж, она отмывала до блеска её личную библиотеку. После пары капель такого средства начинала сохнуть кожа рук, после превышения концентрации в два раза крошились ногти. В этом же ведре руки действительно были способны раствориться. Гермиона пошатнулась. Страх, волнение, ужас она испытывала. Сколько бы Малфой ни продержал руки в этом яде, последствия будут очень плачевны. А её работа… Она не справилась с простейшей задачей — курировать должника. — Скажи что-нибудь, — Рон виновато пожал плечами. — Я не знал, что так будет. — О, я бы много чего хотела бы тебе сказать, — проговорила она едва слышно, — но не стану, потому что я сама виновата во всём, что случилось здесь сегодня. Я не должна была оставлять Драко одного здесь, но пуще того — я не должна была доверять тебе... Кто ты? Я не вижу перед собой того рыжего мальчишку, который заставил дрогнуть моё сердце в страшное время войны! Кто ты такой, жестокий, злой и жалкий, и где Рон, которого я хотела увидеть сегодня?! Её отвращение в голосе и на лице потрясло Рона. Может, он и осознал, что его шутка была злой. Но как это поправит ситуацию? — Я ревновал, — густо покраснев, что веснушек не стало видно, проговорил Рон. — Рон, ты переступил границу сегодня, — это Гарри попытался встать между ними, чтобы Гермиона не набросилась на него. Но зря. Она видела не Рона, а чужого человека, об которого было противно даже руки марать. — Ты поставил меня под удар, ведь за всё, что случится с Малфоем, спросят с меня. — Произнесла она с горечью. — Сначала ты использовал на нём Непростительное… Но это я проглотила, предпочтя думать, что мне это показалось. Но теперь я не закрою глаза. Ты напал на безоружного. — Вспомни, сколько сделал он нам! — Я всё помню! Мы не в условиях войны. Она закончилась. Но, видимо, мой Рон остался там. Может, он там и погиб?.. — Гермиона отступила от них. — Я не хочу больше тебя видеть. Ни сейчас, ни когда бы то ни было ещё в своей жизни. — Гермиона!.. — Постой, — Джинни решительно взяла её под локоть и поволокла её к двери библиотеки. — Я пойду с тобой к Малфою. Оставь его мадам Пинс. Та только что увидела катастрофу в библиотеке. Та вода, что выплеснулась из ведра для уборки, разъела дерево полок и несколько обложек книг. В этот миг она была похожа на огромного медведя-шатуна, и расправа её будет жестока. Гарри устремился за ними, чтобы не присутствовать свидетелем при студентоубийстве. В Больничном Крыле не было почти никого. Какой-то мальчик одиннадцати-двенадцати лет спал на дальней койке, а рядом на тумбочке стояли бодроперцовое и снотворное зелья. Гермиона сразу пошла к ширме, около которой стояла взволнованная МакГонагалл. В свете палочки было видно, что Малфой лежит, а мадам Помфри сидит рядом и смазывает его руки какой-то настойкой. — Вы вовремя, мисс Грейнджер, — профессор по-матерински обняла её за плечи и провела за ширму, знаком велев Гарри и Джинни остаться у двери. — Около получаса назад из Министерства ненавязчиво интересовались, как проходит отработка. Думаю, ваше отсутствие на рабочем месте заметили. — Как он? — хрипло спросила Гермиона, хотя и сама увидела его состояние. Слизеринец водил мутным взглядом по окружившим его лицам и покорно держал руки перед собой на весу. Их-то и смазывала лечебной мазью колдомедик. Выглядели его кисти ужасно: кожа покраснела, взбугрилась и где-то лопнула, являя широкие язвы. — Жить будет! — бодро ответила мадам Помфри и подняла его за локоть с постели. Малфой неуклюже закачался, и девушке пришлось подхватить его под локоть. — Дурман выветрится через пару часов, а руки трижды в день три дня нужно обрабатывать экстрактом бадьяна. Мистер Малфой родился под счастливой звездой, ему повезло. Продержи он руки в растворе на две минуты дольше, кожа сошла бы до кости. По коже прошёлся холодок. Гермиона как в полусне взяла у заботливой мадам Помфри бутылочку с бадьяном и потащила Малфоя из-за ширмы. Тот почти не перебирал ногами. — Пойдёмте ко мне в кабинет, оттуда отправитесь в Министерство, — пригласила их директор. — Мистер Поттер, да помогите же. Гарри стремительно к ним подошёл и с неловкостью перехватил Малфоя, чтобы он не опирался всем весом на Гермиону. Джинни раскрыла для них дверь. — Я поговорю с Роном, — шепнул он, пока они преодолевали длинный путь от Больничного Крыла до кабинета директора. — Малфой, каким бы гадом ни был, не заслужил такого. Даже я теперь чувствую вину перед ним, а каково тебе — даже представить не могу. МакГонагалл произнесла какой-то пароль для горгульи у двери своего нового кабинета, и та очень медленно стала поднимать винтовую лестницу. Малфой вне сознания пытался перебирать ногами, но путался в ступеньках и больше мешал; подъём растянулся на долгие несколько минут. Очередные. Желания находиться в Хогвартсе не осталось совсем. Гарри перехватил её напоследок за руку. — Гермиона, нам очень жаль. Я поговорю с ним, он же понимает, что сделал. — Не трудись, Гарри, — Гермиона сыпнула им с Малфоем под ноги Летучий порох и крепко его обхватила. Он, всё ещё не отошедший от зелья, покорно обнял её. — Я не хочу его видеть. Кабинет стажёра Грейнджер, Министерство Магии! Зелёный вихрь закрутил их, заставив ещё крепче прижаться друг к другу, и расстроенное лицо друга пропало в огневороте.***
— Мне так жаль… Гермиона не была уверена, что он услышит её слова и попытается вникнуть в них, но говорила со всей искренностью, на которую была способна. Малфой, очнувшийся в её кабинете от дурмана, хмуро втирал в разъеденные моющим средством пальцы экстракт бадьяна. — Это я виновата, я не должна была оставлять тебя одного. Поступку Рона в её глазах не было оправдания. Его глупая мстительность испортила ей не только этот день, но и поставила под угрозу будущую карьеру. Гермиона сглотнула ком в горле, едва сдерживая слёзы. — У тебя есть право подать на меня жалобу. Мне очень жаль, я не знала, что Рон такое вытворит… — Жаловаться на тебя в Министерство? Мне? — Драко поднял на неё пронзительный, недоуменный взгляд. — Так и вижу лицо Гавейна Робартса, когда к нему придёт должник и попытается подать жалобу на Героиню Войны Грейнджер. С меня хватит унижений и на этих отработках. Поглядев на неё внимательнее, он понял, что она сейчас разревётся — губы уже дрожали, а под опущенными ресницами блестели слезы. Драко поморщился, пытаясь взять обожжёнными руками баночку с бадьяном. Ладони выглядели плачевно: кожа сморщилась и пестрела маленькими язвами, некоторые из которых кровоточили. — Мне так жаль, — сдавленно повторила Гермиона и спрятала лицо в ладонях, облокотившись на свои колени. Началось. — Не реви, — попросил Драко, поморщившись от боли в руках. — Ну за что мне на тебя жаловаться? Ты и сама себя наказывать умеешь — связалась с этим Уизли. Могу понять, что он нашёл в тебе, — «Да?» — мысленно спросила его с сарказмом проклятая Верна. — Да! — прошипел Драко больше самому себе, чем Гермионе, но она, плача, едва ли обращала на него внимание — да и вообще вряд ли слышала. — Но ты, Грейнджер?! Ты же умная девчонка. Я признаю это, хотя в последние дни начал сомневаться. На кой-тебе Рональд Уизли? Гермиона схватилась одной рукой за шею, чтобы подавить судорожные всхлипы. Так плохо ей не было давно, и кому она изливала тяжесть на сердце — Малфою? — Ладно, это не моё дело, — Драко решительно подвинулся к ней и двумя пальцами, чтобы не потревожить язвы на руках, протянул ей бутылочку с бадьяном. — Поможешь? Гермиона закивала часто-часто и отвернулась, чтобы утереть слёзы руками. По мере выхода эмоций наружу она осознала, что ревёт сейчас перед своим злейшим школьным врагом, а тот вроде как пытается её утешить. Забавно и стыдно. Его руки, протянутые к ней ладонями вверх, представляли ужасное зрелище. Там, где он умудрился налить бадьяна, кожа уже выздоравливала и возвращалась к прежнему состоянию, но кровяные язвы на пальцах и запястьях выглядели очень болезненно. — Мне жаль, Малфой, — Гермиона дрожащими руками налила бадьян на кусок тряпки, которой он утирал кровь, и начала промачивать им раны. Слизеринец поморщился, но даже не дрогнул. — Это… это ужасная несправедливость. Вся эта война, неравенство в обществе, мстительные настроения — это неправильно и страшно. Не такой я представляла себе жизнь после победы. — Разочарована? — Драко хмуро поднял на неё глаза. — Я была очень мечтательной, — подтвердила она, стараясь не видеть его взгляда. — Надо было мне раньше понять, что сказки в жизни не бывает. — Нет, бывает. Но не с тобой и не со мной. Особенно в послевоенное время, когда жестокость победителей оправдывается фразой «наведение порядка». И, может быть, Верна была права; вдруг у неё всё получится, и она вернёт ему былую жизнь? Сейчас, сидя в кабинете Грейнджер в Министерстве Магии, Драко в этом сильно сомневался. Его покалеченная жизнь порядком успела ему надоесть, но к тому, в каком течении она идёт сейчас, он привык. Менять что-то? Нет сил, нет желания. И всё, что он мог делать в этом бешеном потоке новой жизни, это позволить ему нести себя; лежать на поверхности, отдавая все силы дыханию и стараясь не уйти камнем ко дну. В молчании они просидели довольно долго. Боль в руках проходила, раны затягивались; к ладоням вернулась чувствительность, и Драко вдруг осознал, что впервые они соприкасаются руками. Просто факт, который он заметил. Гермиона продолжала лечить его руки, не поднимая глаз, а по щёкам катились немые слёзы. Что ж, не он один сегодня переосмысливал своё нынешнее существование, называемое жизнью.