Учитель музыки

Комната Дэвида была залита солнечным светом. Лучи падали абсолютно хаотично: отливали бликами на лакированной поверхности его бас-гитары, засвечивали стены, увешанные плакатами, уставленные книгами полки; освещали будильник, начавший тревожить Эллефсона ровно тот час, как началось утро. Звон его отдавался неприятным гудением в голове. Юноше хотелось лишь укрыться с головой одеялом, чтобы не слышать этот противный звук. Парой минут позже Дэвид тяжело вздохнул и попытался рукой достать до кнопки будильника, чтобы последний затих, не успев разбудить домочадцев, — последним очень повезло никуда сегодня не торопиться, в отличие от юноши. Сегодня — его первый день в старшей школе; сегодня его ждут новые учителя, новые одноклассники. Этот день обещал юноше много нового и интересного, однако столь ранним подъёмом Дэвид явно вдохновлён не был. Целых три месяца каникул прошли в крайней степени безумно, в особенности если их сравнить с распорядком дня юноши в учебное время: утро для него начиналось в полдень, затем следовала крепкая порция кофе, долгие часы занятия музыкой, а под вечер случался шумный метал-гиг — там всегда было много красивых девушек, охочих до миловидных парней вроде Эллефсона; было много выпивки, сигарет и веществ. Последние, правда, Дэвид совсем не хотел пробовать — не в счёт была только травка; один из его знакомых справедливо настаивал, мол: "Don't panic, it's organic", пытаясь при этом изобразить чудной британский акцент. Приходить домой в одиннадцать вечера для него было своего рода подвигом. И нет, путь обычно лежал не от дома какой-либо девицы, а от местного клуба, где гулянки порой заканчивались и в четыре часа утра. А затем всё случалось снова, и каждый день шёл по кругу. К счастью, родителям почти что не предоставлялась возможность наругать юношу — они были загружены работой, а с сыном виделись по большому счёту только по выходным. Улыбнувшись воспоминаниям, Эллефсон скинул с себя одеяло и встал с кровати. Времени у него было не так уж и много — вот-вот должен был подойти школьный автобус. Поэтому, наведя свой туалет, в частности заколов свои длинные волосы в низкий хвостик, чтобы не стать мишенью учителей в первый же день, юноша взял рюкзак, покинул комнату и тихо спустился на кухню. Ланч в контейнере уже ждал его на столешнице. Улыбнувшись уголком рта, Дэвид переместил коробку с ним в рюкзак и про себя отметил, что вечером следовало бы поблагодарить мать за заботу. Тихо отперев входную дверь, он постарался столь же беззвучно выскользнуть из дома. Начало осени выдалось тёплым, будто лето и не кончалось, — только солнце стало светить немного по-другому: его лучи обрели терпкий медовый оттенок, сильно разнясь с летними, ярко-жёлтыми. Уже прохладный ветерок легко трепал непослушные волосы Дэвида, как бы играя с ними. Юноше оставалось лишь изредка раздражённо поправлять пряди. В голове у него то и дело мелькали эпизоды прошедшего лета, навевая лёгкую тоску. Совершенно точным теперь казалось то высказывание: «лето — маленькая жизнь». В эту пору всё ощущалось чётче, будто все чувства разом обострялись; до дрожи хотелось отрываться на полную, творить бог невесть что, не задумываясь о последствиях. Риск. Вот, что прельщало Дэвида по-настоящему — выброс адреналина, дарящий такое упоительное чувство, будто вот-вот его ударит током. Проскользнуть в свою комнату уже в лучах рассвета, стараясь не дышать, а затем чуть ли не смеяться, радуясь, что его не поймали... Эллефсон про себя отмечал, что в его жизни явно не хватало эмоций, раз уж его прельщали такие вещи. Погружённый в свои мысли, он сам не заметил, как вошёл в салон только подъехавшего автобуса. Дэвид сразу начал искать глазами кого-то знакомого, одиноко сидящего на скамье, чтобы составить ему компанию, — больше, правда, для того, чтобы не ощущать себя одиноким в толпе абсолютно незнакомых людей. На себе он чувствовал взгляды, причём так остро, будто каждый здесь сидящий смотрел только на него. Кто-то отдалённо напоминал его бывшего одноклассника, кто-то — человека, с которым Эллефсон учился в начальной школе, но чужих лиц здесь явно было намного больше. Наконец заприметив Сэма, приятеля из средней школы, Дэвид улыбнулся и уверенным шагом двинулся к нему через салон. Лицо знакомого точно так же засияло улыбкой, и он приветственно махнул юноше рукой. Поначалу они взахлёб, порою даже перебивая друг друга, рассказывали о прошедшем лете, после принялись обсуждать всякую чепуху, попутно заливисто — и даже неприлично громко; их слышал, казалось, каждый человек в автобусе — смеясь над какой-то чушью. Дэвид, правда, изредка отвлекался, чтобы глянуть в окно, посмотреть на город, настигнутый только набирающей силу осенью. Спустя несколько минут автобус подъехал к школе; в салоне повис тяжёлый вздох, ученики понуро поплелись из него прочь. Дэвид надел рюкзак, вышел вместе со всеми и медленно засеменил к зданию. Идя по тропинке, ведущей к двустворчатым стеклянным дверям, Эллефсон рассматривал школьный двор: между аккуратно выстриженных кустов был втиснут флагшток, на котором флаг с пятьюдесятью звёздами гордо развевался на ветру. Юноша усмехнулся — отчего-то в его голове заиграла «God Save The Queen» при взгляде на эту картину. Неподалёку располагалась ланч-зона: некогда чистые столы и рядом стоящие скамейки были полностью покрыты отвратительными граффити, отчего издалека казались грязными. В нескольких метрах от фуд-корта находилась парковка. Среди блестящих чистотой автомобилей затесался один неопрятный, потёртый временем и бесконечными дорогами красный «Форд»: облицовка его радиатора была покрыта пятнами ржавчины, на бампере красовалась наклейка с символикой «Motörhead», краску же бороздили многочисленные царапины. Именно яркий контраст между ухоженными машинами и этим авто и привлёк внимание Дэвида; он подумал, что этот автомобиль, должно быть, принадлежит одному из сорви-голов, участвующих в уличных гонках поздней ночью. И Эллефсону отчего-то показалось, что было бы хорошо найти обладателя «Форда», — хотя бы из-за его музыкального вкуса. Ещё раз окинув взглядом символ «Motörhead», Дэвид усмехнулся и вошёл в здание.