Благочестивый обман

       Весь во власти безмерного, неисповедимого изумления, Тэхён затих, не находя в себе сил отвести от Чонгука взгляд. Глаза его по-прежнему кололо от слез, а безвольные руки, согретые теплом альфы, мелко подрагивали. То, с какой ненасытной и горьковато-безысходной нежностью сжимал его ладони Чонгук, заставляло его душу, изнывая, выболеть. — Ты будешь прекрасным отцом, — неожиданно вырвалось у Тэхёна. Чонгук поднял голову, и самое чистое, искреннее счастье, ярким пламенем осиявшее лицо альфы, поразило омегу в самое сердце. — Тэ, неужели ты…? — бурно задохнулся альфа, подорвавшись на ноги. Тэхён непроизвольно издал негромкий вскрик, когда Чонгук, светясь от радости, стащил его со стула, сгреб в охапку и стиснул в своих объятиях с такой силой и жаром, что сердце у омеги лихорадочно подпрыгнуло. Жаркая мощь его сильного, натренированного тела опалила Тэхёна точно огнем. Эта роковая, кипучая близость сводила с ума. — Тэ, люблю, люблю тебя безумно… — зарылся носом в его мягкие темные волосы и, жадно вдыхая его запах, со всей страстью зашептал Чонгук. «Он считает, что я беременный и оставил ребенка! — пронзило Тэхёна огромной тупой стрелой ужасающее осознание. — Ты же снова врешь ему, Ким Тэхён, даешь ложную надежду». Нужно, нужно срочно сказать правду, пришедшая следом тревожная мысль истошно забилась в мозгу. А потом смолкнувшая было злобная фурия, сковав ему губы, разожгла в его душе крохотную искру злорадства. Самая глубокая, темная часть его существа, не хранящая в себе ничего, кроме обиды и ненависти, испытывала извращенное желание отомстить Чонгуку за все. Заставить его думать, что он беременный, подарить ему блаженную надежду, а после, упиваясь своим возмездием, без всякой пощады отобрать ее. Отыграться за все, разбить его в пух и прах, растоптать его чувства, как сорванные увядшие цветы. Это едкое предвкушение с такой силой заколошматило его в грудь, что Тэхён шарахнулся от Чонгука, одоленный страхом. И именно этот гнетущий страх, как хлесткая отрезвляющая пощечина, привел Тэхёна в чувство, вынуждая устыдиться этих чудовищных мыслей. «Говори, говори! Скажи ему правду, Тэхён, немедленно!» — отчаянно надрывался его внутренний голос, но губы у омеги стянуло точно жгутом, и он, как ни старался, омертвев, не мог выдавить из себя ни звука. — Вы забыли свои анализы, — в этот момент из своего кабинета вышел Ким Сокджин и, приблизившись, невозмутимо протянул бумаги. — Здравствуйте, доктор Ким, — приветствовал его Чонгук. Мягкая улыбка, исполненная счастливой гордости, все еще касалась его губ. — Здравствуйте, господин Чон, — почти безэмоционально ответил тот и вновь обратился к Тэхёну: — Возьмите. Здесь рецепт противозачаточных, как вы изначально и просили. — Противозачаточных? — недоуменно нахмурился Чонгук. Глядя, как острая вертикальная морщинка углубляется между его бровями, Тэхён, смяв во взмокших ладонях тоненькую папку, живо ощутил, как все внутри леденеет, лопается и с треском обрывается. — Да. Всего хорошего, — сухо обронил Ким Сокджин и, развернувшись, ускорил шаг по направлению к своему кабинету. Дрожа с головы до ног, Тэхён едва нашел в себе крупицы сил, чтобы вновь взглянуть на своего мужа. — Значит, никакого ребенка нет и не было, — очень тихо произнес Чонгук. Глаза его потухли, широкая улыбка сползла с лица, желваки грозно напряглись под кожей. Холодный ужас сдавил Тэхёну сердце. — Чонгук… — всхлипнул Тэхён, чуя, как горестное раскаяние затапливает его душу, и потянулся было к альфе, но стало уже слишком поздно. — Поехали домой, — бросил Чонгук с лицом, которое превратилось в непроницаемую бесстрастную маску. Он произнес эти обыденные слова, не повышая голоса, тем же ровным тоном, но для Тэхёна они прозвучали, точно удар хлыста. Пока они возвращались домой, воздух в салоне автомобиля был наполнен горечью и упреком. Тэхён сидел, как на раскаленных углях, нервозно сминая свои одеревеневшие пальцы. То и дело он беспрестанно искал взглядом холодно-красивый профиль альфы, и чем дольше он смотрел, тем теснее становилось сердцу в груди от раздиравшего его горя, тем тверже и горше становился комок в горле, тем труднее омеге становилось бороться с неутолимым желанием здесь и сейчас разразиться слезами. Он был уверен, что точка кипения зашла за рамки, и альфа вот-вот, не церемонясь, уничтожит его своим праведным гневом. Но Чонгук продолжал безмолвствовать. Взорвись он в ярости, накричи, наговори грубостей, все было бы совсем иначе. Отдающее болью, но ледяное спокойствие Чонгука напугало и сбило с толку Тэхёна, и он опешил, не зная, что думать и что предпринять. Охваченный чувством вины, Тэхён стыдил и клял самого себя последними словами. Превратить их нерожденного ребенка в разменную монету, играть на чувствах Чонгука таким ужасным способом, да еще получать от всего этого удовольствие — Тэхён едва не взвыл волком от отчаяния. Он презирал и ненавидел лютой ненавистью свой испортившийся отвратительный характер и злобную фурию, что затмевала разум и, иссушая, уродовала его душу. Они должны были сейчас поговорить, понять и наконец простить друг друга. А не вот это все… Сохраняя прежнюю выдержку, Чонгук высадил Тэхёна около дома и, строго объявив, что вернется поздно, уехал на работу. Потерянный и расстроенный, Тэхён стоял на пороге и, провожая машину взглядом, полным сожаления, удрученно думал о том, что Чонгук не только уезжает, но еще и отдаляется от него душевно. Стена между ними стала еще толще. В вихре своих печальных, растерзанных чувств Тэхён, чуть не плача, не мог найти себе места, ломал руки, метался из угла в угол, как раненый зверь. Доведя себя почти до изнеможения, омега со всей ясностью осознал, что не сможет дождаться здесь Чонгука, и, не раздумывая, схватил свою сумку и стремглав ринулся к выходу. Выскочив на порог, он нос к носу столкнулся со своим папой, который только собирался позвонить в дверь. — Ты уже уходишь, милый? — теплая улыбка озарила добродушное лицо До Кёнсу. — А я тебе принес твои любимые чапсальтток, — он выразительным жестом приподнял бумажный пакет, продолжая улыбаться, но зацепившись взглядом за безумный вид сына, всмотрелся в его бледное, затравленное лицо более настороженно и внимательно. — Что-то случилось, детка? Ты сам не свой. Пришли твои анализы? Тэхён измученно выдохнул, чувствуя, как неконтролируемо затряслись губы, и торопливо опустил голову, стараясь скрыть подкатившие к глазам бешеные слезы. — Детка, — До Кёнсу взял руку сына в свою, завел в дом и, сев на диванчик в прихожей, утянул Тэхёна за собой. Раскрыв свои заботливые объятия, он прижал сына к себе и, даря мягкое утешение, ласково погладил по голове. — Расскажи, что случилось. И тут Тэхёна, сломленного этой нежностью, точно прорвало. Срывающимся голосом, хлюпая носом, омега, не утаив ничего, поведал обо всем, что сегодня происходило. Когда бесконечный поток слов, льющихся, словно бурная река, иссяк, Тэхён смятенно замолк и неожиданно остро и глубоко ощутил, что папа больше не треплет его деликатно по волосам. С упавшим в темноту сердцем, чуть отстранившись, Тэхён напуганно поднял взгляд и увидел в глазах папы именно то, чего ждал и чего больше всего страшился — застывшее, ничем не прикрытое осуждение. — Это жестоко, Тэхён, — упрекнул До Кёнсу самым серьезным тоном. Мрачное, озабоченное выражение легло на его лицо. — Очень жестоко. Ты должен был все сразу прояснить. Ну ты ведь и сам это понимаешь? — Да, папа, — активно закивал головой Тэхён. — Я не оправдываю поступки Чонгука. И я не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить ему все, что тебе пришлось пережить. Но, Тэхён, ты же понимаешь, что месть — это никакой не выход. Опомнись, я тебя прошу! — воскликнул До Кёнсу. Он вновь судорожно взял его за руку и легонько встряхнул для пущей убедительности. — Чего ты хочешь добиться? Допустим, ты отомстишь. И дальше что? Будешь страдать и жить всю жизнь в состоянии войны со своим альфой? Как заведенный, Тэхён буйно замотал головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать от себя уродливые туманные тени их безрадостного будущего. Чудовищность его поступка всколыхнулась внутри шипящей змеей, и неуемный страх, ею порожденный, чудесным образом придал ему сил и какой-то безысходной решимости. — Я поеду к Чонгуку, — точно ошпаренный, вскочил на ноги Тэхён, загоревшись этой решимостью. Как будто что-то с силой толкнуло его в спину, и он встрепенулся, готовый идти напролом и действовать энергично, без колебаний и промедления. — Нам нужно поговорить. — Езжай, Тэхён, — кивнул До Кёнсу, всем своим видом выражая суровое одобрение. — Вам действительно нужно наконец нормально поговорить. Сидя в такси, по дороге к Чонгуку Тэхён храбрился и подбадривал сам себя. Его несдержанная резвость угасла и уступила место чуткому, щемящему волнению, что зажглось согревающим огнем в его истерзанном сердце, рассеяв ненадолго и холодный, мутный страх, и сожаления, и сумрачную печаль, что дико когтили и раздирали на его клочки. Расплатившись с таксистом, Тэхён выскользнул на улицу, разгладил на плечах шелковую рубашку и, собравшись с духом, устремился ко входу в грандиозное здание из стекла и бетона. Застучав туфлями по мраморным ступенькам, Тэхён поднял голову и увидел, как стеклянные двери бесшумно раздвинулись, пропуская Чонгука… а следом за ним Чимина. Ошарашенный, Тэхён замер, как вкопанный, разом лишившись всяких сил идти дальше. В голове поднялся невообразимый гул, ноги стали как ватные. Повеяло холодом, и Тэхён омертвел, сотрясаемый исступленным ледяным ознобом. Перед глазами пошла черная, ярчайшая рябь, и окружающий мир начал расплываться. Тэхён остервенело сжал кулаки, глубоко вонзив ногти в нежную кожу ладоней. Буравящая боль, прошившая его руки, удержала его от падения в беспамятство. Злобная ярость грянула бурей у него в душе. Моргнув, Тэхён насилу сцепил зубы и уставился на Чонгука и Чимина. Они остановились на верхней ступени около выхода из офиса. Чонгук повернулся к омеге лицом как раз в тот момент, когда тот как-то странно обмяк и пошатнулся, неожиданно теряя равновесие. Альфа среагировал мгновенно: подлетев, твердо обхватил его одной рукой за плечи, поддерживая и защищая от неизбежного падения. Чимин, откинув со лба отросшие пряди, смущенно засмеялся и, будучи ниже альфы на полголовы, запрокинул свою голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Тэхён едва не заверещал в голос. В тот короткий миг, растянувшийся для него в бесконечность, пока Чимин не отстранился от Чонгука, горькое, как полынь, осознание, как на удивление гармонично они все еще смотрятся вместе, укололо Тэхёна в самое сердце. — Какая прелестная сцена, — язвительно кинул Тэхён, поднимаясь и с силой вдавливая свои каблуки в ступени. Этот мерный стук казался приближающимися раскатами грома. Глубочайшее удивление, смешанное со жгучей яростью, сменилось бурным всплеском другого чувства, которое на мгновение ослепило его. Ревность вспыхнула во его душе в считанные секунды, как сухая бумага от спички. И полыхало так ярко, что он почти обезумел от нее. Сердце болезненно быстро колотилось в груди. — Все как в типичной дораме. — Тэхён, ты все неправильно понял, — стыдливо хихикнув, подался вперед Чимин. Мешковатая, свободная одежда не могла скрыть его крупно располневшую фигуру, а розовые, точно нарумяненные, щеки сочно округлились. — Мне просто стало… — Что тут можно неправильно понять, Пак Чимин? — шарахнувшись от него, как от прокаженного, криво усмехнулся Тэхён. Его бросило в жар, к лицу приливала горячая, будто вскипяченная кровь. — Может, мне пойти рассказать Юнги, где ты ошиваешься? — Тэхён, — предостерегающе пророкотал Чонгук, распрямляя плечи. Он сделал широкий шаг к нему, вставая между омегами. Альфа все еще держал невозмутимо спокойное выражение лица, но излучаемая им аура несгибаемой силы и власти одним махом возросла в разы и, давя, начала поглощать Тэхёна. Ему отчетливо казалось, что альфа стал еще выше ростом. — Снова его защищаешь? — взбесившись, оскорбленно выкрикнул омега. — Успокойся, пожалуйста, и выслушай меня, — мягко, с терпением наставника, объясняющего очередную грубую ошибку туповатому ученику, потребовал Чонгук, смотря омеге прямо в глаза своим проницательным, немигающим взором. Доведенный до неистовства этим снисходительным поведением, Тэхён начал спускаться вниз и, зашедшись в гневе, тем не менее нашел в себе силы холодно-надменно бросить через плечо: — Не желаю тебя слушать. — Ты это мне, Тэхён? — внезапно ответил ему бодрый волнообразный голос. Мин Юнги, как всегда, появился будто из воздуха. Он стоял у подножия лестницы в непринужденной позе, одетый во все черное. По губам его скользила легкая загадочная улыбка. — Чимин приехал, чтобы отдать приглашение на нашу свадьбу, — мирным тоном поведал Юнги, вальяжно поднимаясь по лестнице. — На вашу свадьбу? — непонимающе повторил Тэхён. Вся его буйная злоба, приструненная эпической выдержкой альфы, разом остыла и сдулась, как проколотый мячик. Отвесив уверенный кивок, Юнги подошел к Чимину и, обняв, плавным жестом притянул к себе. Омега в ответ с готовностью приник к нему, небрежно придерживая одной рукой воротник толстовки. Его лицо, мягкое и расслабленное, заалело еще больше и осветилось еще ярче. — Как ты себя чувствуешь, любовь моя? — серьезная обеспокоенность сквозила в негромком голосе альфы. — Все хорошо, Юнги, — разнеженно заулыбался Чимин, опуская руку ниже. Ткань толстовки натянулась, объемные складки разгладились, открывая то, что прежде надежно прятали — очаровательно выпирающий животик. Так вот чем объяснились его внезапно раздобревшие формы… Ахнув в голос, Тэхён инстинктивно попятился назад. Весь вид беременного Чимина вскрыл, разбередил безобразные, неостывшие рубцы на его разбитом сердце, оживляя память о нерожденном ребенке; боль, злость и обида снова вонзались в него, словно острые кинжалы, нещадно разрывая на куски. Копившееся капля по капле злые слезы горьким, шипастым комком царапали горло, и Тэхён ожесточенно, изо всей мочи стиснул зубы, корчась от надсадных усилий сдержать рыдания, отчаянно уговаривая себя не плакать. Не успел Тэхён, спотыкаясь, сделать и пары шагов назад, как вдруг обнаружил себя в горячих, крепких руках Чонгука. Альфа, нутром чуя его растрепанное состояние, поторопился раскрыть свои спасительные объятия, несущие приятный покой. Дух горестей и холода рассеялся перед исходившей от него палящей жизненной силой. Коротко попрощавшись с будущей четой Мин, Чонгук, по-прежнему приобнимая за плечи, без колебаний проводил его в свой кабинет. Секретарь при его появлении подпрыгнул со своего места и суматошно затараторил: — Господин Чон, сегодня у вас… — Позже, Минхён, — сказал, как отрезал Чонгук, открывая перед Тэхёном дверь своего кабинета. Заботливо усадив омегу в кресло, Чонгук ненадолго вышел и, вернувшись со стаканом воды, плотно прикрыл за собой дверь. Пока альфы не было, Тэхён из последних сил постарался взять в руки — глубоко вздохнул и, как мог, придал лицу насколько возможное безмятежное выражение. Но стоило ему скосить глаза на массивный письменный стол посередине кабинета, как гнетущие, въедливые воспоминания перенесли его в тот день, когда он лежал полуобнаженный на этом столе, униженный, распластанный внушительным телом Чонгука и раздавленный демонстрацией его альфьего доминирования… Неосушимые, бессильные слезы вновь закипели у него внутри, и Тэхён, зажмурив веки, поспешил отвернуться. — Держи, Тэ, — Чонгук протянул ему стакан и, дождавшись, когда омега сделает пару глотков, заговорил снова, добавив в тон проникновенные, доверительные нотки: — Наш ребенок… — Не надо, Чонгук, — резко бухнул Тэхён, преувеличенно внимательно рассматривая оставшуюся воду в стакане. — Почему не надо, Тэ? — чуть более требовательно спросил Чонгук. — Мы ведь почти не говорим. А ведь у нас с тобой горе. — Горе? У нас? Это мое горе! — рывком взвинтившись, с нажимом рявкнул Тэхён, меча расширившимися глазами искры. — Я тоже ждал этого ребенка, — суховато напомнил Чонгук. — Ты собирался отнять у меня его! — Не собирался. — Но ты же говорил… — осекся на полуслове Тэхён, обескураженный и озадаченный таким ответом. — Я так говорил, потому что хотел сделать тебе побольнее. Так же, как и ты мне когда-то. Но на самом деле в глубине души я не хотел тебя отпускать, хотел, чтобы ты уже не смог от меня уйти. Чтобы ты вновь стал моим, — признался Чонгук самым сдержанным тоном, но под налетом бесстрастия таилось столько душевной боли и отчаяния, невыразимой тоски и терзаний, нервного надрыва и пыла, что эта адская смесь почти сшибла Тэхёна с ног взрывной волной. «Я и не переставал быть твоим. Никогда», — тихонько прокралась в голову простая и искренняя мысль. — Давай поговорим, Тэ, — с горячностью убеждал его Чонгук. — Ты ведь пришел что-то сказать мне, Тэ? — под внимательным, испытующим взглядом Тэхён оробел, напрочь теряя почву под ногами. — Я… — заикнулся Тэхён, не размыкая уст. Душа его бесновалась и яростно протестовала против этой жуткой беспомощности. Внутренний голос истошно горланил, требовал немедленно извиниться и наконец начать этот тяжелый, такой необходимый разговор. Но Тэхён, как ни пытался, не мог выжать из себя ни звука. Звучная трель ожившего мобильника альфы расколола нестерпимую тишину, звенящую и полную ожиданий. Как только Чонгук отвернулся, потянувшись к телефону, Тэхён позволил себе сделать едва слышный вздох, испытывая непомерное, странное и стыдное облегчение. Слова не шли у него с языка. — Перезвоню позже, — тоном, не допускающим никаких возражений, отрубил альфа и, сбросив вызов, вновь решительно взглянул на Тэхёна: — Я отменю все встречи на сегодня. Поедем домой, Тэ. — Не стоит, — с трудом изобразив на лице сияющую, искусственную улыбку, Тэхён беспечно отмахнулся, вставая на ноги. — Иди работай. Деньги ведь сами себя не заработают. Глаза альфы грозно сузились, и взгляд, направленный на омегу, изменился: потемнел, заледенел, ожесточился, и от этого Тэхёну стало чрезвычайно не по себе. Идя домой, Тэхён кусал губы и, вне себя от огорчения, корил свою убийственную неуверенность. Ураган самых печальных, смутных чувств, сотрясая, перевернул его душу и осел внутри неприятным холодком. Тэхён помотал головой, силясь отогнать от себя все дурное. Он клятвенно пообещал себе, что так или иначе найдет способ начать этот разговор, который должен привести их к принятию и обоюдному прощению… Через неделю, которую альфа практически прожил на работе из-за проблем в компании, а Тэхён провел в мучениях из-за невозможности поговорить с мужем, они собирались на свадьбу Юнги и Чимина. — Необязательно идти туда, если ты не хочешь. Я позвоню и принесу извинения, — сказал Чонгук, завязывая галстук хитроумным узлом. Чонгук выглядел чарующе прекрасно и величаво блистательно в безупречном стильном костюме-тройке в тонкую серую полоску, сшитом точно на него. — Нет, обязательно, — возразил Тэхён, усердно делая вид, что занят исключительно сложным замком браслета на своем запястье. Все что угодно, лишь бы не таращить на мужа глаза в открытую, не в состоянии оставаться равнодушным к его дурманящей красоте. — Юнги многое для меня сделал. После традиционной церемонии в украшенном цветами роскошном зале ресторана новоиспеченная чета Мин стояли в самом центре и принимали поздравления гостей, обступавших их плотным кольцом. Уложив руку на локоть своего альфы, Чимин ослепительно сиял, словно летнее послеполуденное солнце. Просторный яркий ханбок еще позволял ему скрывать свое положение. При одном взгляде на Юнги круглощекое омежье лицо, лучась, становилось необыкновенно, сказочно красивым. Альфа в ответ с улыбкой одаривал омегу долгими горячими взглядами, полными живого обожания и восхищения. Дождавшись своей очереди, Тэхён предоставил возможность Чонгуку зачитать стандартные в таких случаях пожелания и, отделавшись вежливой улыбкой, поспешил занять свое место за праздничным столом. Тягостное, едкое беспокойство болотной мутью лежало на его душе. Чтобы чем-то занять сильно трясущиеся руки, он схватил со стола полный бокал шампанского. Ему уже никогда не побывать на собственной шумной веселой свадьбе, о которой он так мечтал когда-то… Следующими к молодоженам приблизились Кихён под руку со своим омегой. Минхёк, два месяца назад ставший папой, еще больше прибавил в весе, но его неотразимое обаяние и изящная грация движений, притягивая к себе внимание, заставляли забыть про его расплывшуюся, тучную фигуру. — Мы совсем ненадолго, только чтобы вас поздравить, — радостно защебетал Минхёк, чмокнув Чимина в щеку. — Джисон-и очень капризничает, когда нас долго нет. После Тэхён наблюдал, как их место заняли новые гости. Светловолосый, красивый хищной красотой, холеный омега роковой походкой от бедра подплыл ближе, без всякого стеснения пожирая алчным взглядом Юнги. Изумрудный шелковый комбинезон соблазнительно облегал его тело и заманчиво оставлял одно плечо полностью обнаженным. Блондина сопровождал удивительно похожий на него альфа в классическом костюме. — Даже не верится, Юнги, что ты теперь женатый альфа, — кокетливо поигрывая ручкой, жеманным голоском проворковал блондин. Тэхён припомнил, что уже однажды видел их в компании Юнги — в ресторане в день знакомства с Чон Хосоком. — Это такая жалость…для меня, — с придыханием закончил он, по-прежнему пытаясь гипнотизировать Юнги своим томным взглядом. — Бомгю… — предостерегающе начал Юнги, но его перебил Чимин, покрепче сжав ладонь на локте своего альфы и испепеляющим взором буравя бесцеремонного омегу: — Вот и жалей молча, про себя. Бомгю, не ожидавший такого отпора, воззрился на Чимина изумленным взглядом и, огорошенный, без сопротивления дал своему спутнику увлечь себя в сторону. Полнейшей неожиданностью стало для Тэхёна появление на свадьбе Мин Донхэ. Отец Юнги шел — или вернее ковылял, тяжело опираясь на резную трость, коварная болезнь иссушила и выпила из него все соки, превратив в глубокого одряхлевшего старика. Юнги, нахмурившись, выступил вперед, мужественно загораживая собой Чимина. — Я тебя не приглашал, — суровым, не сулящим никаких поблажек, тоном кинул он отцу. — Я пришел попросить прощения и пожелать тебе счастья с твоим истинным, — ответил Мин Донхэ свистящим надтреснутым голосом. Юнги помрачнел еще больше, но тут вмешался Чимин — мягко положив руку мужу на плечо, он что-то очень тихо произнес. Юнги переменился в лице и вопросительно уставился на него. Чимин с молчаливой улыбкой ободряюще кивнул в ответ. Юнги и его отец, не обменявшись более ни единой репликой, вышли из зала, а Чимин устроился рядом со своей семьей за столом, дав начало неофициальной части. Полуприкрыв глаза, Тэхён взглянул на почтенную чету Пак. Пак Чанёль предупредительно ухаживал за своим супругом, жадно ища его взгляда, словно преданный пес. Бён Бэкхён, высоко подняв голову и выпрямив спину, держался величественно чопорно без намека на улыбку, но Тэхён успел заметить, что на его безымянном пальце по-прежнему красовалось красивое обручальное кольцо. Юнги вернулся через несколько минут с каменным лицом, которое тут же смягчилось, стоило альфе сесть рядом и прижать к себе своего мужа успокаивающим жестом. Аппетит у Тэхёна начисто пропал, и, лениво ковыряясь в своей тарелке, он с гораздо большим удовольствием налегал на шампанское. Алкоголь приятно обжигал внутренности и, размывая контуры его душевной смуты, притуплял ее. Разум его начинал понемногу мутнеть. — По-моему, тебе уже достаточно, Тэ, — Чонгук твердо перехватил его руку, когда Тэхён потянулся за новым бокалом. Вздрогнув, Тэхён выдернул свою ладонь из этого крепкого захвата, будто ужаленный, и резко указав подбородком на телефон альфы, требовательно испускавший вибрацию, почти обиженно буркнул: — Тебе кто-то звонит. Чонгук нехотя мазнул взглядом по загоревшемуся дисплею и, отодвинув стул, поднялся на ноги. Без долгих раздумий альфа, опередив Тэхёна на полсекунды, схватил злосчастный бокал и, отсалютовав им своему мужу, легкой и одновременно напористой походкой направился к выходу. — Тиран, — беззвучно, одними губами прошелестел Тэхён, надувшись. Голова его, наливаясь тяжестью, затрещала. — Вот, возьмите, — внезапно зазвучавший над ухом чужой, благодушный голос застал его врасплох. Впав в ступор, Тэхён удивленно созерцал, как кавалер Бомгю, беззастенчиво присаживаясь на стул Чонгука, протягивал ему полный бокал шампанского. На лице у молодого альфы заиграла лукавая улыбка, открывшая ряд ослепительно белых зубов. Приподняв брови, Тэхён скептически изучил взглядом протянутый бокал, но брать его не стал, отклонившись в сторону, словно ему предлагали что-то опасное и запрещенное. — Берите, — продолжая улыбаться, настаивал альфа. — Я видел, что вас этого лишили. — Это мой муж, — почти угрожающе прошипел Тэхён, настойчиво игнорируя бешеное головокружение. Метка на его шее, оживившись, вспыхнула злопыхательским огнем. — А вам бы лучше пойти к своему омеге. — Бомгю не мой омега, а мой старший брат, — развеселился альфа, заливисто смеясь. — Если что, — добавил он и, не отрывая пристального взгляда от Тэхёна, игриво, очень многообещающе повел бровями. От такого наглого напора Тэхён обомлел и не сразу нашелся, что ответить. Зато ему, не колеблясь, ответил Чонгук, неожиданно возникнув будто из ниоткуда и давя своей властной аурой. Казалось, он мог одной лишь своей темной тенью заслонить солнце. — Убрался от моего омеги. Живо, — он стоял за спиной Тэхёна, и омега не мог видеть его, но жесткий, повелительный тон правителя и голос, превратившийся в хриплый рык, сгустившийся до тяжести черной тучи, пробирали до самых костей. Метка упоенно затихла, ощущая непробиваемую защиту своего альфы. Тэхён не поворачивал головы, но всем своим напрягшимся естеством чуял, как во всем его царственном облике горела яркими всполохами несокрушимая, твердая, как камень, решимость, неуклонная готовность пойти на все, даже переступить запретную черту, и омега, смущенный и оторопелый, сидел неподвижно, будто прикипел спиной к стулу. Сердце у него ноюще екнуло. Молодой альфа, покрывшись бледностью, мгновенно увял и съежился, побежденный непреклонной волей Чонгука, и впопыхах поспешил выполнить его приказ. Чонгук занял освободившийся стул и уже больше не оставлял Тэхёна одного в этот вечер. Алкоголь успокоил его разгулявшиеся нервы и до того затуманил голову, что, выходя из ресторана, Тэхён, теряя связь с реальностью, запутался в собственных неслушающихся ногах и едва не повалился на землю. Чонгук молча, без труда поднял его на руки. Пьяно хихикнув, Тэхён обвил его руками за шею и, греясь в его сильных, горячих объятиях, затаил дыхание. — Чонгук, давай поговорим уже, — выпалил Тэхён, пока альфа нес его к машине. Его окончательно развезло, шампанское смело все внутренние барьеры, и он понесся прямо в лобовую атаку, не шифруясь. — Поговорим, — спокойно согласился Чонгук, усаживая омегу на заднее сиденье. — Когда ты протрезвеешь. По дороге домой Тэхёна сморил крепкий сон без сновидений. Ранним утром он проснулся не сразу, тяжело всплывая на поверхность из затягивающих обратно глубин дремы. С трудом разлепив налитые чугунной тяжестью веки, Тэхён огляделся и узнал собственную комнату. Голова раскалывалась, будто в нее вонзились десятки тупых гвоздей; солнечный свет, льющийся в окна, раздражал глаза. Удушающая тошнота комком подкатила к горлу. — Никогда больше не буду пить это шампанское, — воскрешая в памяти вчерашний вечер, натужно просипел Тэхён, и горло противно царапнуло точно измельченным стеклом. Двумя пальцами чуть приподняв одеяло, он увидел на себе ту же рубашку и, задумавшись, пришел к выводу, что Чонгук принес его, спящего, сюда из машины, раздел и уложил в кровать. Щеки его мучительно заполыхали. Стоило ему только подумать о своем супруге, как Чонгук, будто прочитав его мысли на расстоянии, вошел в комнату со стаканом, в котором, шипя и пузырясь, растворялась спасительная таблетка. Надрывно сглотнув, Тэхён через силу подавил в себе трусливое желание сию же секунду забраться с головой под одеяло, прекрасно осознавая, как помято и неприглядно выглядит. Зато Чонгук смотрелся не в пример лучше: свежий, прекрасно отдохнувший, в чистой, темно-синей рубашке и идеально отутюженных брюках. — Спасибо, — пробормотал Тэхён, принимая стакан. Только сейчас, в два глотка опустошив его, омега в полной мере осознал, какая страшная жажда истязала его. — Тебе лучше? — чутко осведомился Чонгук. Чуть приподняв голову и с высоты своего роста, испытующе разглядывая его, альфа небрежно запустил руки в карманы брюк, и этим окончательно вогнал омегу в краску, поскольку от этого незамысловатого, ничем не примечательного, на первый взгляд, движения расстегнутая на несколько верхних пуговиц рубашка распахнулась еще шире, открывая во всем блеске чистую, светлую кожу на его груди. Тэхён едва не подавился судорожным вздохом, его залихорадило. — Лучше, — односложно пробухтел он, притворяясь, что его чрезвычайно заинтересовала складка на одеяле. Он призвал на помощь все свое самообладание, досадуя на себя за то, что в очередной раз безбожно слабел перед его мужским магнетизмом и красотой. — Тебе разве не пора уже на работу? — А если я взял сегодня выходной? — в умиротворенном голосе его, переливаясь, проскальзывали мягкие, ласкающие слух, озорные нотки. — Зачем? — охнул Тэхён. С каждым мгновением все неистовее колотилось его сердце, выбиваясь из сил, всю кожу обсыпало жгучими, колючими мурашками, жадное и нетерпеливое ожидание сладкой, тянущей болью отзывалось в каждой клеточке его тела. Тэхён до безумия боялся и ненавидел свою бурную, неугасимую реакцию на Чонгука. — Хочу провести время с тобой. — Ты невыносим! — подброшенный приступом вспыхнувшего гнева, смешанного со смущением, Тэхён одним прыжком соскочил с кровати и почувствовал еще больший жар на щеках, отчетливо осознав, что совершил ошибку. Взгляд Чонгука, неотрывный и потяжелевший, тут же прикипел к его обнаженным ногам. Пылающие глаза альфы голодно оглядели его щиколотки, скользнули по круглым коленям и, без спешки поднявшись выше, вожделенно обласкали бедра. Жаркое пламя, разгоревшееся от взгляда Чонгука, тугим обручем опоясало всю нижнюю часть его тела. — Хватит так на меня смотреть, — огрызнулся Тэхён, без особого успеха силясь перебороть себя. Лицо его покраснело до корней волос. — Я разве когда-то отрицал, что ты меня с ума сводишь? — последовал мгновенный ответ, облеченный пылкой решимостью тверже стали. — У нас это взаимно. — Еще чего, — горделиво вздернул подбородок омега, не оставляя бесплодных попыток казаться безразличной ледяной статуей. Чонгук бесшумно, словно тигр, подступил к нему, окутывая своей почти что осязаемой страстью. Со сладким замиранием сердца омега задохнулся, колотимый сотней мощных электрических зарядов, прокатившихся от макушки до пяток. — Что ты делаешь? — тяжело сглотнув, выдавил из себя Тэхён, чувствуя, как собственное тело безвозвратно предает его, выказывая не больше воли к сопротивлению, чем тряпичная кукла в руках кукловода. — Доказываю тебе обратное, — низким, чувственным шепотом выдохнул Чонгук ему в губы. — Не трогай меня! — вскричал Тэхён и начал кусать сухие губы, напрочь теряясь в собственных чувствах, уже и не понимая, от чего дрожит, как в сумасшедшей горячке: то ли от туманного испуга, то ли от волнующего предвкушения. — Не трогаю, — Чонгук в примирительном жесте, точно демонстрировал свои самые благородные мотивы, поднял вверх руки. Его непроницаемо-черные, затуманенные первобытной страстью, живые и блестящие глаза нежили Тэхёна, согревали, обещали нечто прекрасное, волшебное, заставляя млеть, томиться и медленно сходить с ума. Рот его наполнился слюной, и Тэхён затрепетал всем телом, облизнув вмиг пересохшие губы, будучи не в силах двинуть ни рукой, ни ногой — вся его никчемная способность противиться истинному окончательно растаяла без следа. Альфа не сдвинулся вперед ни на миллиметр, только лишь наклонил голову ниже и приблизил свои губы к губам Тэхёна, раскрытым и дрожащим, вновь раздразнивая, одурманивая жаром своего дыхания. И Тэхён, будто опоенный, не выдержал. Повинуясь настойчивому порыву, он стремительно, будто мучимый адской жаждой, одолел крошечное расстояние и, закинув альфе руки на шею, прижался к его губам. Чонгук, едва не рыча, уверенно привлек омегу к себе за талию, глубоко целуя в ответ и забирая наконец власть в свои руки. Взрываясь от желания, Тэхён крепче приник к мужу, со страстью и ликованием отдаваясь его сладкому, будоражащему кровь, полному огня поцелую, И тут же в глазах у омеги все почернело, сладостное томление заструилось по венам, скрутилось тяжелыми узлами внутри, пыхнуло жаром на сердце, и крупная обжигающая дрожь прокатилась по позвоночнику. Чонгук, плотнее захватывая своими губами его рот, пожирая и смакуя его вкус, жадно, словно изголодавшийся зверь, брал все, что он мог ему дать, заставляя Тэхёна захлебываться от восторга и забыть, как дышать, как думать, как чувствовать что-то иное. Сильные руки альфы скользнули ниже, требовательно задрали его рубашку и, нырнув под нее, легли на обнаженную талию, готовые прожечь насквозь. Плавящее прикосновение к его не менее разгоряченной коже распалило Тэхёна еще больше, и он, не отдавая себе отчета, в экстазе затеребил немеющими пальцами пуговицы на рубашке Чонгука, горя от нетерпения добраться до его совершенной, словно плотный атлас, кожи, под которой перекатывались бугрящие рельефные мускулы. От предвкушения у него подкосились ноги, по венам патокой растекалась сладостная нега, вяжущая, затягивающая, магическая. — Тэ, — прохрипел Чонгук, разорвав поцелуй, и мягко, отрезвляюще накрыл его руки своими, останавливая на полпути, — нам… я должен остановиться. Пока не поздно. — Почему? — разочарованный полувздох-полустон вырвался из груди Тэхёна. Не без труда выбравшись из опьяняющего тумана, омега с упавшим сердцем услышал в его чуть севшем от возбуждения голосе горькое сожаление. — Не хочу, чтобы ты пожалел потом, — отодвинувшись, Чонгук целомудренно поправил ткань его рубашки и, не позволив себе больше не единого прикосновения, с застывшим неулыбчивым лицом вышел из комнаты. Тэхён остался беспомощно стоять один, отчаянным взглядом провожая его широкую удаляющую спину, окруженный вихрем неведомых и странных чувств, которым и названия не подобрать. За завтраком позвонил Ким Сокджин. Изумленно изогнув одну бровь, Чонгук ответил на звонок. После очень короткого разговора тень удивления, брошенная на лицо альфы, испарилась, словно ее и не было, и ее место занял безмерный, глубокий ужас, исказивший его черты. Тэхён, заканчивая загружать посуду в посудомоечную машину, так и замер, сжав скрюченными пальцами последнюю тарелку и внутренне холодея от дурного предчувствия. — Что случилось? — Мой папа в больнице, — альфа уже полностью овладел собой, и только побелевшие до синевы губы выдавали его страшное потрясение. — Они с истинным попали в аварию, когда ехали в госпиталь. Альфа скончался на месте, а папа отделался парой царапин. Но морально… Тэхён молча кивнул, пытаясь переварить услышанное и, как огня, страшась подпускать к себе даже тень мысли о том, что такое навсегда и безвозвратно потерять свою истинную пару, единственную настоящую любовь в жизни… — Я еду в больницу, — твердо заявил Чонгук, бросаясь в коридор. — Я с тобой, — вторил ему Тэхён. Чонгук взглянул на него, и этот теплый, благодарный взгляд отозвался трепетом в тревожно взбудораженной душе Тэхёна. Дорога до Йонджульского госпиталя заняла считанные минуты. По приезде чета Чон сразу же отправилась в кабинет заместителя Кима. — У господина Нама практически нервный срыв, — напряженно оповестил их Ким Сокджин. — Мы, конечно, ввели ему седативное, но думаю, вы сами все понимаете… Проведать сегодня разрешаю, но недолго. Домой не отпускаю. Понаблюдаем за его состоянием. Все это может сильно усугубить его и без того непростую гипертонию. — Гипертонию? — пораженно переспросил Чонгук. — Вы не знали, господин Чон? — вежливо вопросительная интонация смахивала на укор. Тэхён с беспокойством перевел взгляд на мужа. Как Чонгук мог ответить на этот вопрос и при этом сохранить свое лицо? Он не выполнил свой сыновний долг из-за него, Тэхёна. Омега потупил взгляд, сгорая от неимоверного стыда и чувства вины. — Иди к папе. Я подожду тебя здесь, — когда они подошли к дверям нужной палаты, сказал Тэхён и кивнул на ряд пустых стульев вдоль стены. На мгновение Чонгук лихорадочно стиснул его ладонь, а после, разжав пальцы, с поспешностью шагнул через порог. Тэхён уже присел на жесткий стул, как вдруг заметил, что дверь в палату притворена неплотно и от сквозняка, тянувшего по коридору, щель постепенно увеличивается. Страх встречи с Нам Ухёном, закравшийся в душу Тэхёна зимней стужей, побудил его подхватиться на ноги и, подступив ближе, протянуть ладонь к дверной ручке. Сжав ее нетвердой хваткой, Тэхён против воли различил донесшиеся до него обрывки разговора и уже не мог пошевелиться, застыв как соляной столп — будто его ступни прибили к полу горячими гвоздями. — …ты меня. Я заберу тебя домой. Там тебе станет лучше, — с жаром говорил своему папе Чонгук. — Мне уже нигде не станет лучше, — плакал навзрыд Нам Ухён. Безнадежный, напитанный льющейся через край смертельной мукой, фатализм, с которым тот выкручивал из себя слова, потрясал и задевал за живое. Невыразимая тоска охватила все существо Тэхёна, стеснила сердце, пронзила мозг. — И нет, сын, я не стану мешать вам с Тэхёном. — Ты не помешаешь. — Лучше выполни мою просьбу, Чонгук, — измученно, жалостливо, без грамма капризной требовательности, взмолился Нам Ухён. — Все, что захочешь. — Пожалуйста, помоги организовать похороны… моего Сонгю. — Я все сделаю, пап, — непоколебимо пообещал Чонгук. — Почему все так жестоко? Почему даже сейчас нам с Сонгю не дали хоть немного времени? — убитый горем, он зарыдал еще горше, и столько боли и тоскливой печали было в его срывающемся надломленном голосе, что сердце Тэхёна тоже застонало. Слезы снова перехватили его горло, обожгли глаза. Все слова Нам Ухёна, сказанные тогда в кафетерии госпиталя, обрели новый, еще более глубинный и леденящий кровь смысл. На душе стало тяжело и темно от ужасающего страха потери. Его собственная боль — приглушенная и задавленная — высвободилась, взвилась со дна внутри и захлестнула его. Что, если Чонгука не станет в его жизни? — Чонгук… — глухим от непролитых слез голосом начал Тэхён, когда альфа вернулся к нему из палаты. — Как… как твой папа? — Спит, — устало ответил Чонгук, сдавив двумя пальцами переносицу, словно его мучила жуткая головная боль. — Успокоительные наконец подействовали. Вечером снова заеду к нему. А пока поехали, отвезу тебя домой. Дома, оставшись в гордом одиночестве после того, как Чонгук сразу же отправился на работу, Тэхён, огорченный, не знал, чем себя занять, чтобы отвлечься от неспокойных мыслей, снедавших его. Все валилось из рук, в душе его, затрудняя дыхание, туго и болезненно сплетался колючий клубок из самых скорбных и раздирающих чувств: подавленность, досада, злость, отчаяние, обида, вина, страх. Он только и мог, что непрестанно каждую минуту возвращаться мыслями к тому разговору с Нам Ухёном. Поэтому когда по обыкновению его пришли навестить родители, Тэхён с радостью ухватился за эту возможность не быть наедине со своими неистощимыми терзаниями. — Мы думали, не доедем к тебе, — сокрушенно покачал головой До Кёнсу, когда они все по очереди обнялись. — Сегодня весь город на ушах. Страшная авария на улице Хондэ. Вроде кто-то погиб. Тэхён конвульсивно сглотнул и попытался что-то сказать, но мешал комок в горле. — Там был папа Чонгука, — обретя дар речи, насилу просипел он. — Это… его альфа погиб. — О Боже! — издал резкий, напуганный вскрик До Кёнсу, в диком ужасе раскрыв до предела свои и без того большие глаза. — Не представляю, как это можно вынести… — Он это заслужил, — без всякой жалости, сухо отбрил Ким Чонин, ничуть не тронутый этим страшным известием. — Чонин! — папа Тэхёна, рывком развернувшись, осуждающе воззрился на мужа, как на самого последнего преступника. — Да как у тебя язык только поворачивается такое говорить?! — Прекрасно поворачивается, — сквозь зубы процедил Ким Чонин, насупившись. — Я говорю, как есть. Он со своим сыночком знатно поиздевался над нашим Тэхёном. Он просто получает то, что заслужил. Это называется закон кармы. До Кёнсу молчал, стоя как истукан. Ему словно дали хлесткую пощечину. Рот у него округлился, а на лице было написано выражение крайнего, граничащего с негодованием и жутью, потрясения. И пока он старался справиться с оглушившим его шоком, Ким Чонин приблизился к сыну, еще более недовольно сомкнув брови на переносице: — Надеюсь, твой супруг не собирается привести его сюда? Чтобы он жил с вами? — Ким, у человека вообще-то горе! — оживившись, отчаянно всплеснул руками папа Тэхёна. — Кёнсу, хватит уже защищать всех подряд! — теряя терпение, вспылил Ким Чонин. — Вспомни, что они творили с нашим сыном! — Ты тоже хорош, Ким, — с натиском, чеканно высекая каждое слово, внушительно выговорил До Кёнсу. — И я тоже. Напомнить тебе обо всех наших прегрешениях? Отец и сын заговорили одновременно, Ким Чонин — смягчившимся тоном, а Тэхён, давясь слезами: — Милый… — Папа… Тот же, непримиримо посуровев, властным жестом отринул все, еще не высказанные возражения. — Так напомнить? — упорно напирал он на мужа. — Не надо, — едва шевеля губами, уязвленно буркнул Ким Чонин. — То-то же, — с мрачным удовлетворением кивнул До Кёнсу и, взяв Тэхёна под руку, отвел его на кухню, чтобы заняться ужином. Ближе к вечеру вернулся Чонгук и, сохраняя невозмутимое выражение лица, в учтивом подобающем поклоне склонил голову перед родителями Тэхёна, которые собирались в прихожей, и уже хотел было уйти в свой кабинет, как его повелительно окликнул Ким Чонин: — Не спеши, Чон, есть разговор. — Что вы хотели? — спокойно осведомился Чонгук. — Отец, — раскрасневшись, умоляюще вскинулся Тэхён, но тот, будто оглохнув, пропустил все мимо ушей. — Я хотел бы, чтобы ты навсегда оставил моего сына в покое. Но увы, это невозможно, — он выдал громкий утомленный вздох, а после в его ожесточившемся голосе словно задребезжало холодное бряцанье металла. — Поэтому я хочу, чтобы ты не доставлял Тэхёну новых проблем. — Что вы имеете в виду? — откровенное недоумение тронуло черты лица Чонгука. — Надеюсь, моему сыну не придется терпеть под одной крышей твоего родственничка, озабоченного деньгами и… Эти слова неожиданно вызвали у Чонгука приступ неистовой ледяной ярости. Он рывком выпрямился, лицо его мигом помрачнело и лишилось малейшей тени былого хладнокровия. Глаза его угрожающе потемнели и сузились, меча черные молнии. — Вы можете что угодно говорить про меня, но не смейте трогать моего папу, — зловеще припечатал Чонгук негромким, и от того еще более сокрушительным, голосом. Тэхён, широко раскрыв глаза, с несказанным удивлением наблюдал, как его отец, притесненный чужой взорвавшейся силой, будто язык проглотил и неловко поежился под неумолимым взором холодных черных глаз. В какой-то миг Тэхён поймал себя на мысли, что его распирает от гордости за Чонгука, и, опомнившись, потянулся было к нему, но встретил лишь его удаляющуюся спину. — Я тебе устрою дома, Ким, так и знай, — вполголоса шипел дикой кошкой До Кёнсу, несколько раз увесисто саданув кулаком ему в плечо. Заметив, как несчастно Тэхён смотрит на закрывшуюся за Чонгуком дверь, До Кёнсу наскоро попрощался и силой уволок своего, выбитого из колеи, мужа прочь за порог. Тэхён продолжал рассеянно таращиться в одну точку на двери. Гложущее чувство вины, разрастясь, вспыхнуло еще ярче, ударило в голову и, толкая, погнало его вперед. Ухватившись за дверную ручку, Тэхён, не успев все обдумать и в очередной раз поддаться сомнениям, рысью ворвался внутрь. Чонгук — при виде которого у Тэхёна сердце тягуче обливалось кровью — стоял у окна, скрестив руки на груди, устремив пристальный взор вдаль и застыв, как каменное изваяние. Его резко очерченный профиль был словно высечен из холодного мрамора, а сам альфа казался отнюдь не обремененным сердечными тяготами, величественно спокойным и почти безмятежно неприступным. Но Тэхён не мог не догадываться, какие на самом деле страшные и печальные чувства разрывают его изнутри. И как сильно альфа хочет скрыть их от него. — Чонгук, — не без труда переборов внутренний трепет, с запинкой робко позвал его Тэхён. Вся его тщедушная прыть мигом утекла, как вода сквозь пальцы. — Отец не должен был так говорить. — Он защищает тебя, — не оборачиваясь, ровным, не дрогнувшим голосом ответил Чонгук. — Но можешь ему передать, чтобы не переживал. Папа ни за что не переедет сюда жить. — Почему? — Потому что не позволит себе нам мешать. Воцарилось неловкое, тоскливое, надрывающее сердце, молчание, и Тэхён, взволнованно жуя губы, не мог собраться с силами и мыслями, чтобы наконец нарушить его. — Почему, — едва скопив в себе остатки мужества и надсадно глотнув, умоляюще пролепетал он, сделав два нетвердых шага ближе к Чонгуку. Ему более не вынести это безропотное примирение альфы со всеми его обиженными припадками, — почему ты ни в чем меня не упрекаешь? За все, что я делал и говорил тебе четыре года назад… и сейчас тоже. Тэхён, едва сдерживая слезы, безотрывно смотрел на широкую спину и сгорал от желания прижаться к ней. Его грудь вздымалась и опадала в тяжелом дыхании. — Я и не должен тебя ни в чем упрекать, Тэ, — в его голосе звучало сдержанное, взвешенное, всеобъемлющее смирение, царапнувшее омегу за живое. — Я все это заслужил. — Чонгук, пожалуйста… не говори так. — Я говорю правду. Все как есть. — Чонгук! — набравшись нервной, на грани истерики, решимости, Тэхён дал волю своему нестерпимому порыву: агрессивно сорвался с места, влетел в Чонгука и, судорожно обхватив обеими руками его талию, накрепко прижался щекой к его спине, остро ощущая мощную твердость его стальных мышц. А потом важные слова, те самые, которых он не мог отыскать, легко полились из него беспрерывным потоком, словно они терпеливо скапливались одно за другим, чтобы стать озвученными в нужный момент. — Я… я тоже виноват. Тогда четыре года назад я должен, должен был рассказать тебе всю правду. — Тэ, — голос изменил Чонгуку, осекся и зазвенел от оглушающей боли. Горячие ладони альфы мягко и успокаивающе, без нажима, накрыли руки омеги, сцепленные замком. — Тебе не за что извиняться. Я не докопался до правды четыре года назад, позволил тебе уехать. Не поехал за тобой. И когда ты вернулся… Я вел себя просто чудовищно, причинил тебе столько боли. — Я тебе тоже причинил боль. Что я тебе тогда наговорил, когда твой отец… — Тэхён не имел сил договорить. В горле вместе с заглохшим, путаным шепотом завязло и сбившееся дыхание. Он что есть силы зажмурил глаза. Те гнусные, незаслуженные оскорбления, что он швырнул в лицо своему альфе четыре года назад, раскатистым набатом громыхали в голове и все еще били по нервам, кромсая их в клочья. — Чонгук, там не было ни слова правды. Ты должен знать. — Я знаю, Тэ, — утешая и поддерживая, Чонгук ласково сжал его пальцы. — Это все мой отец. — Прости меня, — на одном дыхании, глотая слоги, выпалил Тэхён. И как только эти выстраданные слова вырвались из его груди, невероятное, блаженное облегчение затопило его лавиной, смывая изнурительную горесть и тяжесть на сердце. И в этот миг опустошенность, вскормленная разочарованием и самыми темными чувствами, так глубоко угнездившаяся в душе Тэхёна, стала безвозвратно рушиться. Стремительным, но не менее бережным движением Чонгук разомкнул кольцо его рук, развернулся и, подавшись вперед, любовно взял его лицо в свои руки. Теряя рассудок от одной лишь его близости, Тэхён, непроизвольно затаив дыхание, чуть приподнялся на цыпочки, не смея даже моргать под обжигающим, словно пламя, взглядом альфы, что, казалось, видел его душу насквозь. Его темные, неотразимые глаза казались невообразимо огромными и, затмевая, заполняли собой все пространство. Пальцы альфы невесомо поглаживали его щеки, и от этих легких касаний Тэхён весь покрылся россыпью колких, испепеляющих мурашек. — Любимый, — от хрипловатого дрожащего шепота, до краев наполненного мукой и неверием, лаской и восхищением, каждый нерв внутри омеги заболел, заныл, запылал, облитый жаром. Лицо альфы неизгладимо озарилось вспышкой потаенной душевной боли. — Ты не должен извиняться. Это я должен… — Нет, я тоже должен, — продолжал отчаянно гнуть свою линию Тэхён, несмотря на то, то его ослабший голос путался, затухал, прерывался всхлипами. — Прости меня, Чонгук, — с каждым словом оболочка злобной фурии, словно беспроглядным коконом укрывавшая его, расползалась, трескалась и лопалась, как хрупкая яичная скорлупа. И все его светлые чувства, которые он так тщательно топтал и глушил в себе, ожили и начали пробиваться в его душе, будто овеянные и согретые весенним солнышком после бесконечной, изматывающей зимы. Метка на шее, всецело ублаготворенная, отозвалась очень тихой, теплой пульсацией. — И особенно за этот проклятый обман, с которого все началось. — Пусть этот обман навсегда останется в прошлом, — мягко улыбнувшись, неверным голосом выдохнул Чонгук и, склонившись, прикоснулся своими губами к губам Тэхёна в легком, воздушном поцелуе, почти невинном, без оттенка жгучей страсти. Тэхёну вдруг стало нечем дышать. Это скромное касание, неся блаженство и убаюкивая, лишило его последних сил. Омега, прикрыв глаза, ощущал и неимоверную слабость в коленях, и душную истому, обуявшую его, и сладостный накал чувств, огнем сжигающих его дотла. Задыхаясь от их переизбытка, Тэхён уложил свою ладонь поверх ладони Чонгука, надрывно прижал к своей щеке еще крепче и, распахнув веки, встретился взглядом с сияющими любовью глазами своего альфы. Им предстоит долгий и нелегкий путь, понимал, знал и принимал всем сердцем Тэхён. Но, сделав первый шаг, омега больше не станет оставаться в стороне, он больше не станет идти в противоположную сторону, он пойдет навстречу Чонгуку, своему единственному истинному, Предназначенному небесами. И однажды он все же скажет откровенно о своей любви, о которой твердило его сердце каждым гулким ударом. И Тэхён больше никогда не будет лгать. Ни себе, ни близким. Даже во благо.