Учитель музыки

Дэвид занял то же самое место в кабинете музыки, что и на первом уроке. Воспоминания о том, как он познакомился с Дэйвом, обо всём, что произошло на ночном гиге, вызывали у него, даром что сонного, чрезвычайно сильные эмоции: чувства, которые он будто переживал вновь и вновь, бесконечный поток мыслей только об одном, нескончаемые варианты альтернативного развития событий, в воображении обретавшие самые разнообразные концовки — всё это заставляло его смущаться, на лице сама собой появлялась глуповатая улыбка, а с губ время от времени слетали глухие смешки. Сейчас Дэвида вокруг происходящее мало волновало: смеялись ли его одноклассники, обсуждая, как странно он себя вёл, смотрела ли на него какая-нибудь симпатичная старшеклассница — ему всё было по боку. Это всё было не важно. Эллефсон был по-особому встревожен, весь трепетал от мыслей о Мастейне, размышлял, прикидывал, есть ли у него хоть один единственный шанс стать для Дэйва кем-то большим, чем просто очередным учеником: другом, например, или, на худой конец, товарищем?.. Чёрт возьми, как он был ему интересен, — вместо шаблонной авторитарной фигуры учителя Дэвид видел в нём дерзкого, необузданного металлиста, который прошлой ночью так яростно играл на гитаре в составе «Panic». Вспоминая об этом, Эллефсон будто просматривал плёнку, запечатлён на которой был один только Мастейн: камера, поначалу снимавшая его во весь рост, постепенно начала увеличивать изображение, фокусируясь на его лице. Теперь все, кто просматривал кадры, ровно как и абстрактный оператор, видели каждую эмоцию на лице Дэйва, замечали любое изменение в его мимике: как он раздувал ноздри, отчего приподнималась его пухлая верхняя губа, обнажая зубы; как в белой эмали отражался свет софитов; как Мастейн глубоко вдыхал, закатывая глаза; как играли неестественно-яркие оттенки жёлтого и синего в его пышных кудрях; как он, играя соло, прогибался в спине, продолжая крепко стоять на ногах, и всецело отдавался музыке, её ритму и драйву; как ревела позади него аппаратура, выпуская звук, настаивая на внимании здесь, сейчас и только на гитаристе. Дэвид задавался вопросом — будет ли так всегда?.. Противно задребезжал звонок. Эллефсон вернулся в реальность и внезапно обнаружил, что сидел в прежней своей компании. Наверное, всё было не так плохо по части общения на самом первом уроке, — так он думал, ведь в ином случае он был бы сейчас окружён совершенно другими людьми, верно? Дэйв зашёл спустя несколько минут. Судя по тому, как он скривил лицо, его кто-то порядочно разозлил, и Дэвид очень хотел быть сейчас неприметным для него, но это казалось ему невозможным — в конце концов, с ним мистер Мастейн провёл чуть больше времени, чем с другими своими учениками, да ещё и как провёл... Все подростки выжидающе замерли; отчего-то всех настораживало настроение учителя, даже при том, что никаких стычек с их классом у Дэйва ещё не было. Около двадцати пар глаз напряжённо пронаблюдали, как он тяжёлой походкой подошёл к своему столу, опёрся на его поверхность кулаками, глубоко вздохнул и будто прорычал дежурную фразу: «Доброе утро». Эллефсон окинул его всего взглядом, будто в попытке определить, как ему сейчас лучше себя повести, но под холодным светом ламп их взгляды встретились, заставив юношу смутиться. Мастейн ещё раз измученно вздохнул и начал урок.

***

— Параллельную тональность можно найти с помощью малых терций, — хрипло проговаривал Дэйв, подходя к фортепиано. — Так, для до мажора параллельной является ля, — тонкие бледные пальцы зажали клавиши, сыграв эти две ноты. Дэвид наблюдал за Мастейном с упоением, не опасаясь быть на этом пойманным. Учитель продолжал говорить; до Эллефсона долетали лишь обрывки фраз, да и те утопали в потоке белого шума — речи Дэйва, которую юноша совсем не мог воспринять. Он был совсем другим сегодня: от озорного огонька в глазах не осталось и следа — Дэйв говорил будто через силу, выглядел огорченным, раздосадованным. Дэвид лишь надеялся, что сам не был тому причиной, ведь в его воображении он и учитель были уже если не лучшими друзьями, то хотя бы хорошими товарищами. — Эллефсон, — тихо сказал Дэйв, — назови параллельную ре-диез мажору тональность. Заданный вопрос застал юношу врасплох. — Ре... — неуверенно произнёс он. — Должно быть, си?.. — растерянно подытожил Дэвид. — Понятно, — рыкнул Мастейн, оглядывая класс. — Хлои? — Си-диез минор, — самодовольно ответила какая-то одноклассница. Эллефсон фыркнул.

***

Дэвид уже знакомой дорогой шёл обратно. В голове крутилась только одна мысль — какой же он идиот, раз снова сам себя подставил перед Мастейном. Мотивы Дэйва, возвращаясь к воспоминаниям прошлого вечера, находили самое вероятное оправдание в том, что Эллефсон всё равно увидел бы его на сцене, и он, должно быть, подумал, что было бы совершенно по-скотски не вступиться за ученика. Рассуждения юноши, наверное, мало чего общего имели с реальностью — после бессонной ночи он был склонен полностью уходить в себя, закрываться от внешнего мира. Однако знакомая мелодия и характерная манера исполнения Лемми привлекли внимание Дэвида, заставили его оглянуться: по дороге мчался Мастейн в своём старом «Форде», стирая шины, стремительно разгоняясь по нагретому солнцем асфальту. Вместе с визгом колёс раздавался мотив «Ace of Spades». Лицо Дэйва выражало раздражение — точно такое же, как и на той «плёнке», — однако медная копна его волос теперь подсвечивалась бархатным сентябрьским солнцем, а не ослепляющими прожекторами. Эллефсон несколько секунд заворожено наблюдал за ним, пока полуразбитый красный «Форд» не замаячил маленькой точкой на горизонте, а затем и вовсе скрылся из виду, растворившись в череде домов и улиц.

***

Прошёл уже месяц с тех пор, как Дэвид поступил в старшую школу. Начался октябрь, необыкновенно жаркий для штата, дразнящий всех, кто был вынужден проводить последние погожие деньки в четырёх стенах — работников самых разных мастей, школьников, студентов. Эллефсон меньше всего хотел в такое время сидеть на уроках, так что количество пропущенных им часов едва не превышало оное же посещённых, — его это, впрочем, никаким образом не беспокоило; по крайней мере, пока никто не беспокоил его по этому поводу. Как бы редко его ни видели в школе, стоит отметить, что на уроках Мастейна он стал чуть ли не лучшим из потока. Дэвид усердно решал гармонии и учил теорию, чтобы реабилитироваться в глазах учителя, а неделями так двумя ранее, когда Дэйв объявил о начале своих внеклассных занятий по игре на классической гитаре, Эллефсон записался на них первый, а возможно, даже и единственный. Теперь он, помимо письменных работ, часами дома сидел над этюдами, держа в руках старую гитару, когда-то принадлежавшую его старшему брату. Мастейн же, в свою очередь, поощрял его интерес к музыке, усердный труд на каждом занятии, заставляя гадать, взаправду ли это, или Дэйв только хотел поддержать его кураж?.. Тем не менее, Дэвиду и правда очень нравились эти уроки — Мастейн на них был такой же, как и всегда, позволял себе показывать характер, преподносить себя каждый раз по-новому, и Эллефсон находил это очень интригующим. Только ли из-за музыки ему нравились эти занятия?.. Да какая разница: Дэвид приходил и уходил с улыбкой — делать что-то, что не приносило ему удовольствие, было не в его характере, так что он просто наслаждался этими моментами. Помимо прочего, Мастейн разрешил ему называть себя «Дэйвом» и обращаться «на ты», — на индивидуальных часах, разумеется. Они сблизились, даже будто стали лучшими друзьями: общие шутки, советы и долгие разговоры, когда Дэвид уж собирался уходить — он совершенно не хотел покидать Мастейна... Порой, приходя домой, он шёл к себе и долго играл, попутно размышляя о том, только ли он воспринимал так своего учителя, или Дэйв тоже выделял юношу среди остальных? Возможно, с его стороны то была лишь вежливость, возможность заручиться поддержкой в будущем, ведь юноша, проходя мимо кабинета директора, часто слышал, как тот ругался с Мастейном. Он часто строил догадки, почему они конфликтуют, но спрашивать у Мастейна не набирался смелости, да и нужно ли ему было это знать? Он и о той самой ночи с учителем никогда не говорил, только один единственный раз вскользь восхитился его игрой. Может, Дэйв уже забыл о тех событиях? Или эта тема останется висеть в воздухе, как бы хорошо они ни общались?..